Заметки дипломата
Первая мировая и гражданская война разделила Россию на советскую и зарубежную. В историографии период между двумя мировыми войнами получил наименование INTERBELLUM или, по-русски, МЕЖВОЙНА. Осмыслению русской национальной зарубежной мыслью процессов и событий, приведших к грандиозным военным столкновениям в истории человечества, их урокам и последствиям посвящен новый проект «Имперского архива» INTERBELLUM/МЕЖВОЙНА. Для свободной мысли нет железного занавеса, и дух дышит, где хочет.
АНДРЕЙ ХВАЛИН
+
ВО ВРЕМЕНА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
На Дальнем Востоке в 1901 году: Белый Царь – самый мощный властелин Азии и Европы.
В 1901 году было подавлено Боксерское восстание, охватившее весь Китай. Силою иностранного оружия мир и порядок был восстановлен в Китае. Международные отряды занимали Пекин и главнейшие города Срединной Империи. Мы участвовали в этой международной оккупации и, кроме того, одни заняли всю Манчжурию. Державам тогда пришлось решить вопрос, ликвидировать ли Боксерское восстание и эвакуировать занятые области или поделить Китай. Аппетиты у всех были большие.
Державы скоро сообразили, что пирог слишком велик и никак его политически не поделить. Провозглашён был принцип целости Китая и открытых дверей; иначе говоря, надо было помириться с богдыханом и обеспечить свободу «экономического проникновения» под охраной международных пушек, причём так, чтобы и Россия не могла бы присоединить Манчжурию к своим владениям. «Державы» решили, что лучше всего для достижения этой цели всем собраться в Пекине. И вот прежние участники всех европейских конгрессов XIX века сели за стол. К прежнему «европейскому концерту» присоединились впервые Соединенные Штаты и Япония. От этого, конечно, не увеличились и без того плохие музыкальные способности концерта. Сев за стол, чтобы решить дальнейшую судьбу 400-миллионного народа, дипломаты сперва выдумали фикцию: войны де не было между державами и Китаем, а были «лишь беспорядки в самом Китае», без разрыва дипломатических сношений (обстрел неделями посольств регулярными китайскими войсками по приказанию вдовствующей императрицы был покрыть, для приличья, фиговым листочком).
Затем решено было назвать собрание держав в Пекине не конгрессом, а конференцией держав, т.к. де в ней не участвовали ни монархи, ни канцлеры, или министры иностранных дел. Конечно, Пекин не под рукою, как Париж или Берлин.
После нескончаемых переговоров конференция пришла к каким-то соглашениям, которые надо было облечь в какую-то внешнюю письменную форму. Мирным договором его назвать нельзя было, ибо войны не было. «Решением конгресса» тоже нельзя, ибо конгресса не было. Так и не нашли подходящего типа международного акта для узаконения насилия над Китаем и назвали договор, подписанный в Пекине всеми державами мира, просто: Рrоtосоlе Finаl еntrе 1а Сhinе et lеs Рuissanсеs Еtrаngеrеs (Окончательный протокол по Китаю иностранных держав — с фр.). Подписали его 7 сентября 1901 года.
Я переведен был из Японии в Сиам. На карте Азии в маленьком масштабе «это рядом». Дороги же на самом деле недели две. Я решил ехать туда с заездами по всему Дальнему Востоку и первым делом в Пекин. Хотел полюбоваться многовековой китайской культурой и её величественными памятниками, дворцами, храмами, в особенности храмами Неба, а также всем сонмом держав, заседающих на мировом конгрессе.
Любопытство моё было вполне удовлетворено: дворцы, богатейшие драгоценности, библиотеки, рукописи – всё было разгромлено или уничтожено цивилизованными державами, или «западными варварами», как говорили китайцы. В огромном парке «храма неба» играли в поло, в других стояли иноземные войска.
«Конгресс» заседал в скромной по размеру испанской миссии, т.к. деканом дипломатического корпуса был испанский посланник. Не без затаённого страха вошёл я в этот зал, где заседала мировая дипломатия: верховный ареопаг всего мира. И вдруг вместо таинственного могущественного воплощения мирового молниеносного нового Зевса, я увидал большое количество разных людей в пиджаках – примерно как в любом клубе, беспомощно старающихся руководить мировой историей, которая течёт как стихия, не обращая никакого внимания на их старания. Стал присматриваться: каюсь, был разочарован! (Много лет спустя в Женеве на заседании Лиги Наций у меня было такое же впечатление). В маленьком зале большой стол: на одной стороне – «представители держав», на другой – два уже старых, но полные достоинства, китайца: член китайского императорского дома князь Цин и знаменитый китайский временщик Ли Xун Чжан, любовник вдовствующей императрицы регентши Срединной Империи. Они представляли огромную империю со старой многовековой высокой культурой, но с дряхлой исстаревшей государственной властью, обратившей Китай из субъекта в объект международной жизни. Не без ехидства и скрытого презрения смотрели они на западных варваров, требующих от Китая всего: денег, земель, казней.
Действительно, на конгрессе требования казней вождей боксёров и денег – вознаграждения за убытки, понесённые иностранцами, представлялись Китаю без конца всеми державами. Ежедневно к сделанному подсчёту прибавлялись почти всеми еще новые требования. Раз, однако, договорились до известного количества казней китайских сановников с князем Туаном, дядей императора во главе, за участие в боксёрском восстании. Но на следующей же неделе во время заседания конференции один из посланников маленькой державы встаёт и заявляет, что забыл включить трёх мандаринов в список и требует их голов. Ли Хун Чжан со слащавой иронией ответил: «Ваши высокие превосходительства всё требуют большее и большее количество голов и денег, если так будет продолжаться, я опасаюсь, что скоро не хватит ни голов, ни денег в Китае».
Всем стало как-то стыдно, и посланник так и не получил трёх голов, несмотря на свои настояния. Он очень любил говорить – говорил долго и скучно. Надо сказать, что чем меньше держава, тем голосистее она бывает всегда в международным собраниях. Так было в Пекине. Самыми авторитетными на конгрессе, но зато мало говорившими, были русский и английский посланники. Нашим представителем был М.Н. Гирс, с мужеством, возглавлявший защиту нашей миссии во время боксёрской осады. Он пользовался вполне заслуженным личным авторитетом и престижем, благодаря своему характеру и большому знанию международной политической обстановки. Английский посланник тоже с большим государственным прошлым, с трудом переносил лишнюю болтовню представителей малых держав; раз он даже не выдержал и заявил: «Si lеs Рetits parlent tout le temps les Grands cesseront de parler» (с фр.: Если маленькие будут говорить всё время, большие перестанут говорить) Маленькие все поджали хвосты.
Особенно наглыми и алчными в своих претензиях были некоторые протестантские миссионеры и в особенности их жёны (скажу, что среди миссионеров были действительные апостолы правды, но были и простые «чиновники», служившие не по призванию, а ради житейских интересов). Одна из «миссионерских жён» на приёме во дворце нахально заявила императрице, что она «хочет получить» от неё в подарок пару «руковичных собачек» особой расы, существовавшей лишь во дворце. Оскорблённая императрица побледнела, но ехидно улыбнулась и обещала прислать «двух собачек». На следующий день большая придворная процессия отнесла императорский подарок миссионерке. Были, действительно, две собачки… но обе мужского пола.
Полюбовавшись «конгрессом» и разрушением великолепных пекинских дворцов, я покинул Пекин.
Из Пекина через Шанхай, Гонконг, Макао, Кантон я приехал в Сайгон, тогдашний главный город французского Индокитая и резиденция генерал-губернатора. К последнему у меня было официальное поручение.
Дело в том, что Франция, в это время, при осуществлении своих колониальных замыслов в Индокитае встречалась с сопротивлением соседнего Сиама, поддерживаемого тайно Англией.
Мне поручено было заявить генерал-губернатору, который вёл одновременно и военные действия, и мирные переговоры с Сиамом, что императорской миссии приказано всецело его поддерживать. Мне было поручено также на словах выяснить с генерал-губернатором, как и в какой форме императорская миссия в Бангкоке могла бы лучше всего выполнить это приказание.
В Сайгон я прибыл на почтовом пароходе «Лаос», «Мэсажери Маритим», совершающем рейсы из Японии в Марсель. «Лаос» должен был стоять сутки в Сайгоне и я полагал, что этого более чем достаточно для исполнения моего поручения.
В день прибытия я обедал у генерал-губернатора. На следующий день я опять был у него и рассчитывал к завтраку попасть на отходящий в полдень пароход. Генерал-губернатор был талантливым администратором, приведшим в порядок Индокитай. Вместе с тем это был человек властный и решительный. Я тогда не мог себе представить, что у республиканской Франции могли быть такие властные люди на службе. Но воочию мне пришлось убедиться, что, подобно римской республике, у французской республики могли быть свои проконсулы. Утром мои переговоры с ним не были окончены. Я ему указал, что мне надо спешить на отходящий пароход. Он спокойно ответил «подождёт», взял трубку и приказал: «Почтовый пароход «Лаос» останется в Сайгоне до моего приказа». Никаких возражений не было. Проконсул приказал…
Только днём «Лаос» вышел в море без меня, т. к. генерал-губернатор затем решил, для устрашения беспокойных северных пограничных с Сиамом областей именем Великого Белого Царя, просить меня объехать эти области. — Он с этой целью предоставил в моё распоряжение речную военную лодку, на которой я по Мэ-Конгу и внутренним каналам дошёл до Шантабуна, приморского Сиамского порта, временно занятого французскими войсками. Оттуда уже на французской канонерке «Комэт» я прибыл в Бангкок. Три недели длилось путешествие. Везде русский флаг, военные почести. Населению внушалось ехавшим со мной делегатом генерал-губернатора, что я представитель Белого Царя, самого мощного властелина Азии и Европы, друга Франции.
Не знаю, с успехом или нет исполнил я эту первую в моей жизни политическую миссию. От души во всяком случае старался быть на высоте этой роли «живого флага». Портила, кажется, всё моя молодость — 22 года — но, к счастью, я был со дня рождения большим и толстым и на вид был старше своих лет.
Добрался, наконец, до Шантабуна. Тут я опять убедился в огромном престиже России. Начальник французского оккупационного отряда мне объявил, что сиамцы и лаосцы не внушают ему никаких опасений, но закулисное присутствие Англии сильно чувствуется и что с этим фактором ему приходится всё время осторожно считаться. Присутствие России, добавил он, на стороне Франции, несомненно, сбалансирует влияние Англии. Действительно, благодаря мощному содействию России, Франция вскоре приобрела две провинции: Луан Прабанг и Берембан (с Анкорским храмом).
Итак, мы пришли в Бангкок. «Комэт» бросила якорь. Я сел на вёсельную шлюпку канонерки, отвозившую меня на берег; стал соображать, как и где буду жить в Бангкоке… как вдруг свисток, гребцы поднимают вёсла. Я, не привыкший к морским военным обычаям, не сразу сообразил, в чём дело. Стоящий за мною рулевой шепчет мне на ухо: «Он салю вотр павильон». Трёхцветный флаг с русским орлом — дипломатический флаг русских представителей взвивается на мачте канонерки. Орудия салютуют. Я быстро вскочил… вытягиваюсь в струнку… отдаю честь… сквозь облако порохового дыма вижу развевающийся русский флаг, символ великой державы российской… у меня в глазах слёзы…
А. Лысаковский[*].
«Возрождение» (Париж). № 4117, 4 февраля 1938
Примечание:
[*] Лысаковский Александр Иосифович (1879-1941) – действительный статский советник, камер-юнкер. Окончил Императорский Александровский лицей. В службе с 20.05.1899, в чине титулярного советника причислен к 1-му департаменту МИД, затем был секретарём генерального консульства в Бомбее. Занимал пост 2-го секретаря миссий в Китае (с 18.12.1902), Бельгии (с 16.12.1904), Швейцарии (с 4.03.1905), 1-го секретаря миссии в Румынии (1910) и посольства в США (1913). В 1908-1910 и с 1914 работал в центральном аппарате МИД. С 14.03.1916 — управляющий Отделом печати. Временным правительством 5.07.1917 назначен министром-резидентом в Ватикане с предоставлением ему лично звания чрезвычайного посланника и полномочного министра. С 1924 проживал во Франции. Корреспондент в Париже американской газеты Evening post. Член правления Российского национального объединения (1930-е). В 1939 читал цикл лекций в Русском общевоинском союзе (РОВС). Скончался в Ницце, похоронен на кладбище Кокад.