Лиенц и верблюды
«ПОТЕКЛА ЖИЗНЬ ВОЛЬНАЯ И СЫТАЯ»
О казаках и участи их верных друзей и помощников – лошадей и верблюдов Казачьего стана под Лиенцем в июне 1945 года рассказывает участник событий.
Верблюды и лошади прошли очень длинный путь от Ставрополя, Кубани и Дона до Италии, а затем через Альпийские горы до Лиенца в Австрии.
…После того, что произошло в лагере Пеггец[1]: бросали людей в грузовики, били прикладами, кололи штыками и т.д., люди были деморализованы, и те, кто не смог уйти в горы, решили, что нет другого выхода, как ехать на родину. Со стороны гор цепью стояли английские солдаты, а с другой стороны река Драва, которую невозможно перейти, так как на мостах стояли солдаты с пулемётами. И тогда казаки и их семьи стали собираться группами для отправки-погрузки на грузовики, чтобы ехать на станцию и садиться в товарные вагоны. Среди этих групп была и наша, состоящая из 18-20 человек, с женщинами и детьми.
Все лошади и верблюды были брошены на произвол судьбы и ходили между подводами и искали корм. Многие лошади были привязаны к подводам и были даже в хомутах и шлейках…
И вот судьба! Проехавши мимо десяток групп, ожидавших посадки, военный джип вдруг остановился около нас, и английский майор на чисто русском языке спросил нас, знакомы ли мы с этими чертями, показывая на верблюдов. В нашей станице верблюдов не было, и я не знаю, чем бы это всё кончилось, но на наше счастье с нами был ездовой нашего дяди есаула И.И. Юськина, командира конвойного дивизиона походного атамана, ставрополец Фёдор Грипасев. Он выручил нас, сказав майору, что мы с ними выросли.
Майор сказал, чтобы мы держали верблюдов вместе, так как его солдаты боятся их. А он пришлёт сержанта, который немного говорит по-итальянски, и он скажет, что с ними дальше делать.
Мы и сами их боялись, но в такой ситуации не только верблюда, а и сибирского тигра зануздали бы. И мы начали их зануздывать лошадиными уздечками и сводить вместе. Через полчаса приехал сержант, а в течение этого времени у нас произошло несколько трагикомических сцен. Казаки из других групп кинулись отнимать у нас верблюдов, но отнимальщиков было три-четыре человека, а нас было 10-12 взрослых мужчин, то конечно, они не смогли отнять ни одного верблюда.
Сержант сказал перевести их через мост, где и будем их пасти и смотреть за ними. Я спросил можно ли взять с собой подводы, он разрешил, а так как наши лошади были привязаны к подводам и в шлейках и хомутах, то мы быстро двинулись вместе с верблюдами к мосту. Из других групп также некоторые присоединились к нам.
Сержант сказал солдату, охранявшему мост, пропустить нас. И как только мы перешли мост, люди не из нашей группы разъехались в разные стороны. Мы же с верблюдами перешли через реку и железную дорогу, которая идёт вдоль реки, здесь нас сержант остановил и сказал, что здесь мы будем пасти верблюдов и держать их вместе.
Вдоль реки Дравы тянутся заросли: кусты и мелкие деревья. Как известно, верблюды не лошади и далеко не убегают, почти на месте, срывая листья с кустов и деревьев, жуют свою бесконечную жвачку. Так что они нас не беспокоили, и мы наслаждались отдыхом, а самое главное, что нас пока не выдали!
Радости нашей не было предела: на ночь верблюдов привязывали к подводам и всю ночь спали спокойно. Так как мы расположились вдоль железной дороги, то мы видели как мимо нас шли эшелоны с казаками и их семьями на родину. Двери вагонов были открыты и около них на лавках сидело по два солдата с автоматами. Из-за их спин мужчины и женщины махали нам рукой или платком, мы им отвечали тем же, зная что расстаёмся навсегда. На их лицах видна была печаль…
К вечеру англичане привезли нам продукты и, не спрашивая сколько нас, выбросили их и уехали. Этих продуктов хватило бы на много людей. Были большие банки галет, мясные консервы, хлеб, чай, кофе, сигареты и т.д.
Через два дня вечером приехал тот же майор и привёз нам печальную новость, что все семейные завтра утром будут погружены в вагоны для отправки на родину и остаются лишь мужчины. С нами же были и женщины, и дети. Но у нас была ещё ночь впереди… Вероятно, майор думал, что за ночь все семейные разбегутся или по крайней мере попрячут женщин и детей в заросли или в близлежащие сараи с сеном. Но люди были так расстроены, что никто об этом и не подумал. Утром приехало два солдата без оружия, посадили всех семейных в грузовую машину и уехали на станцию…
Наша семья состояла из 4-х человек: я, мой брат, мамаша и отец. Мы ещё ночью одели мамашу, как мужчину: штаны и немецкая жакетка были такие, как у всех нас. Сказали ей, чтобы она не выходила из палатки, когда будут близко англичане и таким образом мы остались…
Уехал наш хуторской атаман с семьёй Тарчуков Фрол Михайлович и начальник хуторской полиции Контарев Филипп Иванович. Приблизительно через три-четыре дня англичане узнали, что с нами женщина, но делали вид, что это их не касается.
Так мы прожили 17 дней, а 17-го июня англичане нам объявили, что всех верблюдов надо расстрелять. Вот тут-то мы и приуныли, думая, что если верблюдов уничтожат, то и нас отошлют на родину.
На другой день 18-го июня пришло два бульдозера и начали рыть траншеи.
Англичане не расстреливали ни верблюдов, ни лошадей, а поручили это грязное дело нам, казакам. Они привезли пистолет и патроны, а также скамейку, чтобы достать до головы верблюда. Урядник А. Астахов становился на скамейку и стрелял верблюду в голову, и он падал около ямы, а мы за ноги перекидывали его в яму. Но что нас поразило, когда следующий верблюд подойдя к яме, открыто плакал, слёзы катились из глаз по его морде…
Таким образом было расстреляно 15 верблюдов: 12 взрослых и 3 верблюжонка. Австрийцы просили дать им на мясо верблюдов, но англичане отказали.
Бульдозеры закрыли их землёй. Кроме верблюдов, в Казачьем стане было приблизительно 6 или 6 с половиной тысяч лошадей, но их пока не трогали. Пасли их две группы казаков: одна группа состояла из донцов, около 25-30 человек, а другая из кубанцев. В первой группе старшим был А. Астахов, а во второй – Писарчук.
После расстрела верблюдов англичане нас направили в одну из групп пасти лошадей. Мы поехали, конечно, в свою донскую сотню, но Астахов нас не принял, так как с нами была женщина и даже припугнул отправкой на родину. Тогда мы поехали к кубанцам, и Писарчук нас принял и зачислил на довольствие. Кубанцев было тоже человек 25-30. Дежурили по два часа, как днём, так и ночью, затем менялись. Держали лошадей вместе, чтобы не разбрелись по всему району от Лиенца до Обердраубурга. Трудно себе представить, как удержать эту массу лошадей на одном месте, даже если было бы и 100 охранников. Там, где они побывали, обычно не оставалось ни колючей проволоки, ни столбов, ни заборов, а лишь чёрная земля. А ведь всё это происходило на маленьких крестьянских земельных участках, которые тянулись между гор на всём протяжении Тироля, хотя они были огорожены разными заборами и стенами из камня. Ничто и никто не мог удержать голодных животных! Часто крестьяне приносили шнапс (водку) и шпек (сало) и просили не пускать лошадей на их участки, где уже поспевала пшеница, жито и т.д. Но утром видели на своих участках лишь голую землю…
Почти каждую ночь спускались с гор казаки и просили лошадей на мясо, как они и их семьи голодали. Конечно, мы им не отказывали.
Опять потекла жизнь вольная и сытая… Кубанцы, как известно, отличаются хорошими песенниками, каждый вечер они пели, и так спелись, что могли бы петь в любом театре.
К сожалению, всему бывает конец, в конце июня или в начале июля англичане приказали расстрелять всех лошадей. Утром приехали те же бульдозеры, трактористы были англичане, вырыли очень глубокие траншеи, так что еле-еле бульдозер смог выбраться на поверхность. Англичане привезли 2 пистолета и два или три ящика патронов, и началась экзекуция несчастных лошадей…
Мы отбивали группу лошадей от общей массы, надевали на них уздечки и подводили к ямам. Расстреливал тот же А. Астахов, который уничтожил и верблюдов, а другого не помню фамилию.
Лошади не так мирно подходили к ямам, как верблюды; они, почуяв кровь убитых ранее лошадей, бились и никак не хотели подходить к яме, к своей гибели… Приходилось одному тянуть за уздечку, а другому сзади подгонять палкой. И когда яма наполнялась трупами лошадей, бульдозер отходил назад и рыл следующую траншею, а этой землёй засыпал наполненную яму. Засыпая яму, бульдозеры ходили прямо по трупам лошадей, прессуя их. Так продолжалось три с половиной дня, за это время уничтожили приблизительно 500-600 лошадей и жеребят. В это же время происходила смена оккупационных зон: советские войска отходили из района Юденбурга дальше на восток, забирая у австрийских крестьян всё живое, а также и сельскохозяйственные машины…
Когда после советов вошли англичане, то увидели, что крестьянам абсолютно нечем убирать урожай и также косить траву. И тогда пришёл приказ прекратить расстрел лошадей. Начали отбирать лучших лошадей и отправлять по железной дороге для распределения их крестьянам. С нами остались больные лошади чесоткой, лошади поранившие себе ноги проволокой и на них образовались большие и маленькие раны, в которых гнездились тысячи червей.
Конечно, таких лошадей нужно было бы расстрелять в первую очередь, но так как думали, что нужно всех уничтожить, то брали не разбирая. Больных лошадей оказалось около сотни, и англичане сказали, что устроят ветеринарный госпиталь, где будут лечить этих лошадей. И кто хочет может тут остаться, но многие уже нашли себе подруг и разбрелись кто куда: кто в лагерь Пеггец около Лиенца, а кто и на частные квартиры. Осталось нас около 20 человек, старшим госпиталя был Пётр Ефимович Ермолов, ветеринаром Иван Олейников, который потом долго жил на ферме РОВА[2] (баянист).
Приехал бульдозер, вырыл большой котлован, австрийцы его забетонировали и сделали бассейн для купания чесоточных лошадей, также привезли много медикаментов и бинтов для промывания ран и перевязки ног.
Этот госпиталь был расположен в крестьянском дворе, и мы спали в двухэтажном сарае. Опять потекла сытая и привольная жизнь… Мы, молодёжь, ездили верхом в лагерь Пеггец, где почти каждый день были танцы или концерт. Хотя почти все мы были одеты в немецкую форму, но англичане дали нам справки, что мы работаем у них и никто нас не мог тронуть.
В лагере старшими бараков были исключительно старые эмигранты и наших подсоветских не хотели приписывать в бараки. И те, которые уже были приписаны, побаивались их, чтобы не исключили из списков для продовольствия. К нам это не относилось, так как жили мы при госпитале, а кони были привязаны к забору лагеря, когда мы туда приезжали.
К концу августа все кони были вылечены и отправлены крестьянам. Нам англичане предложили ехать под итальянскую границу заготовлять дрова для отопления англичан в Лиенце, и мы поехали туда с нашими вещами, в дремучий лес в горы. Было это в км. 25-35 от Лиенца. Мы заготовляли дрова, спиливая вековые сосны, затем распиливали их и кололи на мелкие головёшки, и англичане привозили нам продукты, а забирали готовые дрова.
Не было там чинов русского корпуса Рогожина[3], так как они были в большинстве достаточно пожилыми людьми, а были мы, казаки, которые работали у англичан с 1-го июня. Проработали на заготовке дров до конца октября. С нами было уже четыре женщины, которые готовили нам пищу на сооруженной в земле кухне. Пока было тепло, то жили в палатках, а в конце октября закончилась эта работа и нас англичане привезли в Оберлиенц, приблизительно в 10 км от Лиенца выше в горы. Высадили нас на поле и даже не сказали, как долго мы тут пробудем и что будет с нами дальше. А сами уехали…
Прошла неделя, наступил ноябрь, а в горах и холод и по ночам заморозки, так что в палатках не удержишься, ветер продувает насквозь! Начали копать ямы и обкладывать стены дёрном, а крышу двойной палаткой накрыли, но всё равно холодно.
Ночью пошли в село и отрывали водосточные трубы от домов, прорезали в банке от консервов дырку и вставляли туда трубу – вот и печка готова! Но не надолго, через час-полтора банка прогорала, вставляли в другую…
Нас было в одной яме 8 человек: 7 мужчин и наша мама, все из одной станицы. Продукты нам привозили, но солдаты не знали, как долго мы тут будем. После трёх недель, числа 15 или 16·ноября, англичане нам сообщили, что нас отвезут в лагерь Капфенберг. Мы спросили у переводчика, который приехал с англичанами, где находится этот лагерь, но он и сам не знал. Сказал, что где-то около Вены. Мы ужасно испугались, так как это была советская зона, хотя англичане говорили, что зона английская. Англичане сказали, что через три дня в субботу за нами приедут и чтобы мы были готовы.
В это время приехал мой друг прямо из Капфенберга и сказал, чтобы мы не волновались, туда уже отправили из лагеря Пеггец большую группу. Раньше это была советская зона и в этом лагере жили советские солдаты.
Мы подъехали к лагерю Капфенберг товарным поездом, который остановился против лагеря. Железнодорожная насыпь была высокой, а лагерь внизу. Вагоны не были отцеплены, и у нас было время сходить в лагерь на разведку. Я ещё с двумя мужчинами подошёл к бараку, где было больше огней, и заглянули в окна, а там танцы идут на полный ход!
Мы вернулись к вагонам и крикнули ребятам, чтобы разгружались, так как там уже танцуют! Тут уж не было никакого сомнения, что это наш, хотя на время, беженский дом.
На этом окончилась наша эпопея с лошадьми и верблюдами и началась обыкновенная беженская жизнь.
Михаил Капитонович Юськин,
вахмистр 1-ой сотни юнкерского училища в Италии.
«Станичный вестник» (Монреаль, Канада). № 25. Сентябрь 1997 г. С. 35-39.
Примечания:
[1] Лагерь Пеггец – расположен около австрийского г. Лиенца, основное место размещения русских беженцев, откуда состоялась их выдача советским представителям 1-го июня 1945 года. Согласно договорённостям Ялтинской (Крымской) конференции союзных держав 4-11 февраля 1945 года, англо-американские союзники обязались выдать СССР после окончания войны всех перемещённых лиц, бывших гражданами СССР на 1939 год. Основные события развернулись в июне 1945 г. в австрийском городе Лиенце, долине реки Драва, а также в Юденбурге и др., где англичане вернули СССР от 45 до 60 тыс. казаков, воевавших на стороне нацистской Германии во время Второй мировой войны (преимущественно в составе частей Казачьего Стана и 15-го казачьего кавалерийского корпуса), а также советских беженцев, ушедших с отступающими гитлеровскими войсками с Терека, Кубани и Дона.
[2] Rova — аббревиатура русского названия Объединенного общества взаимопомощи Америки, которое первоначально приобрело 1400 акров земли в городке Джексон в 1934 году для обустройства беженцев из России.
[3] Рогожин Анатолий Иванович (1893-1972) — терский казак, служил в Собственном Его Императорского Величества Конвое, офицер Русской императорской и Белой армий. В ходе Второй мировой войны командующий Русским охранным корпусом в Сербии. 12 мая 1945 г. корпус сдался в Австрии британским войскам. Почти все его чины (ок. 4 500) не были советскими гражданами и не подлежали выдаче советским властям по Ялтинским соглашениям. В октябре 1945 г. корпус под командованием полковника А.И. Рогожина был размещён в лагере Келлерберг, недалеко от австрийского города Филлах. После переезда в лагерь Келлерберг, будучи его начальником, способствовал избавлению чинов Корпуса от выдачи советским властям. Арестован английской контрразведкой с целью выдачи в СССР, но по приказанию английского командующего генерала Стила был освобождён и вернулся в Келлерберг. Основал Союз бывших чинов Русского Корпуса и стал его председателем (1 нояб. 1945). Ведя упорную борьбу по вывозу бывших чинов Корпуса из Келлерберга в заокеанские страны, одним из последних (конец 1951) покинул лагерь, когда основная масса его соратников была уже устроена. Последние лагерники покинули Келлерберг лишь в 1952 г. Переехал в США, где продолжал вести большую активную работу в русских воинских и общественных организациях. Скончался 6 апреля 1972 г., похоронен в Новодивеевском православном монастыре недалеко от Нью-Йорка.