Глава VII.
КРУШЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ
Книга Мириэль Бьюкенен – дочери английского посла[i], «свидетельницы всех событий, подготовивших русскую революцию, а также и самой революции».
«ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ» получена из Франции вместе с другими историческими артефактами русского рассеяния, возникшего в мире после революции 1917 года. Она собиралась на протяжении многих лет одним русским эмигрантом и представляет собой сборник вырезок из русскоязычных газет, издаваемых во Франции. Они посвящены осмыслению остросовременной для нынешней России темы: как стало возможным свержение монархии и революция? Также в статьях речь идёт о судьбах Царской Семьи, других членов Династии Романовых, об исторических принципах российской государственности. Газетные вырезки читались с превеликим вниманием: они испещрены подчеркиванием красным и синим карандашами. В том, что прославление святых Царских мучеников, в конце концов, состоялось всей полнотой Русской Православной Церкви, есть вклад авторов статей из ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ и её составителя. Благодарю их и помню.
Монархический Париж является неотъемлемой частью Русского мира. Он тесно связан с нашей родиной и питается её живительными силами, выражаемыми понятием Святая Русь. Ныне Россию и Францию, помимо прочего, объединяет молитва Царственным страстотерпцам. Поэтому у франко-российского союза есть будущее.
Публикации первого тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parigskaya-tetrad/.
Публикации второго тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ-2: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parizhskaya-tetrad-2/.
ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ-3: http://archive-khvalin.ru/o-tainstvennom/; http://archive-khvalin.ru/vojna-armiya-i-strana/; http://archive-khvalin.ru/pamyati-imperatora-nikolaya-ii/; http://archive-khvalin.ru/llojd-dzhordzh/.
КРУШЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ.
Т. 1. От автора. http://archive-khvalin.ru/krushenie-ot-avtora/.
ГЛАВА I. http://archive-khvalin.ru/glava-i/
ГЛАВА II. http://archive-khvalin.ru/glava-ii/
ГЛАВА III. http://archive-khvalin.ru/glava-iii/
ГЛАВА IV. http://archive-khvalin.ru/glava-%ce%b9v/
ГЛАВА V. http://archive-khvalin.ru/glava-v/
ГЛАВА VI. http://archive-khvalin.ru/glava-vi/
+
ГЛАВА VII.
ПОСЛЕДНИЙ СЕЗОН ПРЕД ВОЙНОЙ.
1 января 1914 года праздновалось с обычной торжественностью, согласно установленной традиции. Повсюду царило спокойствие и уверенность в прочности политического положения. Ни у кого не было предчувствия, что готовит нам наступающий Новый Год.
В течение недели святок улицы были полны народа и движения, и магазины ломились от обилия товаров. У Елисеева магазин был переполнен. В магазине уральских камней стояла густая толпа: здесь можно было купить драгоценные безделушки и животных, высеченных из уральских камней: аметиста, топаза и ляпис-лазури. Даже у Фаберже, в его роскошном доме, украшенном гранитными колоннами, на Морской, несмотря на высокие цены, было много покупателей рождественских и новогодних подарков. У лучшего парикмахера на Морской, где посетительницы восседали на голубых с золотом стульях, и где шёпотом передавались последние новости, было столько народа, что нельзя было протолкаться. В магазин кустарных изделий на Литейном, в котором продавались лакированные коробки, деревянные игрушки, бусы и яркие, в русском стиле, вышивки, буквально нельзя было попасть. И, наконец, наступил Новый Год, когда жизнь в магазинах на один день замерла. В первый день Нового Года в Зимнем Дворце происходил обычный приём, на котором были Государь и Вдовствующая Императрица. По улицам проносились придворные кареты, с кучерами в красных ливреях и треуголках, чрез замерзшие стёкла которых видны были великолепные шубы, яркие генеральские ленты или же золото придворных мундиров. В маленьких открытых санях мчались офицеры в парадных формах, закутанные в бобровые шинели, прятавшиеся от ветра позади широких спин кучеров. Старые, седобородые дворцовые гренадеры, державшие караул у Александровской колонны на Дворцовой площади, были одеты в медвежьи шапки и шинели с золотыми галунами. Грудь городовых, стоявших на людных перекрестках, была покрыта медалями. Всюду развевались флаги, музыка и смех раздавались в домах, колокола звонили, играли военные оркестры, подвыпивший рабочий, возвращаясь домой, громко распевал свою песню…
В эту зиму жители столицы были преисполнены оптимизма. Неудачи японской войны были забыты. Начиналась новая эра благополучия. Ходили слухи о том, что этой зимой состоится придворный бал, и придворная жизнь снова оживится былым блеском и весельем. Царские дочери росли. Великая Княжна Ольга, белокурая и голубоглазая, с очаровательным вздёрнутым носиком и смеющимися губами, уже имела свой первый бал. Теперь настала очередь за Татьяной. Тоненькая черноволосая, с продолговатыми глазами, она была красивее своей старшей сестры. Но Татьяна не была такой веселой и жизнерадостной, как Ольга и в ней отсутствовало подкупавшее в Ольге прямодушие.
Государыня всегда говорила, что предоставит своим дочерям полную свободу в выборе своих будущих супругов и что на них в этом отношении не будет оказано никакого давления. Однако, слухи уже циркулировали и имя Великой Княжны Ольги связывали с именем одного из иностранных принцев, а также с именем Великого Князя Дмитрия Павловича. Наследный принц Карл Румынский посетил Петербург в сопровождении румынского короля и королевы, но, по-видимому, благоприятного впечатления на Ольгу Николаевну не произвёл. Она над ними подсмеивалась и даже раз, когда он зашёл слишком далеко в своих ухаживаниях, выдрала его за уши.
Придворный бал, на который все так рассчитывали, не состоялся. Бал дала Великая Княгиня Мария Павловна, на котором позволили присутствовать двум старшим Великим Княжнам в сопровождении их бабушки — Вдовствующей Императрицы. Они танцевали каждый танец и веселились, как самые обыкновенные барышни. Раз в промежутке между двумя танцами я видела, как они шептались в углу: светлая и тёмная головки склонились рядом, голубые и амбровые глаза (в данном случае – восточные, тёмные, редкого оттенка – А.Х.) светились радостно. «Ты должна была видеть его лицо!» — донеслось до меня: «нужно рассказать об этом Бау-Во. Она уверяет, что он такой красивый!» — «Да, но мама не должна ничего знать об этом», — услышала я ответный шёпот: «Она скажет, что это нехорошо…» — Их разговор прервался на этом месте, и я долго ломала себе голову, кого это Великая Княжна Мария, которую — я знала — сёстры называли Бау-Во, находила таким привлекательным и какую·шутку сыграли над ними обе Великие Княжны?
Позднее в том же сезоне у графини Клейнмихель был костюмированный бал. Было поставлено несколько кадрилей и др. танцев в костюмах. Самой блестящей постановкой была восточная группа, в которой принимали участие Великие Князья Борис и Кирилл. У некоторых дам костюмы были исполнены по эскизам художника Бакста, а драгоценности были поистине великолепны. Вообще восточная кадриль имела такой успех, что мы должны были повторить ее во дворце Великой Княгини Марии Павловны. На этом вечере Вдовствующая Императрица и Великие Княжны присутствовали также.
Графиня Шувалова также дала два бала в эту зиму. На одном балу все были в белом и чёрном, на втором — в цветных париках и тюрбанах. У нас в посольстве было два вечера. По обычаю в германском и австро-венгерском посольствах были также балы. Княгиня Орлова, графиня Ностиц, г-жа Серебрякова, Половцова, кн. Горчаковы — все устроили в этот сезон у себя вечера. Казалось, что все лихорадочно спешили воспользоваться последним сезоном.
Потом наступил пост с его обычными обедами, таявшим снегом, ветром и грязью. Былая красота города пропадала под серыми небесами и проливным дождём. День за днём я видела в окно покрытые грязным снегом улицы, низко нависшее свинцовое небо и мутные волны Невы, несшие к морю бесконечные льдины. Наконец, весеннее солнце прорвало тяжелые облака. Стало теплее. Ветер уже не пронизывал до костей, а ласкал и освежал. На деревьях набухли почки, и всё это с быстротой двух, трёх недель, которые делают северную весну лишь непродолжительным переходом от зимы к лету.
В чудесный безоблачный июньский день в воды Финского залива пришла с визитом первая британская крейсерская эскадра, под командой сэра Давида Битти и бросила якорь в Кронштадте. Два самых маленьких крейсера поднялись по Неве и бросили якоря у Николаевского моста. Наступила неделя беззаботного веселья и беспрерывных развлечений. Давались обеды и вечера в Дворянском собрании и в английском посольстве. Устраивались пикники в Царское Село. Торжества завершились большим балом, данным на борту «Лайона» и «Нью-Зилэнд», соединённых для этого случая вместе. Конечно, визит английской эскадры преследовал более глубокую цель, чем простой акт вежливости. В одном из своих тостов мой отец утверждал, что полный энтузиазма приём, оказанный британской эскадре, лишний раз подтвердил, что между Англией и Россией существовало полное понимание и что дружба между двумя великими народами пустила настолько глубокие корни, что могла противостоять бурям и невзгодам, которые могли бы возникнуть.
Позднее на банкете Петербургский губернатор Граф А.Н. Толстой поднял бокал за процветание Англии и за «лучший в мире флот» и заявил, что русские и англичане более всего на свете жаждали мира, что приём, оказанный Государем Императором английской эскадре и тот факт, что Царь лично посетил флагманский корабль сэра Битти в сопровождении Государыни и дочерей, не носил в себе характера вызова по отношению к другим державам. Подтверждением этому явилось одновременное посещение другой английской эскадры под командой сэра Джорджа Уоррендера Императора Германского в Киле.
День, когда Государь и Государыня завтракали на крейсере «Лайон», был на редкость тихий и солнечный, и такими же безоблачными и ясными казались и политические горизонты. Никому не снилось, что очень скоро на палубе этого военного корабля, теперь украшенного флагами и цветочными гирляндами, будет пробита боевая тревога. Великие Княжны, сопровождавшие родителей, провели на крейсере целый день, рассматривая все его уголки. Все пережили большое разочарование, когда Императрица не позволила им остаться в этот же вечер на балу, который давался на борту крейсеров.
Рано утром на другой день я стояла на борту «Нью-Зилэнд» и смотрела, как над Финским заливом вставало солнце. Бал подходил к концу. Яхта Адмиралтейства, данная морским министром в распоряжение сэра Битти, ожидала нас, чтобы везти нас в Петербург. Я знала, что моя мать с нетерпением ожидает моего возвращения. Несмотря на это, я медлила уходить, стоя у орудийной башни и глядя на гладкие, серые волны, окрашенные в золотистый цвет зари. Я не могла оторваться от всего этого. «Совсем, как в Англии», — подумала я и дотронулась до английского флага.
— Это и есть Англия! — заметил господин, стоявший рядом со мной. Я тихо вздохнула и осторожно начала спускаться по крутой лестнице, которая вела на палубу, где ещё играл оркестр и кружилось несколько запоздалых пар. При свете утренней зари электрические лампы поблекли.
Но когда мы перешли на яхту адмиралтейства, и я взглянула на громадный дредноут, возвышавшийся над нами, у меня на глаза навернулись слёзы. Приятельница, бывшая со мною, посмотрела на меня с улыбкой:
— У вас, кажется, катценяммер (с нем. яз. – «похмелье». — А.Х.).
— Нет, это тоска по родине. Мне хочется в Англию. Это оттого, что я только что сошла с родного судна, которое завтра возвращается домой.
— Чего же вы жалуетесь! – отвечала мне моя собеседница: — через две, три недели вы же едете в Англию.
Я согласилась и слабо улыбнулась, стараясь подбодриться мыслью о том, что мой отец скоро собирался в отпуск и мы попадем в Лондон к концу сезона. Быть может, удастся даже съездить в Шотландию. Казалось, я могла ожидать от жизни только самое приятное, и тем не менее, приближаясь к Петербургу, золотые шпили которого прорезывали бледную синеву северного неба, я испытывала на душе смутную тревогу: чувство подавленности, тоски по родине… Я решила, что я влюбилась.
На следующий день британская эскадра ушла в Англию, а через неделю в Сараево был убит эрц-герцог Франц-Фердинанд и мой отец, скрепя сердце, отложил на две недели свой отъезд в отпуск, на тот случай, если бы Австрия приняла вызывающий тон в отношении Сербии. В последнем случае можно было с уверенностью сказать, что международные осложнения были неизбежны.
Прошли, однако, две недели и Австрия как будто ничего особенного не предпринимала. Все уже решили, что осложнений не будет, и мой отец стал снова поговаривать об отъезде в отпуск, решив, однако, отсрочить свой отъезд до окончания торжеств в честь визита в Петербург президента Франции Пуанкаре.
16 июля, на обеде у графини Клейнмихель, на островах, итальянский посол граф Карлотти спросил барона Шиллинга, который был секретарём министра иностранных дел С.Д. Сазонова, что предпримет Россия, если Австро-Венгрия выступит против Сербии? Испуганный этим вопросом, а также тем фактом, что австрийский посланник граф Сапари вдруг неожиданно возвратился из своего отпуска, барон Шиллинг указал С.Д. Сазонову, что события первостепенного значения представляются неизбежными. Но граф Сапари при свидании с русским министром иностранных дел говорил так осторожно и примирительно, что С.Д. Сазонов совершенно успокоился. «Он был кроток, как ягненок», — сказал министр барону Шиллингу.
Однако внутреннее положение в России вдруг стало угрожающим: начались забастовки и совершенно непонятные волнения на петербургских заводах. Толпы народа собирались на улицах, и правительство было вынуждено прибегнуть к помощи полиции и казаков. Никто не понимал, как возникли беспорядки и что именно явилось их причиною и, хотя некоторые из правящих лиц были весьма озабочены, приготовления к посещению Пуанкаре продолжались.
22 июля в Красном Селе состоялся большой парад — так называемая «заря с церемонией». За ним следовал торжественный банкет и парадное представление в летнем театре, в котором выступили лучшие артисты оперы и балета. Стояли прекрасные летние дни. Жара была невероятная. В воздухе висел запах гари, так как в окрестностях Красного Села было много лесов, которые обычно летом горели. Но тот, кто в эти дни попадал в Красное Село — невольно забывал всё: и жару, и зловещие толпы бастующих фабричных на петербургских окраинах, и тревожные слухи о дальнейших забастовках.
По пыльному шоссе проходили солдаты, мчались автомобили и экипажи, слышался смех и весёлые голоса. Толпа дачников казалась совершенно беззаботной.
Подняв столб пыли, промчался один из царских автомобилей, проскакал штабной офицер со срочным приказом. Сидя на пороге деревянного барака, несколько солдат пили чай из оловянных кружек. Баба, работавшая на картофельном поле, выпрямилась, чтобы посмотреть во след нашему автомобилю.
Издали доносились звуки военной музыки, слышался звук рогов … Когда наша машина поднялась на возвышенность, мы увидели далеко внизу перед нами двигавшиеся красные и белые пятна. Здесь ничто не напоминало обычную русскую равнину. Пред нами лежала широкая долина, а напротив, на высоком холме, поднималось Красное Село с собором, городом деревянных бараков и дач летнего лагеря петербургского гарнизона. Невозможно было пробраться чрез толпу офицеров, дам в ярких летних туалетах и массу автомобилей. Но для членов дипломатического корпуса, а также официальных лиц была устроена специальная деревянная трибуна. Дальше виднелся шатёр для Государя, Государыни, президента французской республики и их свиты.
В воздухе был слышен лёгкий смех, непринуждённая болтовня. У деревянных перил иногда останавливался, чтобы поздороваться с дамами, офицер. Взад и вперед пробегали вестовые. Пред самой трибуной вытянулась рота почетного караула. Вдали по равнине проходил полк солдат, и золотистое облако пыли поднималось за ним.
До меня долетали отрывочные фразы. Две почтенные дамы говорили о хозяйстве. Две другие, помоложе, одетые очень элегантно, делились впечатлениями относительно вечерних платьев, полученных из Парижа. «Говорят, что юбки будут шире. Это так удобно. И не будут носить рукавов, а просто нитки жемчуга или же бриллиантов на плечах. Это приятно для тех, у кого красивые плечи, а для остальных…» Предо мною две барышни со смехом перешёптывались по поводу какого-то забавного приключения: «Конечно, я сделала вид, что наша встреча была случайной. Мисс Эванс и не подозревала, что всё это было подстроено заранее. Он сказал мне…». Здесь я не могла ничего разобрать, но конец фразы всё же достиг моего слуха вместе с приливом беспечного смеха: «Ах, знаешь, Бетси, у него такие чудные глаза!»
В это время моё внимание отвлёк высокий пожилой генерал с неимоверно красным лицом, который, прихрамывая, прошёл пред почётным караулом. Казалось, что ему его высокие сапоги были нестерпимо узки, и я невольно почувствовала к нему сострадание, подумав о тех мучениях, которые он переносил в эту жару. Он делал какие-то замечания караулу и, протянув руку, указал на какую-то погрешность в обмундировании.
Солнце склонялось к холму Красного Села. Собор весь купался в золотых лучах. Высоко в воздухе реяли аэропланы. И вдруг, по-видимому, уловив далекий сигнал, эта огромная масса людей замерла… Затем издалека донеслись крики «ура», которые росли, ширились, охватывали всё большее пространство и превращались в какой-то ураган воодушевления. Стоявшая рядом со мною важная дама вытирала глаза кружевным платком. Барышня, впереди меня, схватила за руку свою подругу и взволнованно прошептала: «Как красиво! Но одновременно страшно и грустно…»
И вот показался Государь на белом коне впереди громадной свиты. Крики ура стали оглушающими. У меня сохранилось впечатление об отдававшей честь руке Государя, о его серьёзных голубых глазах, которые были устремлены на нашу трибуну, о шелесте юбок дам, склонённых в глубоком реверансе, и блестящей кавалькаде всадников генералов, офицеров и иностранных военных агентов в разнообразных формах. Позади свиты ехала коляска, запряжённая четверкой белых лошадей, в которой сидели Государыня с президентом Пуанкаре и Наследник Цесаревич.
Далее ехала коляска с молодыми Великими Княжнами. Белые лошади запряжек, берейторы в красных камзолах, вышитых золотом, белые атласные подушки в колясках, отделанные пёстрыми цветами летние шляпы, улыбающиеся лица молодых княжон — всё это медленно прошло пред моими глазами. Оркестр заиграл национальный гимн. Внезапно в толпе офицеров, окружавших царский шатёр, произошло движение. Это значило, что экипажи остановились и Императрица выходила из экипажа.
Солнце опустилось на холм Красного Села. Один за другим подходили офицеры-представители полков в сопровождении ординарцев и подавали рапорт — Главнокомандующему армией — Государю Императору. Дама, стоявшая вблизи меня, взглянула на меня и задумчиво произнесла: «Зачем нужна такая большая армия? Она колоссальна — неправда ли? И это только, представьте себе, незначительная часть нашей армии!»
Офицер, который стоял около неё у перил трибуны, ответил шутливо: «Это нужно для того, чтобы монархи могли бы забавляться смотрами».
Дама удивленно подняла брови: «Это — опасная забава», — сухо ответила она и, в этот момент, когда она произнесла эту фразу, вдруг раздался выстрел из орудия, и она резко вздрогнула, а потом сама стала смеяться над своим испугом. «Я забыла, что этот выстрел обозначает заход солнца».
Опять всё смолкло, и затем оркестры всех гвардейских полков заиграли вечернюю молитву, и к звукам медных инструментов присоединились голоса из десятков тысяч солдатских грудей. И, когда всё смолкло, аэропланы, кружившиеся над полем, вдруг исчезли на краю неба, точно устремившись во след заходившему солнцу.
На другое утро в Красном состоялся большой парад, который заканчивал лагерный сбор, и вся выжженная солнцем равнина гудела от топота проходивших церемониальным маршем рослых солдат. Всё поле, казалось, было залито двигавшейся серо-зеленой массой гвардейцев в рубашках цвета хакки, на которых неожиданно выделились полосы малиновых рубах стрелков батальона Императорской фамилии и синих черкесок казаков конвоя. Над громадным полем стояло облако гари — то доносился дым от горевших вокруг Красного Села лесов и щипал глаза и горло.
Когда мы вернулись в столицу, Петербург показался нам настоящей баней. Стены были накалены и излучали невыносимую жару. Солнце жгло и слепило. Нева горела расплавленным металлом. Маленькие пароходики, сновавшие взад и вперед, нарушали невозмутимость царственной реки. Черные буксиры, тянувшие караваны барок, были точно истомлены жарою и запахом горевших лесов, доносившимся до столицы. Флаг на крепости висел неподвижно. В Летнем Саду не слышно было шелеста листьев. Несколько ребятишек, ища тени на широких аллеях, пробовали играть.
Был разговор о том, что граф Монреале, советник при итальянском посольстве, запросил министерство иностранных дел, правда ли, что Австрия собирается предъявить ультиматум Сербии. Тот же запрос был сделан в остальных дипломатических представительствах столицы. Пока никто ничего не слыхал, но поздно вечером С.Д. Сазонов заявил моему отцу, что австрийский поверенный в делах граф Сапари просил министра принять его на другое утро. Было ясно, что он собирался сообщить о чём-то очень важном.
Забастовка на заводах в столице принимала угрожающие размеры. Один из директоров большой фабрики был убит рабочими. Ходили слухи о столкновениях между казаками и рабочими и о том, что на Выборгской стороне на некоторых трамвайных вагонах были разбиты стёкла. Это неизбежно требовало вызова войск для охраны столицы.
Сидя в тот вечер после обеда у окна, я напрасно старалась уловить малейшее дуновение ветерка. К страданиям от жары присоединялось необъяснимое чувство гнёта, который лежал над всем окружающим. И, когда я так сидела, даже поленившись зажечь свет, мой слух вдруг уловил звук лошадиных копыт, мерно ударявших по камням мостовой. Трамваи, спускавшиеся с Троицкого моста, остановились, и гулявшие парочки начали смотреть по направлению к приближавшемуся шуму. Шум становился всё громче и явственнее и, когда я наконец выглянула из окна, чтобы посмотреть, в чём дело, то я увидела стройные ряды всадников на высоких конях, казавшихся в вечернем сумраке чёрными. Когда они проезжали под нашими окнами, направляясь по Французской набережной, я узнала в кавалеристах — Кавалергардский полк, который ещё утром принимал участие на параде в Красном Селе. Значит это была правда, что войска петербургского гарнизона были возвращены в столицу, и забастовки на заводах носили более серьёзный характер, чем можно было предположить.
Кавалергарды всё ехали и ехали мимо меня, усталые и запылённые. Они казались нереальными в тумане зноя, из которого они вдруг вынырнули и который их поглощал снова. Во главе одного из взводов ехал молодой офицер, с которым я часто танцевала этой зимой. Он взглянул наверх и, по-видимому, заметив моё белое платье, отдал мне честь и с улыбкой пожелал мне спокойной ночи. Когда же я нагнулась, чтобы ему ответить, то ещё два офицера заметили меня. Отдав мне честь, они пришпорили своих великолепных коней и скрылись в надвинувшихся сумерках.
Немного позднее мы отправились на вечер, который давали американцы, крейсировавшие в водах Балтийского моря. Главной темой разговоров на этом вечере был внезапный отъезд Пуанкаре во Францию, речи, произнесённые им и Государем на банкете в Красном Селе, забастовки на заводах столицы и вызов гвардейской кавалерии в Петербург для их подавления.
Примечание:
[i] Бьюкенен Мириэль (англ. Meriel Buchanan; 1886-1959) — британская мемуаристка, дочь последнего посла Великобритании в Российской Империи; автор многочисленных статей и книг, в том числе о Царской Семье и России.
Единственный ребёнок в семье карьерного дипломата сэра Джорджа Бьюкенена. Детство и юность прошли заграницей, где служил отец: в Германии, Болгарии, Италии, Нидерландах и Люксембурге. В 1910 году семья переехала в Россию, куда отец был назначен послом. В России опубликовала два романа о жизни в Восточной Европе: «Белая ведьма» (англ. White Witch, 1913) и «Таня: Русская история» (англ.Tania. A Russian story, 1914). С началом Первой мировой войны семья осталась в России, где мать Мириэль Бьюкенен организовала больницу, а сама она служила там медсестрой. В январе 1918 года семья навсегда покинула Россию.
Начиная с 1918 года, написала ряд книг, посвящённых Российской Империи, Царской Семье Государя Николая II, русскому дворянству и международным отношениям: «Петроград: город беды, 1914-1918» (англ. Petrograd, the city of trouble, 1914-1918. — London: W. Collins, 1918); «Воспоминания о царской России» (англ. Recollections of imperial Russia. — London: Hutchinson & Co, 1923. — 227 p.); «Дипломатия и иностранные дворы» (англ. Diplomacy and foreign courts. — London: Hutchinson, 1928. — 228 p.); «Крушение империи» (англ. The dissolution of an empire. — London: John Murray, 1932. — 312 p.); «Анна Австрийская: Королева-инфанта» (англ. Anne of Austria: The Infanta Queen. — London: Hutchinson & Co, 1937. — 288 p.) и др. В 1958 году опубликовала книгу о дипломатической службе её отца – «Дочь посла» (англ. Ambassador’s daughter. — London: Cassell, 1958. — 239 p.).
В 1925 году вышла замуж за майора Валлийской гвардии Гарольда Уилфреда Кноулинга (ум. 1954). У них был единственный сын Майкл Джордж Александр (род. 1929).