Наш Государь

Воспоминания С.Е. Крыжановского

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ О «ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ»

«ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ» получена из Франции вместе с другими историческими артефактами русского рассеяния, возникшего в мире после революции 1917 года. Она собиралась на протяжении многих лет одним русским эмигрантом и представляет собой сборник вырезок из русскоязычных газет, издаваемых во Франции. Они посвящены осмыслению остросовременной для нынешней России темы: как стало возможным свержение монархии и революция? Также в статьях речь идет о судьбах Царской Семьи, других членов Династии Романовых, об исторических принципах российской государственности. Газетные вырезки читались с превеликим вниманием: они испещрены подчеркиванием красным и синим карандашами. В том, что прославление святых Царских мучеников, в конце концов, состоялось всей полнотой Русской Православной Церкви, есть вклад авторов статей из ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ и ее составителя. Благодарю их и помню.

Монархический Париж является неотъемлемой частью Русского мира. Он тесно связан с нашей родиной и питается ее живительными силами, выражаемыми понятием Святая Русь. Ныне Россию и Францию, помимо прочего, объединяет молитва Царственным страстотерпцам. Поэтому у франко-российского союза есть будущее.

+

В интереснейшей копилке воспоминаний Крыжановского изредка попадаются монеты и устарелой чеканки, или мелкие, но зато нет ни одной фальшивой. И много золотых: «полу-империалов». Хочется некоторыми из них «разманить» читателя… Но книгу Крыжановского непременно надо прочесть и всю.

Рассказ о поездке Крыжановского (впервые) к Государю: в качестве «оруженосца» при Витте.

НАШ ГОСУДАРЬ
Из серии «Париж XXI века». Портрет Императора Николая II из Русского Дома в Сент-Женевьев-де-Буа. Фото А. Хвалина.

«У Государя мы провели около двух часов. Сначала вошел Витте, а через несколько минут позвали меня и, к величайшему моему смущению, Витте, представив меня Государю, сказал: «Вот, ваше величество, если позволите, он все вам доложит». Пришлось экспромтом доложить Государю о всем ходе дела по пересмотру Учреждения Государственной Думы и закона о выборах в Думу и ответить на многочисленные вопросы, прямо или косвенно отсюда вытекавшие. Меня поразила та легкость, с которой Государь, не имевший специальной подтотовки, разбирался в сложных вопросах выборной процедуры, как проектировавшейся у нас, так и принятой в  Западных странах, и любознательность, которую он при этом проявил. Он отдавал себе ясный отчет, что новый порядок мало принесет ему утешения, и с явным раздражением отмахнулся от сладких слов графа, когда тот стал доказывать, что в лице создаваемого народного представительства Государь и правительство найдут опору и помощь. «Не говорите мне этого, Сергей Юльевич, я отлично понимаю, что создаю не помощника, а врага, но утешаю себя мыслью, что мне удастся воспитать государственную силу, которая окажется полезной для того, чтобы в будущем обеспечить России путь спокойного развития, без резкого нарушения тех устоев, на которых она жила столько времени». Таков или примерно таков был смысл сказанного Государем в ответ на сбивчивые заверения графа: Государь упомянул при этом о своей мечте передать сыну Россию умиротворенной. Граф явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он весь как-то ежился и маялся и совсем не похож был на великолепного и развязного Витте, грубо обрывавшего своих противников в разных совещаниях.

После того, как я был отпущен, Витте остался еще несколько минут в кабинете Государя и вышел в пригнетенном настроении. На обратном пути из Царского Села он много и слащаво говорил о своей любви к Государю и о том, как ему тяжело смотреть на него в эти дни революционного брожения и как он болеет непрестанно душою за Государя. Слова Витте не производили, однако, впечатления искренности.

М.Г. Акимов передавал мне впоследствии (в 1911-12 гг.) со слов Государя забавный рассказ его величества о том, как он разочаровался в искренности Витте. Витте, человек угловатый и грубоватый, умел, где было нужно, проявлять любезность и льстивость, которые у него, по противоречию с натурой, выходили как-то особенно неуклюже и в которых он не знал меры. И вот  чувствуя, что у Государя он не имеет под собою той почвы, какую имел при императоре Александре III, Витте был с его величеством преувеличенно искателен и льстив. Как-то раз на всеподданнейшем докладе он с особым старанием держал эту линию. Сладкие речи лились из его уст; он весь светился и таял в чувствах глубокой преданности своему державному повелителю. Он казался так прост, так искренен, так лично предан, что совсем растрогал Государя.

Когда он кончил свой доклад и вышел из кабинета, Государь вспомнил о каком-то деле, о котором забыл переговорить с Витте, и, желая его вернуть, приотворил дверь в приемную, куда тот вышел. Приотворил и тотчас же захлопнул, так поразила его открывшаяся глазам картина. Он увидел там другого Витте, совершенно непохожего на того, который только что вышел из его кабинета. В приемной стоял важный и надменный сановник, пренебрежительно разговаривавший с другим, ожидавшим своей очереди, лицом. Ни простоты, ни ласковости, ни добродушия не было и следа. Весь его надутый вид выражал caмомнение и гордость. «Так вот, каков он в действительности», — сказал  себе Государь и не мог с тех пор отрешиться от этого впечатления.

Чтобы оценить этот рассказ, надо помнить, что Император Николай II унаследовал от своего родителя наклонность к простоте, которая в нем сказывалась с особой силой. Он более всего ценил в людях скромность и искренность, но имел, как рассказывали лица, близко его знавшие, слабость к проявлениям личной преданности, разделяя этот недостаток характера с Императрицей. Этой его слабостью иные и пользовались для укрепления своего влияния».

Но отнюдь не надо представлять себе Государя как доверчивого, слабого человека. Он уступал всегда и во всем – только когда верил, что это — его долг или его судьба. Крыжановский дает такой, например, штрих:

«По поводу составления Основных Законов П.Н. Дурново, возмущаясь той легкостью, с которой Государь уступал свои права, так характеризовал Государя: «Это такой человек , что попроси у него последнюю рубаху, он и ту снимет и отдаст» (слышано от П.Н. Дурново)».

Наш Государь
Газетная страница с заметкой И. И. Тхоржевского о воспоминаниях С.Е. Крыжановского из ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ.

Но зато, если Государь считал, наоборот, что его долг — не уступать, то он становился чрезвычайно не уступчивым. От престола он отрекся, но возможность спастись (уже из ссылки) ценой соглашения с немцами — наш Государь отверг. Тверд бывал он и в политических вопросах. Дал Витте приказ быть неуступчивым в Портсмуте, после японской войны. Настойчиво требовал роспуска первых революционных Дум (как его ни пугали тогда иные советники).

Крыжановский вспоминает, как в Совете Министров готовился роспуск Второй Думы и закон третьего июня – о выборе следующей Думы, уже на новых началах. Около этих вопросов «суетился» тогда и крайне их осложнял «государственный контролер Шванебах, начитанный и остроумный человек, но пустой и поверхностный; он был очень настойчив и, как немец, стремился разрешать каждый вопрос не с практической, а с принципиальной точки зрения, но она-то именно и отсутствовала всегда в его рассуждениях»…

«Государь был недоволен затяжкой и прислал Столыпину записку в самых энергических выражениях. В записке Государя было сказано: «Пора треснуть». Столыпин имел неосторожность огласить ее в Совете. Тотчас подскочил сзади Шванебах и заглянул через плечо председателя на записку, которую тот не успел спрятать, скопировал ее в свою записную книжку. (Он состоял, как потом выяснилось, осведомителем австрийского посольства – не то по снобизму, не то по иным каким-то соображениям). На другой день слова Государя получили огласку в городе.

Пришлось составлять закон, сломя голову»…

…И еще одна, — последняя, — выписка, рисующая отношение Государя к его народу. При всей своей трезвости, отношение это оставалось всегда светлым, внутренне идеалистическим. Крыжановский рассказывает:

«Явившись однажды к Государю с всеподданнейшим докладом, я застал его читающим книгу. Заметив невольно брошенный на нее взгляд, Государь показал книгу и спросил: «Читали ли вы?» Это был  нашумевший в свое время рассказ полк(овника) Родионова «Наше преступление». Я ответил, что не только читал, но и знал местность, к которой относится действие рассказа. Родионов описывал в своей книге быт южной части Боровичского уезда, прилегающей к уезду Валдайскому, где я начал в 1889 году службу в должности судебного следователя. — «Неужели правда то, что здесь написано? Мне не хотелось бы верить». На мой ответ, что в книге, как водится, сгущены краски, но описанные в ней проявления деревенского хулиганства представлялись для данной местности явлением обыденным уже и в мое время, а за последующее, с общим ростом распущенности, случаи вероятно участились, Государь выразил недоверие: «Нет, я все-таки тому не поверю. Человек, который это написал, просто не любит народа».

Скоро — двадцатилетие со дня убийства Царской Семьи. И трудно без волнения читать эти строки.

Ив. Тхоржевский 

Примечание

 Данная газетная публикация, подготовленная к печати русским поэтом и переводчиком Иваном Ивановичем Тхоржевским (1878-1951), является откликом на выход в свет в 1938 году берлинского издания воспоминаний известного русского государственного деятеля С.Е. Крыжановского (1862-1935). Сергей Ефимович Крыжановский происходил из священнической семьи, окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета, служил по Министерству внутренних дел, был автором и разработчиком ряда важнейших государственных актов, в том числе избирательных законов 1905 и 1907 годов. В 1911-1917 гг. исполнял должность Государственного секретаря, являлся тайным советником и сенатором.

После Февральской революции был арестован, но вскоре освобожден. В начале 1918 г. эмигрировал в Финляндию, а в июле того же года перебрался в Киев, где входил в Совет государственного объединения России. В 1919 г. выехал в Константинополь, а в следующем — в Париж. В 1921-1925 гг. редактировал исторический сборник монархического направления «Русская летопись». Был одним из учредителей и председателей правления Союза ревнителей памяти Императора Николая II, членом которого являлся И.И. Тхоржевский.

В мемуарах С.Е. Крыжановский вспоминает о встречах с Императором Николаем II и Императрицей Александрой Федоровной, о совместной службе с министрами внутренних дел П.А. Столыпиным, Д.С. Сипягиным, П.Н. Дурново и В.К. Плеве.

Берлинское издание «Воспоминаний» С.Е. Крыжановского (Воспоминания. Из бумаг С.Е. Крыжановского, последнего государственного секретаря Российской империи. Берлин, 1938) было издано малым тиражом и сразу после выхода в свет стало библиографической редкостью. До конца 1980-х годов в России книга находилась в «спецхране». И только в 2009 г. состоялась первая российская публикация мемуаров С.Е. Крыжановского (Российская национальная библиотека (Петербург); Подгот. текста, вступ. ст., коммент.: А.В. Лихоманов. – СПб.: Изд-во «Российская национальная библиотека», 2009. — 228 с.), которые в общественное сознание русской зарубежной диаспоры вошли на 70 лет ранее, чем в Отечестве.

Во Вступлении к берлинскому изданию своих воспоминаний С.Е. Крыжановский пишет:

«Автор настоящих заметок служил Императорской России, верным сыном которой был и ныне остается; благоговейную память о ней он унесет с собой в могилу. (…)

За что автор любит Императорскую Россию? — За что мы любим близких своих? За то, что они совершенны? – Конечно, нет. Если разобрать, то в каждом найдутся недостатки, и смешные стороны, и даже пороки. Тем не менее, мы их любим, потому что они наши, они свои, они дороги нам, и жить с другими мы не хотим.

Но в привязанности автора к старому есть и другое, есть убеждение, что этот строй, по существу своему, независимо от лиц, был единственный обеспечивавший России силу и благоденствие, и в настоящем и в ближайшем будущем. Он был Россия, а с его падением, — ее не стало».

Но как писал в стихотворении «Кладбище у моря» классик французской литературы Поль Валери (1871-1945), которого переводил на русский язык Иван Тхоржевский: «Крепчает ветер!.. Значит – жить сначала!» (Le vent se lève! . . . il faut tenter de vivre!).