Глава XVII.
КРУШЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ
Книга Мириэль Бьюкенен – дочери английского посла[i], «свидетельницы всех событий, подготовивших русскую революцию, а также и самой революции».
«ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ» получена из Франции вместе с другими историческими артефактами русского рассеяния, возникшего в мире после революции 1917 года. Она собиралась на протяжении многих лет одним русским эмигрантом и представляет собой сборник вырезок из русскоязычных газет, издаваемых во Франции. Они посвящены осмыслению остросовременной для нынешней России темы: как стало возможным свержение монархии и революция? Также в статьях речь идёт о судьбах Царской Семьи, других членов Династии Романовых, об исторических принципах российской государственности. Газетные вырезки читались с превеликим вниманием: они испещрены подчеркиванием красным и синим карандашами. В том, что прославление святых Царских мучеников, в конце концов, состоялось всей полнотой Русской Православной Церкви, есть вклад авторов статей из ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ и её составителя. Благодарю их и помню.
Монархический Париж является неотъемлемой частью Русского мира. Он тесно связан с нашей родиной и питается её живительными силами, выражаемыми понятием Святая Русь. Ныне Россию и Францию, помимо прочего, объединяет молитва Царственным страстотерпцам. Поэтому у франко-российского союза есть будущее.
Публикации первого тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parigskaya-tetrad/.
Публикации второго тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ-2: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parizhskaya-tetrad-2/.
ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ-3: http://archive-khvalin.ru/o-tainstvennom/; http://archive-khvalin.ru/vojna-armiya-i-strana/; http://archive-khvalin.ru/pamyati-imperatora-nikolaya-ii/; http://archive-khvalin.ru/llojd-dzhordzh/.
КРУШЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ.
Т. 1. http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parizhskaya-tetrad-3/krushenie-imperii/tom-i/
Т. 2.
Глава XII. http://archive-khvalin.ru/glava-xii/
Глава XIII. http://archive-khvalin.ru/glava-xiii/
Глава XIV. http://archive-khvalin.ru/glava-xiv/
Глава XV. http://archive-khvalin.ru/glava-xv/
Глава XVI. http://archive-khvalin.ru/glava-%cf%87v%ce%b9/
+
ГЛАВА XVII.
Попытки освобождения.
В Царском Селе Императрица ухаживала за больными корью Цесаревичем и тремя старшими Великими Княжнами. Протопопов всё время поддерживал в ней оптимизм, и она не сознавала серьёзности положения. Лишь в понедельник 12 марта, когда она, послав приглашение г-же Сазоновой на завтрак, получила ответ, что нет возможности выйти из дома, так как на улицах Петрограда происходят бои, и Преображенский и Волынский полки восстали, ей открылся весь ужас её положения. «Я верю в Бога и в армию», — говорила она всегда. Но армия уже ускользала от неё. Неужели Бог покинул её тоже?
Поздно ночью прибыла телеграмма от Императора; в ней сообщалось, что он находится в дороге в Царское, а также была просьба, чтобы Императрица переехала с детьми в Гатчину, место более отдалённое от столицы, где было меньше шансов на нападение, чем в Царском Селе. Она сочла невозможным перевезти сейчас детей, так как у всех была высокая температура, а у двух Великих Княжон — осложнения и нарывы в горле. «Когда в доме пожар, то, прежде всего, необходимо вывести из него его обитателей», — резко ответил Родзянко, когда она обратилась к нему за советом, и пока она колебалась, пришло известие, что Царскосельский гарнизон тоже восстал и идёт ко дворцу.
Императрицу можно, конечно, осуждать за её ошибочную политику и неумение понять Россию, но даже самые строгие судьи восхищались её отвагою в эти критические моменты. С революционной стихией вокруг себя, с мужем, находящимся далеко, больными детьми, с друзьями, её покинувшими, и врагами, бросающими ей в лицо самые гнусные обвинения, она оставалась спокойной и полной собственного достоинства и ни на один момент присутствие духа её не покидало. Когда ей доложили, что восставшие войска приближаются, она быстро накинула шубу и вышла на двор, где солдаты, охранявшие дворец, готовились отбить атаку. Уже становилось темно, вдали слышались крики мятежников и время от времени раздавались выстрелы. Тонкие туфли Государыни насквозь промокли, но, не взирая на это, Императрица прошла вдоль солдат, приветливо разговаривая с ними и прося не проливать напрасной крови и не стрелять в нападающих.
В это время во дворце не было ни электрического света, ни воды, и, несмотря на это, в течение всей кошмарной ночи, когда каждую секунду ворота могли быть взяты приступом озверевшей толпой, Императрицу её спокойствие не покидало. Она увещевала испуганную прислугу и по своему объясняла Великим Княжнам отсутствие света. Рано утром ей сообщили, что мятежники удалились, но у неё появилось новое опасение: не было вестей от Императора, и никто не знал, где он. Было лишь известно, что Государь покинул Могилёв, но с беспорядками в Петрограде, с недействующими телеграфами и телефонами невозможно было получить какие бы то ни было известия, и лишь 15 марта пришла телеграмма, присланная из Пскова и повергшая Императрицу в новые сомнения и неизвестность. Отчего Государь находился во Пскове, что он там делал? Она всегда предостерегала его от генерала Рузского, которого она находила непреданным и ненадёжным. Разлучённый со своим штабом, без совета и поддержки, всеми обманутый и покинутый, что может предпринять Государь? Чего она боялась, она не смела выразить словами, и, когда на следующее утро к ней пришёл Великий Князь Павел, она поняла, что он пришёл не с добрыми вестями. «Никки?» — прошептала она, побледнев.
«С Никки всё благополучно», — успокоил он её и как можно мягче объяснил ей создавшееся положение.
Он сказал ей, что Император отрёкся за себя и за Наследника. Сначала она не поняла его, потом она наклонила голову и слёзы побежали по её измученному лицу. Отрёкся! Она никогда не считала это возможным, но всё же эта мысль преследовала её и мучила, и теперь это являлось свершившимся фактом и ничего нельзя было изменить. С поразительным мужеством она продолжала свою роль сиделки при больных детях, скрывая от всех свои страдания. «Дай Бог, чтоб это спасло Россию. Это единственное, что необходимо», — сказала она Графу Бенкендорфу, и генералу Корнилову, когда он пришел её арестовать: «Делайте, что хотите, я в вашем распоряжении». Лишь когда, наконец, Император вернулся, воля Императрицы сломалась, и она стала безудержно рыдать.
Несомненно, члены Временного Правительства боялись за судьбу Императорской семьи, и, как утверждают, главной причиной упразднения смертной казни был страх, что какой-нибудь совдеп захочет судить Императора и приговорить его к смертной казни. «Бывший царь в моих руках», — сказал Керенский в Москве. «Товарищи, русская революция прошла бескровно, и я не хочу и не позволю, чтобы её запятнали кровью. Я никогда не буду Маратом русской революции. В самом ближайшем будущем Николай II будет отправлен в портовой город и оттуда в Англию».
Самые жестокие обвинения, предъявленные к моему отцу, были те, в которых говорилось, что он нарочно помешал отъезду Императора из России. Есть люди, которые говорят: «Неужели Бьюкенен ничего не мог сделать, чтоб помочь Императору покинуть Россию? Ведь он сознавал, что они находятся в большой опасности, и его долг посла Великобритании был спасти двоюродного брата Короля». Графиня Палей и г. Якоби обвиняют его в том, что он скрыл нарочно телеграмму, посланную королём Императору в первые дни революции.
— Английский Король, — говорит в своих воспоминаниях графиня Палей, — боясь за судьбу своего двоюродного брата и его семьи, телеграфировал Императору через Бьюкенена, умоляя его немедленно приехать в Англию, где они все смогут найти приют. Он даже добавлял, что Германский Император поклялся, что запретит своим подводным лодкам атаковать пароход, на котором будет находиться Императорская семья. Что же делает Бьюкенен, когда получает телеграмму, являющуюся королевским приказом? Вместо того, чтобы передать её Императору, что являлось его долгом, он идёт советоваться с Милюковым, который рекомендует ему её не показывать. Элементарная честность приказывала ему в свободной стране отдать телеграмму по адресу. В своей газете «Последние Новости» Милюков говорит, что это правда, и что Бьюкенен действовал по его совету и без ведома Временного Правительства.
Г-н Якоби дает более правильную оценку фактам и следующим образом цитирует эту телеграмму: «События последних недель очень расстроили меня. Мои мысли неизменно с вами. Остаюсь вашим верным и преданным другом, каким был всегда». Однако Якоби порицает моего отца за то, что он не передал телеграммы по назначению. «Сэр Джордж Бьюкенен, — говорит он, — условился с Милюковым её перехватить; пометка на полях телеграммы является доказательством этого. Каковы были причины этого недопустимого действия? «Телеграмма была адресована Императору», — говорит Милюков, — но так как Императора больше не было, я передал её английскому посланнику». Что за презренная слабость? Сэр Джордж более прямолинеен. Он открыто признаётся, почему они поступили таким образом. Эта телеграмма могла облегчить отъезд Императора в Англию. Она была единственной, которая была лично послана Королём Николаю II после революции и не через моего отца, а через генерала Хэнбюри-Виллиамса, военного представителя короля при ставке Верховного Главнокомандующего. К несчастью, когда она прибыла, Император уже не был в Могилёве, а находился в пути в Царское, и Сэр Хэнбюри-Виллиамс послал телеграмму моему отцу, с просьбой передать её по назначению.
Но к тому времени Император уже был пленником во дворце, и не имел права общаться с внешним миром. И, так как не было возможности передать ему телеграмму лично, мой отец был принуждён отнести её Милюкову и попросить его передать её Императору как можно скорее. Милюков, любезный и вежливый по своему обыкновению, обещал сделать это, но на следующий день сообщил отцу, что не мог выполнить своего обещания из-за разницы во взглядах, возникших из этого вопроса в составе Временного Правительства.
«Левые, — сказал он, — против того, чтоб Император покинул Россию, и Правительство боится, что послание короля будет истолковано в каком-нибудь превратном смысле, послужит дальнейшим аргументом для пленения Императора и, вероятно, только сделает более строгими условия его заключения». Мой отец напирал на тот факт, что Милюков обещал передать телеграмму по назначению, что телеграмма носила личный характер, и что она не имела никакого политического значения. На всё это Милюков отвечал, что другие члены Временного Правительства были иного мнения, и твёрдо заявил, что телеграмма не может быть вручена.
— Впоследствии, — добавляет мой отец в описании этого инцидента в своей книге, — меня просили этим делом больше не заниматься.
По всей вероятности, им были получены приказания из Министерства иностранных дел в Англии, но подозрение, что он, по-собственному почину, задержал телеграмму, оставались у многих, и даже Палеолог, хотя он и защищает его от обвинений в организации русской революции, говорит в своей книге: «Временное Правительство сообщило советам, что в согласии с Бьюкененом оно решило не передавать Императору телеграммы короля Георга, в которой тот предлагает ему приют в Англии».
Когда оглядываешься на эти события, то кажется странным, что английское правительство не настояло на том, чтобы послание короля было передано тому, кому оно было адресовано. Если бы оно оказало давление на Временное Правительство, я уверена, что члены его преодолели бы свою боязнь и нервность, и Император получил бы телеграмму, в которой выражалась симпатия его двоюродного брата и заключалось доказательство, что он не всеми забыт. Недели две спустя, во время одного из своих посещений Царского Села, Керенский сообщил Императорской семье, что была получена телеграмма от английской королевы с запросом о здоровье бывшей Царицы. Это была единственная телеграмма, о которой сообщили Императору, и молчание, окружавшее его, было, вероятно, очень тяжело ему в его заключении.
В своей книге мой отец ответил на некоторые нападки и обвинения, сделанные против него, но связанный служебной тайной, он не мог раскрыть всей истины и из-за этого не мог быть совершенно оправдан во взводимых на него обвинениях в недостатке мужества и настойчивости в деле спасения Императорской семьи. И эти обвинения наложили печать горечи и грусти на последние годы его жизни, бросив тень на его безупречную карьеру, придав его личности какую-то слабость характера, совершенно не соответствующую его истинному облику.
Тем, кто знали его лично и пережили с ним эти тяжёлые дни, была известна цельность его характера и образа мышления. Они также знали, как легко ему было оправдаться и что только его лояльность и сознание долга заставили его сохранить молчание. Позже, когда он удалился от дипломатической службы, у него было намерение разоблачить в своей книге всю правду о той попытке, которая была сделана, чтоб спасти русскую Императорскую семью, но в Министерстве иностранных дел ему было сказано, что, если он это сделает, то его не только обвинят в разглашении служебной тайны, но и лишат его пенсии, а так как он был не богат и потерял большую часть своего состояния во время революции, то он решил воздержаться от разоблачений. Его рассказ о том обещании, которое сделало британское правительство принять Императора в Англии, и о том, как, испугавшись нескольких левых членов палаты, оно не предприняло никаких дальнейших шагов, является просто желанием умолчать об истинных фактах и спасти тех, на которых должна была пасть главная ответственность. Когда-нибудь, я надеюсь, кто-нибудь опубликует действительные события, а пока я постараюсь описать то, что я видела лично, и то, что рассказывал мне мой отец.
Однажды днём я раскладывала перевязочный материал в бальной зале посольства. Внезапно пришел Вилльям и доложил мне, что меня спрашивает один из Великих Князей. Я поспешила вниз и нашла его в салоне взволнованным и нервным. Едва поздоровавшись со мной, он заговорил:
— Знает ли ваш отец о том, как безнадежно положеніе Императора?
— Мой отец знает, что он находится под арестом и на пути в Царское Село. Разве грозит новая опасность?
— Непосредственной опасности нет, — отвечал он, — но конец неизбежен.
Я была поражена его волнением.
— Если ваш отец, — продолжал он, — не устроит бегства Императора, через несколько дней Его Величество будет зверски убит. Это является лишь вопросом времени, недель, быть может, месяцев, но такой конец неизбежен. Необходимо вывезти его и Императрицу, пока еще имеется возможность, и анархия ещё не охватила страну целиком. Скоро это будет невозможно и Царской семье не удастся уехать.
— Если Вашему Высочеству угодно подождать,·— задыхаясь от волнения, сказала я, — то я позову отца.
Он был в канцелярии посольства и пришёл тотчас же. Разделяя мнение Великого Князя, он объяснил, что говорил по этому поводу с Милюковым.
— Он уверил меня, — сказал он, — что предприняты специальные меры для охраны Императора и его семьи, но Правительство, по-видимому, проявляет нервность, и я также очень озабочен. Я уже телеграфировал в Англию, с вопросом, какие следует принять меры, но я пошлю ещё одну срочную телеграмму. Ваше Высочество, можете быть спокойны, я сделаю всё, что будет в моих силах.
Мой отец, не теряя времени, послал вторую телеграмму, и за обедом он сказал:
— Я нарочно сгустил краски. Они наверное теперь что-нибудь предпримут.
Когда он на следующий день пошёл в Министерство иностранных дел, то опять обсуждал этот вопрос, и Милюков просил, чтобы дали гарантию, что Император не покинет Англию до тех пор, пока война не будет окончена, и добавил, что Временное Правительство очень бы желало вывезти Императорскую семью из России как можно скорее. После этого разговора мой отец послал ещё одну телеграмму в Англию, умоляя их принять какое-нибудь решение, так как обстоятельства не допускали промедления, власть советов каждый день расширялась, и тон рабочих масс становился всё более угрожающим.
23-го марта, наконец, пришла телеграмма, в которой говорилось, что король будет рад принять своего двоюродного брата. Мой отец немедленно пошёл к Милюкову сообщить ему об этом. Было решено, что Император поедет через порт Романов по Мурманской железной дороге. Временное Правительство обещало дать пропуск до порта, где Царскую семью должен был встретить английский крейсер и доставить в Англию. Временное Правительство также обещало выплачивать Императорской семье известную сумму во время их пребывания в Англии, но Милюков просил моего отца держать этот факт втайне, опасаясь, чтобы об этом не узнали советы и не помешали бы отъезду Государя. При помощи одной нейтральной страны удалось добиться, что Германия пропустит крейсер. Казалось, что всё было в порядке. Однако, в это время здоровье Великой Княжны Марии вызывало серьёзные опасения, и советы с каждым днём становились всё агрессивнее и сильнее. Беспокойство моего отца возрастало.
— Я не успокоюсь до тех пор, пока они не выедут невредимые из России, — повторял мой отец даже тогда, когда опасность в состоянии здоровья маленькой Княжны миновала, и она могла уже выносить путешествие.
И когда уже наши надежды окрепли, внезапно прибыла телеграмма из Англии. Этот день запечатлелся в моей памяти. Это было 10 апреля. Ночью мы слышали стрельбу, но на утро всё успокоилось, и мой отец по своему обыкновению поехал в Министерство. Когда в час дня он не вернулся к завтраку, моя мать, обеспокоенная его опозданием, вызвала Вилльяма, чтоб узнать, что случилось.
— Его Превосходительство уже вернулись, — доложил Вилльям. — Он прямо прошёл в канцелярию, так как ему сказали, что получена срочная телеграмма.
Моя мать откинулась со вздохом облегчения в кресле; у меня же на душе было какое-то неприятное чувство, ощущение нервности, ожидания чего-то тревожного.
Наконец, большие двери открылись и в комнату вошёл мой отец. Увидав его лицо, моя мать испугалась и воскликнула:
— Что случилось? Ты болен?
Он опустился в кресло перед своим письменным столом:
— Я получил известия из Англии, — его голос звучал как-то безжизненно, — они отказываются принять Императора!..
В наступившем молчании резко прозвенел трамвайный звонок. Где-то послышался глухой выстрел, неясный шум, и тишина воцарилась снова.
— Они находят, что было бы более осторожным отложить на неопределённое время приезд Императорской семьи в Англию. Правительство боится беспорядков и забастовок на верфях, в угольных копях и на орудийных заводах. В Гайд Парке были произнесены революционные речи. Рабочая партия угрожает, что, если Император приедет в Англию, рабочие объявят забастовку. Они приказывают мне передать Временному Правительству, чтобы отложили все приготовления к отъезду… Истина заключается в том, что наше правительство просто испугалось.
В тот день имя Ллойд Джорджа не было упомянуто, и только значительно позже мой отец сказал мне, что осуществлению плана отъезда Императора в Англию воспротивился Ллойд Джордж, заявивший об этом королю. Он сказал ему, что английский народ настроен к Императорской семье враждебно и, что рабочая партия поклялась вызвать беспорядки в том случае, если в Англию будет допущена Императорская семья, и это может иметь, в переживаемое трудное время, самые грозные последствия. Одновременно Ллойд Джорджу удалось убедить короля, что опасность, которой подвергается Император, не так уж велика, и создать впечатление, что британское посольство в Петрограде под влиянием людей прежнего режима, желающих вызвать контрреволюцию.
С тех пор у Ллойд Джорджа было достаточно времени подумать о происшедшем, и я уверена, что его совесть обременена допущенными им страшными ошибками в отношении России и сознанием вины за трагический конец Императорской семьи. Обо всём этом было много написано, и среди всевозможных версий трудно доискаться истины. Это усложняется ещё тем, что Ллойд Джордж, будучи в то время премьер-министром, посылал свои телеграммы не через британское Министерство иностранных дел, а непосредственно послам, так что с уверенностью нельзя сказать, виновен ли он или же нет в том, что Императора отказались приютить в Англии. И, хотя выезд из России Царя и его семьи был обставлен невероятными трудностями, советы сделали бы всё, чтобы помешать этому отъезду, и вообще ещё было неизвестно, выдержала ли бы Мурманская дорога тяжесть Императорского поезда, и вопреки нежеланию Императрицы покидать Россию, всё же им, может быть, удалось бы уехать. Впоследствии уже было поздно, и не было никаких способов перешагнуть через стену, отделявшую Императорскую семью от всего остального мира.
Многие историки приводили различные причины неудачи отъезда в Англию. Главную ответственность в гибели Царя возлагают, конечно, на советы, но и Временное Правительство принято обычно обвинять в слабости и малодушии. И, хотя оно и сознавало, что его положение значительно осложнится, если с Царской семьей что-нибудь случится, оно всё же ничего не предприняло. Говорят также, что Император отказался покинуть Россию, но это маловероятно, так как он часто говорил о своём желании переехать в Англию. Когда один из его приближённых офицеров спросил его вскоре после его отречения, что он намерен делать, Николай II ответил, что, как только явится возможность, он уедет в Англию. Он сказал генералу Хэнбюри-Виллиамсу 19 марта, что надеется, что ему позволят жить в Ялте, но, если это невозможно, то он поедет в Англию. Приблизительно около того же времени Государь послал Временному Правительству просьбу разрешить ему проезд из Могилёва в Царское Село и пребывание в Александровском дворце до выздоровления детей, чтоб потом ехать в Мурманск.
Керенский в своей книге обвиняет во всём Англию. Он заявляет:
— Хотя следствие Временного Правительства и оправдало Императрицу во взводимых на неё обвинениях относительно Распутина, Императорская семья не смогла выехать заграницу, т.к. Великобритания отказала в приюте своим родственникам.
Об этом отказе упоминает также в своей книге Якоби, хотя и в других выражениях: «Английское правительство считало невозможным дать убежище бывшему Царю до окончания войны».
Хотя мой отец старался оправдать Британское правительство, всё же он был поставлен Ллойд Джорджем в невозможное положение, так как был вынужден отказать в помощи двоюродному брату своего короля.
Нельзя не отдать должное заслугам Ллойд Джорджа во время войны, но он не должен был позволить клеветать на моего отца, человека, занимавшего самый трудный дипломатический пост в Европе, и я считаю своим долгом и своею обязанностью пролить свет на его поведение и доказать величие, человеколюбие и преданность своему долгу во время русской революции сэра Джорджа Бьюкенена.
Примечание:
[i] Бьюкенен Мириэль (англ. Meriel Buchanan; 1886-1959) — британская мемуаристка, дочь последнего посла Великобритании в Российской Империи; автор многочисленных статей и книг, в том числе о Царской Семье и России.
Единственный ребёнок в семье карьерного дипломата сэра Джорджа Бьюкенена. Детство и юность прошли заграницей, где служил отец: в Германии, Болгарии, Италии, Нидерландах и Люксембурге. В 1910 году семья переехала в Россию, куда отец был назначен послом. В России опубликовала два романа о жизни в Восточной Европе: «Белая ведьма» (англ. White Witch, 1913) и «Таня: Русская история» (англ.Tania. A Russian story, 1914). С началом Первой мировой войны семья осталась в России, где мать Мириэль Бьюкенен организовала больницу, а сама она служила там медсестрой. В январе 1918 года семья навсегда покинула Россию.
Начиная с 1918 года, написала ряд книг, посвящённых Российской Империи, Царской Семье Государя Николая II, русскому дворянству и международным отношениям: «Петроград: город беды, 1914-1918» (англ. Petrograd, the city of trouble, 1914-1918. — London: W. Collins, 1918); «Воспоминания о царской России» (англ. Recollections of imperial Russia. — London: Hutchinson & Co, 1923. — 227 p.); «Дипломатия и иностранные дворы» (англ. Diplomacy and foreign courts. — London: Hutchinson, 1928. — 228 p.); «Крушение империи» (англ. The dissolution of an empire. — London: John Murray, 1932. — 312 p.); «Анна Австрийская: Королева-инфанта» (англ. Anne of Austria: The Infanta Queen. — London: Hutchinson & Co, 1937. — 288 p.) и др. В 1958 году опубликовала книгу о дипломатической службе её отца – «Дочь посла» (англ. Ambassador’s daughter. — London: Cassell, 1958. — 239 p.).
В 1925 году вышла замуж за майора Валлийской гвардии Гарольда Уилфреда Кноулинга (ум. 1954). У них был единственный сын Майкл Джордж Александр (род. 1929).