Записки С.П. Руднева-18

ПРИ ВЕЧЕРНИХ ОГНЯХ

К 100-летию Приамурского Земского собора и восстановления монархии в России. Записки делегата Сергея Петровича Руднева.

ВСТУПЛЕНИЕ

Воспоминания Сергея Петровича Руднева, участника Поместного собора Российской Православной Церкви 1917-1918 гг. и Приамурского Земского собора 1922 г. во Владивостоке, были написаны практически по горячим следам и изданы в Харбине в типографии «Заря» в 1928 году. Автор посвятил их как назидание «моим дорогим эмигрантам – любимым, богоданным внукам Сергею и Игнатию Хорошевским и племяннику Петру Рудневу».

Сергей Петрович Руднев (28.01.1872 — 8.01.1935) родился в гор. Курмыше Симбирской губернии в дворянской семье. Окончил Симбирскую гимназию и юридический факультет Харьковского университета в 1895 году и в течение года был помощником юрисконсульта Юго-восточных железных дорог. В 1896 г. он – сотрудник Елецкого окружного суда. Последовательно занимал должности: судебного следователя в Верхотурье, на Катавских и Симских заводах Уфимского уезда, товарища прокурора в Костромском, Смоленском и Нижегородском судах. С 1906 г. судебный следователь Московского окружного суда, но по семейным обстоятельствам уезжает в Крым, где до 1916 был членом Симферопольского окружного суда, а после смерти жены перевёлся в Симбирский окружной суд на туже должность. Член Поместного Собора Российской Православной Церкви по избранию от мирян Симбирской епархии. После революции жил на Дальнем Востоке. Учредитель и товарищ председателя правления Харбинской больницы в память доктора В.А. Казем-Бека. Скончался в Харбине.

Книга воспоминаний С.П. Руднева «При вечерних огнях», своим названием отсылающая к сборникам великого русского поэта Афанасия Фета из цикла «Вечерние огни», по мнению авторитетного парижского эмигрантского издания «Возрождение», «прошла незамеченной в общей печати.

А между тем — его воспоминания отнюдь не похожи на тот недавний поток мемуаров, почти все авторы которых, как бы, забегая вперед перед историей, или приписывали себе особые государственные роли или жаловались на то, как их государственных талантов не понимали современники».

И далее автор рецензии делает общий вывод: «Незамеченная книга С.П. Руднева как бы восстанавливает прекрасную традицию нашего 18-го века, когда, также не думая о суде истории или о посторонних свидетелях, наши пудренные пращуры, при вечерних огнях, рассказывали внукам об испытаниях своей жизни. И, читая книгу Руднева, вспоминаешь, например, не раз старинные и бесхитростные записки Мертва́го или Рунича о Пугачевщине. Будущий историк найдёт, вероятно, у Руднева не меньше, чем во многих прославленных мемуарах» (Возрождение, № 1668, 1929).

В моём случае так и произошло: получив книгу С.П. Руднева от одного из русских беженцев первой волны, использовал её материалы при написании своей книги «Восстановление монархии в России. Приамурский Земский собор 1922 года. Материалы и документы» (М., 1993. – 168 с.). Ссылки на книгу С.П. Руднева «При вечерних огнях» встречаются и в других исследованиях историков. Однако, насколько можно судить, в России она не переиздавалась и в настоящее время представляет собой библиографическую редкость и незнакома широкому кругу читателей. Публикуем главу из неё «На Дальнем Востоке – в Приморье», повествующую о ситуации здесь в 1920-1922 годах, о подготовке и проведении Приамурского Земского собора во Владивостоке, восстановившем Династию Романовых на Российском престоле.

Предисловие и публикация Андрея Хвалина.

+

ИНТИМНОЕ. Вместо предисловия. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-vstuplenie/

Часть I. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-1/

Часть II. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-2/

Часть III. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-3/

Часть IV. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-4/

Часть V. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-5/

Часть VI. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-6/

Часть VII. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-7/

Часть VIII. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-8/

Часть IX. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-9/

Часть X. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-10/

Часть XI. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-11/

Часть XII. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-12/

Часть XIII. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-13/

Часть XIV. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-14/

Часть XV. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-15/

Часть XVI. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-16/

Часть XVII. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-17/ 

+

Часть XVIII.

Наступило 26 мая 1922 г.— годовщина переворота и существования Временного Приамурского Правительства; это было тогда единственное белое правительство, продержавшееся к тому же долго, как ни одно, — целый год, хоть и на клочке, а всё же на своей Русской Земле!

В убранном трёхцветными национальными и андреевскими флагами Пушкинском театре натянуто и официально годовщина эта была отпразднована. Значительное большинство Членов Народного Собрания отсутствовало.

В воздухе пахло очередным переворотом, и потому я не очень удивился, когда утром 2 июня, отправляясь на службу в Контору Кунст и Альберс, был остановлен кем-то из знакомых, который поспешил поделиться со мной новостью: сегодня ночью у себя на квартире Правительства в доме Старцевых на Светланской улице братья Меркуловы — арестованы.

Вскоре ко мне в Контору явился посланный из Народного Собрания и передал мне приглашение немедленно прибыть на экстренное заседание, собирающееся в помещении Народного Собрания — в Адмиральском Доме. Последние два месяца я редко посещал пленарные заседания, а в комиссии и в помещение Народного Собрания не ходил почти совсем.

Я заявил в Конторе о необходимости мне оставить её и отправился в Адмиральский Дом.

В имевшейся там поместительной зале было всё приготовлено для пленарного заседания. Члены Народного Собрания дружно собирались и скоро были все налицо. У дверей Адмиральского Дома и в вестибюле и в других внутренних помещениях были каппелевцы. Атмосфера была напряженная и тревожная.

Здесь только я узнал, что вчера поздно вечером был подписан Правительством указ о роспуске Народного Собрания, который был послан Председателю К.Т. Лихойдову, и вместе с тем послан был отряд милиции, чтобы занять немедленно помещение Народного Собрания в Адмиральском Доме и никого туда из бывших Членов Народного Собрания не пускать. Однако это стало известно главарям-оппозиционерам Народного Собрания, и прежде чем милиционеры подошли к Народному Собранию, оно оказалось уже занятым вооружёнными каппелевцами.

Каппелевское командование в лице, как утверждали, ген. Молчанова решило арестовать Приамурское Правительство, оставив всю власть Народному Собранию, которое должно было избрать других Членов Правительства, вернее — доизбрать, так как ни против И.И. Еремеева, ни против Е.М. Адерсона не только никто ничего не имел, но общим желанием было, чтобы они оба остались и, таким образом, как бы сохранили преемственность Вр. Приамурского Правительства. Цель выступления каппелевцев заключалась только в удалении обоих Меркуловых и их молчаливой тени А.Я. Макаревича, которого, кстати, в это время в Приморье уж около месяца и не было, так как он был послан, кажется, в Манилу для покупки патронов.

С целью этого ареста каппелевцы явились к квартире Правительства в доме Старцевых, где Члены Правительства только собирались и устраивали официальные приёмы, жил же с семьёй только один С.Д. Меркулов, но там застали вооружённых моряков флота адм. Старка, охранявших Правительство и в частности — С.Д. Меркулова, причём весь флот во главе со Старком и Начальником его Штаба, кап. 1-го ранга Н.Ю. Фоминым, бывшим когда-то Начальником Штаба у Командующего Черноморским Флотом вице-адм. Колчака, решительно заявили, что они сохраняют и сохранят верность Правительству и никаких посягательств на него или отдельных его Членов не допустят. В подтверждение серьёзности своих слов моряки обратили свои пушки на канонерской лодке «Маньчжур», на которой держал свой флаг адм. Старк, на город, сам же «Маньчжур» подтянулся так, что с балкона дома Старцевых можно было ему сигнализировать.

Разумеется, каппелевцы не решились, да и не могли и не хотели, вступать с моряками в вооружённое столкновение, и лишь, со своей стороны, снаружи окружили кольцом дом Старцевых и стали нести также караул, не препятствуя однако морякам, да и прочим желающим, проникать через их кольцо в дом и выходить оттуда. Со своей стороны, и моряки окружили своими караулами таможню, казначейство, банк и прочие учреждения, занятые караулами каппелевцев. Ночью, когда решено было производить аресты бр. Меркуловых, Н.Д. Меркулов едва не был захвачен каппелевцами на улице, но ему удалось вбежать и скрыться в доме, где жил Начальник Японской Военной Миссии полковник Гоми. Оттуда затем, под охраною японцев, он прошёл в дом Старцевых, где находились тогда И.И. Еремеев с Адерсоном. И.И. Еремеев вскоре ушёл к себе домой, не пожелав разделять «бест» (здесь – укрываться от ареста, прятаться в надёжном месте – А.Х.) с братьями Меркуловыми, с которыми, — в особенности со С.Д. Меркуловым, у него отношения крайне обострились, а Е.М. Адерсон потом тоже покинул квартиру Правительства.

Всё это я только что узнал в Народном Собрании, как и то, что сейчас вернулись Члены Нар.·Собрания, которые на катерах ездили на суда флота адм. Старка склонять их на сторону Народного Собрания и каппелевцев, да безуспешно.

Через день открылось заседание для выбора новых Членов Правительства. Это заседание с небольшими перерывами продлилось до утра. Я и Н.И. Кузьмин образовали крайнюю правую, хотя в общем все при создавшемся положении были довольно единодушны.

Мы с Николаем Ивановичем понимали, что в данный момент Меркуловы, особенно С.Д. Меркулов, — совершенно неприемлемы, но отлично сознавали также и то, что заменить их пока некем, особенно Спиридона Дионисьевича, у которого, как у «Моноса», мало-помалу сосредоточилось в руках всё, и без которого начатое не только не могло быть доведено до конца, но и осталось бы неизвестным, неиспользованным.

А между тем мы оба знали, что им уже заведены некоторые серьёзные связи и с Брюсселем, и с Парижем, и с ближайшими соседями — японцами и мукденцами, и с влиятельными заграничными финансовыми кругами, так как столь долгое для разных белых российских правительств и благополучное существование Приамурского Правительства было уже ими учтено. Мы оба, каждый порознь, видели некоторые по этому поводу письма у Сп. Дион., и если он не мистифицировал нас, — своей неискренностью и притворством он мог давать повод допускать такое предположение, — то жаль было всей работы, жаль было для кучки обиженных честолюбцев и — в сущности говоря, улицы — упускать такого волевого человека с годовым уже опытом ответственной работы и губить то, что им с великим трудом было сделано. Наконец, мы жили за спиной японцев; они С.Д. Меркулова уже знали и поддерживали, а как они отнесутся к другим — было неизвестно.

Поэтому нам хотелось во что бы то ни стало попытаться сохранить и использовать Сп. Дион. не как официального Члена Правительства, а как мозг и руки этого Правительства, укрытые от улицы и ей глаза не мозолящие.

Это могло бы иметь место, если бы в Правительстве остался Ник. Д. Меркулов.

Трудно было, конечно, рассчитывать на то, что можно будет осуществить задуманное нами, но попытаться всё же мы решили.

Выступления по этому поводу взял я на себя, а Н.И. Кузьмин согласился осветить точку зрения беззакония действий Народного Собрания, уже распущенного Правительством и, следовательно, не существующего.

Как мы и ожидали, наше выступление — Н.И. Кузьмина — решительное, и моё — завуалированное, — успеха не имели, хотя по существу мы сказали всё, что хотели сказать.

В перерыве ко мне подошёл П.В. Оленин с перекошенным лицом от гнева, отвёл в сторону и неестественным трагическим шёпотом пригрозил меня убить, если я буду стоять за Меркуловых.

Только к поздней ночи Народным Собранием было решено избрать Правительство в составе трёх лиц, и в их числе одного военного, — в лице которого совмещалось бы командование и армией и флотом. Таким лицом был назван живущий в Харбине генерал М.К. Дитерихс. Мы — большинство его не знали, но, конечно, слышали о нём, как о царском ещё генерале генерального штаба, генерал-квартирмейстере Ставки, главнокомандующем чешских войск, взявшем во главе этих войск Владивосток, и, наконец, главнокомандующем войск Российского Правительства. Нас уверяли, что кандидатура его, как главнокомандующего, не только приемлема, но и желательна флоту и семёновцам.

Спрошенные нами харбинцы дали о нём самые благоприятные отзывы: живёт очень скромно в большой нужде в Старом Харбине, жена — содержит приют для детей-сирот беженцев, благочестив и держится в тени, удаляясь от политиканствующих кругов; занят литературным трудом: готовит книгу об убийстве Царской Семьи.

Разумеется — желателен всем нам.

Только одна беда — поедет ли сюда? Обнадёжили, что поедет, а пока надо избрать ген. Молчанова. С тем последнего мы и избрали.

Относительно двух остальных Членов дело обстояло хуже: хотелось привлечь в число их Е.М. Адерсона и И.И. Еремеева, или хотя бы одного из них, но оба категорически отказались.

Заседание с выборами длилось всю ночь; под утро уже выбрали К.Т. Лихойдова, а на третье место я предложил попытаться пригласить И.И. Еремеева, так как всё же он был в курсе дел Приамурского Правительства и должен был быть осведомлён о затеянных С.Д. Меркуловым начинаниях. Со мной на этот раз согласились, и я с В.Ф. Ивановым тотчас же поехал на квартиру к И.И. Еремееву. Только тут, выходя из Народного Собрания, я узнал, что мы все, в сущности говоря, были арестованы, потому что выход из Адмиральского Дома разрешался только Начальником каппелевской Охраны.

Было раннее утро, когда мы с В.Ф. Ивановым подняли с постели И.И. Еремеева и после долгих и горячих убеждений склонили его к мысли вступить третьим Членом образуемого Правительства. Вместе с  нами он поехал и в Народное Собрание. Аплодисментами Народное Собрание приветствовало новую, им избранную власть.

Вернувшись домой в девятом часу утра, я тотчас же заснул мёртвым сном после стольких волнений и напряжения нерв минувших суток.

Оказалось, однако, что все мы плохо знали С.Д. Меркулова. Он не только не подчинился новоявленной власти, а еще решительнее заявил, что существует власть только одна — в лице его — Председателя Правительства и Членов, и отдал распоряжение о закрытии всех кредитов в правительственных учреждениях. Моряки адм. Старка своих позиций не переменили, и всё осталось в том же нелепом положении, как и вчера.

И вот начались трагикомические дни, повлекшие за собою, однако, человеческие жертвы.

Тут только с полной ясностью для всех выявилось — что значит и что может при упорном желании и с ничтожными силами (моряков была, сравнительно с каппелевцами, небольшая кучка) — сделать воля одного человека, отстаивающего своё, пусть даже ложно им понимаемое, — право!

В течение почти десяти дней бр. Меркуловы держались в «бесте», не только не сдавая своих позиций, а укрепляя их.

Каждый день в 4 ч. веч. Н.Д Меркулов выходил на балкон и произносил митинговые, зажигательные речи, громя мятежное Народное Собрание и каппелевцев. Повторялся особняк Кшесинской и с тем же успехом. Народ начинал собираться толпами и запруживать Светланскую улицу, останавливая трамвайное движение.

Новоизбранная власть как-то стушевалась и была бессильна что-либо предпринять. Положение её, а равно и Народного Собрания, её выбравшего, и каппелевцев, её поддерживающих, — начало становиться смешным.

Неожиданное и доселе невиданное упрямство властителей, которые обычно при переворотах спешили скрыться, сначала изумило и возмутило обывателей против Меркуловых, а затем мало-помалу начало привлекать к себе симпатии. Семёновские генералы Глебов и др. примкнули к матросам. В связи с этим , открыто выявивший себя приверженцем Меркуловых в Никольске полковник Глудкин был убит каппелевцами. Поползло насмешливое слово «недоворот», и Меркуловыми начали интересоваться и даже восхищаться.

«Да! — слышалось в толпе и в уличных разговорах, — это тебе не адвокаты и не генералы, а мужики амурские, серьезные!..»

Прошло дня три, и Н.Д. Меркулов решился, как рассказывали, сесть в автомобиль и демонстративно прокатиться среди бела дня по многолюдной Светланской. Для него это прошло благополучно, но в другой раз ехавший в автомобиле его племянник-юноша был убит наповал выстрелом из винтовки, произведённым неизвестным из окна какого-то дома.

Тогда, день на третий или четвёртый этого «недоворота», поздно вечером пришел ко мне Атаман Уссурийского Казачьего Войска ген. Савицкий и, указывая на происходящее, создающее крайнюю напряженность местного казачества, просил спешно заняться осуществлением мысли, возникшей у них – казаков о созыве в кратчайший срок Земского Собора. Я ответил генералу, что с таким предложением ему следует обратиться к Правительству в дом Старцева. Уходя, он просил меня подумать о способе, которым можно бы было ликвидировать всё происшедшее, не доводя до крови и новых жертв…

Плохо спалось мне в ту ночь, а на следующий день — в  воскресенье — я решил повидаться с Ю.K. Старком и Н.Ю. Фоминым, с которыми у меня были добрые отношения, и предложить им один план ликвидации «недоворота».

Я пошёл на «Маньчжур», но так как там Ю.К. Старка не оказалось, — он был где-то в городе и должен был скоро вернуться, — то я сел на берегу в садике и стал ждать. Ко мне пошёл из дома Старцевых, откуда, видимо, за «Маньчжуром» неустанно следили, находившийся там В.П. Разумов и в разговоре узнал от меня, что я жду Ю.К. Старка. Побранив дружески Членов Народного Собрания и меня вместе с ними за всю ту кашу, которая заварилась, В. П. ушёл.

Не прошло и пяти минут, как явился неотлучный адъютант С.Д. Меркулова корнет Богданов и передал мне настойчивую просьбу С.Д. Меркулова, чтобы я со Старком не виделся и не разговаривал. Я удивился странности такой просьбы, переданной к тому же тоном приказания. Богданов заявил, что «такова воля Сп. Дион.». На моё замечание, что воля С.Д. для меня не закон и что весь этот разговор мне не желателен и я прошу его прекратить, Богданов официальным тоном заявил:

«Тогда я уполномочен Вам от имени Председателя Правительства заявить, что Вы будете убиты!»

Не взглянув даже на любимого мною, почти ещё юношу, Богданова за его неизменную усерднейшую и преданнейшую службу, близко наблюдаемую мною, главе Приамурского Правительства, я стал спускаться к «Маньчжуру», к которому как раз в это время уже подъезжал Ю.К. Старк.

Здесь я познакомил Старка и Фомина с моим планом; оба они обсудили его и согласились с ним, и я по телефону вызвал И.И. Еремеева и попросил его приехать на «Маньчжур». И.И. обещал сейчас же приехать. Для возможной письменной работы я вызвал сюда же В.Е. Белякова.