Эллинизм и иудаизм. Ч. 1

Первая мировая и гражданская война разделила Россию на советскую и зарубежную. В историографии период между двумя мировыми войнами получил наименование INTERBELLUM или, по-русски, МЕЖВОЙНА. Осмыслению русской национальной зарубежной мыслью процессов и событий, приведших к грандиозным военным столкновениям в истории человечества, их урокам и последствиям посвящен новый проект «Имперского архива» INTERBELLUM/МЕЖВОЙНА. Для свободной мысли нет железного занавеса, и дух дышит, где хочет.

АНДРЕЙ ХВАЛИН

+

«ЭЛЛИНИЗМ И ИУДАИЗМ»

«Вершиною религиозных достижений человечества является христианство в наилучшем развитии его существа».

Часть 1.

Первая часть третьего тома «Религий античного мира» профессора Зелинского[1]. Мы, русские, много-много лет звали его Фаддеем Францевичем, а теперь, с 1922 г., должны звать паном Тадеушем, что, впрочем, красиво звучит, напоминая поэму Мицкевича и героического Костюшко. Первые тома – «Религия древней Греции» и «Религия эллинизма» пользуются широкою известностью, так как, вышедши в свет сперва по-русски, были переведены чуть ли не на все европейские языки, даже на эстонский. После «Эллинизма и иудаизма», выходящего уже по-польски, предстоят ещё три тома: «Религия Римской Республики», «Религия Римской Империи» и «Античное Христианство».

Таким образом, проф. Зелинский достиг уже приблизительно половины плана, предначертанного им себе четверть века тому назад с обширностью, необычной для нашего времени, отвыкшего, в своей манере работы спешной, отрывочной, эскизной, от созидания больших и стройных исторических систем. Равно замечательные талантливость и усидчивость Зелинского возвращают нас лет на сто назад, в эпоху Дройзена, Грота, Курциуса, Ранке, Моммзена[2] и прочих, которые, однажды возымев твёрдую и ясную историческую идею, затем уже не отставали от неё, пока не вычерпают её до дна солидным числом полновесных томов.

О том, что новый труд Зелинского – блестящий образец научного исследования и литературного изложения, излишне распространяться. Имя отвечает за себя. Но книге его предстоит, вероятно, очень тернистый путь, потому что она пропитана мыслью из разряда несущих в мiр не мир, но меч. Если вокруг неё ещё не кипит бой учёной и публицистической полемики, причиной тому польский язык, мало ведомый Европе. Настоящая, с позволения сказать, трёпка предстоит профессору, когда «Эллинизм и Иудаизм» будет переведён на языки европейского Запада и русский.

Пятый и шестой тезисы, предпосылаемые Зелинским своему исследованию, гласят:

1. «Вершиною религиозных достижений человечества является христианство в наилучшем развитии его существа».

Идея, конечно, нисколько не оригинальная и отнюдь не новая. Однако, выступить на её защиту в наше Антихристово время – почти дерзновение и мало, что не новшество. Многие, слыша такие слова из уст учёного столь крупного значения, как Зелинский, будут чуть не обижены. Значительнейший авторитет всякого эллинского «язычества» – и, вдруг, о, ужас, о, измена! – и оказывается… христианином!

Дальше ещё страшнее:

1. Истинным Ветхим Заветом совершенного христианства является античная религия.

В подробное развитие и детальное доказательство этого шестого тезиса укладывается всё название книги. В строго научном спокойствии, Зелинский последовательно и беспощадно разбивает многовековое заблуждение, будто христианство «вышло из лона иудаизма» и, таким образом, оказывается лишь надстройкою на его здании.

«Часто так пишут и говорят, – возражает профессор, – однако, это неправда. Факт – один: первыми учениками Христа были люди, пред тем и на ряду с тем исповедовавшие религию Иеговы. Но за то остаётся неопровержимым фактом, что закон Христа, отвергнутый иудаизмом, был принят эллинизмом, т.е. эллинскою и эллинизированною душою Востока и Запада. И, это в такой степени, что в 4-5 столетии по Христе границы распространена христианства совпали с границами Римской Империи. Отсюда следует неопровержимо, что между иудаизмом и христианством не было взаимотяготения, а, наоборот, существовало такое тяготение между эллинизмом, с одной стороны, и христианством, с другой. Значит это, что религия эллинов лучше приготовляла умы к принятию христианства, чем иудаизм».

Профессор Зелинский предупреждает, что он не намерен касаться теологической стороны вопроса. То есть, связи христианства с иудаизмом в «хронологическую цельность», как религии исполнения с религией обетования, обеих – на фундаменте монотеизма, противопоставляемого всем прочим религиям древности, как ложным и «языческим». Разбираться в этой связи Зелинский предоставляет богословам: их интерес и специальное дело. Он же рассматривает вопрос только с точки зрения культурно-исторической.

Поэтому загадка происхождения религии для него не важная; научное исследование тут обречено на ту же бесплодность, как исследование происхождения жизни: ignoramus et ignorabimus (лат. «не знаем и не узнаем» — А.Х.). Но религиозная культура (и именно эллинская) выработала такой взгляд, что «Бог проявляется в красоте, правде и добре; превосходна только та религия, которая приемлет и чтит все три проявления в их совокупности». Этому положению, утверждённому проф. Зелинским в его «Религии древней Греции», должен быть подчинён обзор соотношения между эллинизмом и иудаизмом в эпоху их встречи и сосуществования.

Но, «подобно тому, как не может уразуметь античного искусства человек, лишённый художественного чутья, так точно не в состоянии понять античной религии тот, кому не дано религиозного чувства». А потому, «если хочешь, чтобы святыня античной религии явила пред тобою свои чудеса, зажги в сердце своём яркий светоч религиозного чувства, но оставь дома тусклую лампадку вероисповедного устава (wyznaniowosei) (польск. «вероисповедания» – А.Х.).

Зелинский неоднократно напоминает и тщательно подчёркивает, что термин «иудаизм» он употребляет только в смысле архаическом, определяя им религиозное состояние еврейского народа в веках его самостоятельной (более или менее) государственности, – от возвращения из Пленения Вавилонского до разрушения Иерусалима Титом. (Точнее – позже, до 200 г. по Р. X., когда иудаическое творчество завершается созданием Мишны). Но и в этом периоде, ознаменованном выходом иудаизма из узкой территориально замкнутости на мировые пути диаспоры (рассеяния), исследователя интересует иудаизм не сам по себе, а лишь в столкновении его с эллинизмом, в их обоюдном потенциальном прозелитизме.

Причину повторных напоминаний и подчеркиваний Зелинский объясняет откровенно:

«Я не имею ни малейшей надежды на удачу избежать неприличного допроса: кто автор этого исследования – филосемит или антисемит? Так уж я, по крайней мере, постараюсь о том, чтобы это безнужное любопытство не получило ни одного, угождающего ему, ответа. И, если, в конечном результате, оба лагеря останутся недовольны, это будет для меня доказательством, что я, в данном случае, по край ней мере, не ошибся дорогой».

Объективному анализатору эллино-иудаических взаимовлияний нет оснований опасаться, что он растревожит национально-религиозную ревность потомков эллинов. Во-первых, поскольку эллинизм поглощён христианством – мы все потомки эллинов. Во-вторых, если бы даже нашлись какие-либо особые потомки, они тоже христиане, и, следовательно, им не с чего принимать особенно горячо к сердцу достоинства и недостатки стародавней религии своих предков. Совсем иное дело – с иудаизмом.

«Потомки иудаистов в результате своего рассеяния живут среди нас, находя приязнь у одних, нелюбовь у других, служа, чрез то, творилом и лозунгом общественной борьбы. Их нынешняя религия отождествляется с религией их предков, и святые слова «Слыши, Израиль, Господь Бог наш, Господь единый есть», гремят в синагогах доныне так точно, как гремели при Асмонеях и Иродах[3]. Отсюда – раздражительная подозрительность обоих лагерей ко всему, что говорится о религии Иеговы. Вовсе устранить эту раздражительность представляется мне не допустимым, но возможно несколько умягчить её, избегая терминов, пробуждающих страсти в обоих лагерях».

В этой задаче умягчения Зелинскому очень помогает польский язык, спокойно и безобидно располагающий для обозначения современного еврейства термином «жидовства», который в русском языке сделался ругательным и, следовательно, невозможным к употреблению иначе, как в откровенно антисемитском памфлете или диспуте. Но, изгнав из своей речи «жида», мы не нашли ему приличного замещения. А потому лишены той хронологической свободы, с какою польский учёный делит религиозную культуру евреев на три периода – Израильский (от патриархов до Вавилонского Пленения), Иудейский (см. выше) и «Жидовский» (от разрушения Иерусалима Титом до сегодня). Там, где он располагает законно четырьмя терминами, мы в праве располагать только тремя, из коих один – еврейство – обще-этнический, и значит, на историческое разграничение остаются только «Израиль» и «иудейство».

— В этой книге об исповедующих религию Иеговы, — предуведомляет Зелинский, — я буду говорить об «иудаизме», «иудействе», «иудеях», лишь изредка вспоминая о предшествовавших им «израэлитах» или ссылаясь на последующих «жидов» (еврейство рассеяния). Так как никаких «иудеев» между нами нет, то читатель легче поверит, по этой терминологии, что речь идёт о делах далёкого прошлого, давно уже разобранных судом истории.

Надежда многоуважаемого профессора представляется мне чересчур оптимистическою. Его недавняя брюссельская лекция и брошюра о фальсификации Декрета императора Клавдия Иосифом Флавием тоже занималась только иудейским писателем и иудейскими делами.

Однако, в еврействе поднялся такой полемический шум, словно Зелинский не девятнадцативековые мёртвые кости обеспокоил, но, по меньшей мере, с живого Блюма кожу содрал. В последних страницах «Религии древней Греции» проф. Зелинский уже раньше касался вопроса об эллинизме и иудаизме. И тоже беспристрастно историческая критика его не замедлила вызвать со стороны одного из его учеников, еврея М. Тубианского, страстную отповедь.

Зелинский очень лестно рекомендует этот труд, как обстоятельный и научный. Но для Зелинского «подлинная религия Моисеева Иеговы есть нечто, что было, так точно, как религия Зевса»; оба явления он рассматривает под одним и тем же углом. А Тубианского именно это «было» и возмущает — «Первая и главная ошибка Зелинского, — говорит он, — заключается в том, что ему угодно обсуждать иудаизм, как что-то такое, что «было», независимо от его развития и толкования в его собственном кругу»: «Зелинский превращает иудаизм в антик, «антиквует» его.

— Да, — соглашается и вместе возражает профессор, — я определенно и заведомо «антиквую» иудаизм, о котором пишу, — иудаизм Писания и «книжников»: это даёт мне возможность также «антиквовать» и ненависть, которой он был источником и жертвою.

Едва ли это возражение будет принято г. Тубианским, равно как и множеством других учёных нео-иудейского лагеря, последующих знаменитому раввину Вейлю[4] в поддержке и внушении иллюзии тождества Торы с исповеданием современного просвещённого еврейства: тождества, — попробую такой термин, — прото-иудаизма с нео-иудаизмом. Сознание вероисповедной цельности, пронесённой через пять тысяч лет, от Авраама до нашей современности, очень дорого евреям не только по религиозному чувству, но и как вековой цемент их политической связи в рассеянии. А потому, конечно, проф. Зелинский отнюдь не радует «нео-иудаиста», разъясняя ему, что:

— Ваше исповедание, почтеннейший, есть творение не одного Моисея, но целых трех: кроме древнего египетского, приложили тут руки, и, пожалуй, ещё в большей степени, Моисей Маймонид в XII и Моисей Мендельсон в XVIII вв. Первый ввёл в иудаизм Аристотеля, второй Платона, а работа, начатая Мендельсоном в его переломном «Федоне», продолжалась его преемниками, из которых последним является всемирно знаменитый платонист, марбургский профессор Коген. Благодаря двум позднейшим Моисеям, иудаизм прошёл даже не одну, а две эллинизации, и из них то вырос «нео-иудаизм» – явление чрезвычайно серьёзное, достойное высокого места в летописях не только еврейской, но и вообще человеческой культуры».

Боюсь, что даже заключительный комплимент не утешит правоверного «нео-иудаиста» в отставке его от непосредственной связи с прото-иудаизмом. С горечью возразит он:

— Пане профессорже, лучше, чем сажать меня на высокое место в человеческой культуре не ссаживайте меня с Моисеева седалища!

Тем паче – к выгоде и победе «эллиноцентризма», под откровенным знаменем которого совершает Зелинский своё шествие по путям находчивых доказательств, тщательно документированных чуть не строка за строкой.

Я не последую за ним по этим путям. Во-первых, потому, что сочинение ещё не кончено, и, следовательно, было бы ошибочно спешить общим заключением о нём… А, во-вторых, потому, что, в виду важности и ответственности замечательного труда проф. Зелинского, общее заключение должно выразиться не газетною статьёю, но целым рядом статей или чьею-либо книгою, может быть, не меньшего размера, чем само обозреваемое сочинение. Конспектировать Зелинского трудно. Как всякий истинно талантливый систематизатор досконально знаемого предмета, он, в красноречивой сжатости своего письма, сам как бы популярно конспектирует, укладывая стройную громаду своего знания в страницы, которые излагать значило бы их переписывать.

Покуда, в шести больших главах первой части (Вступление, Иегова, Проявления Иеговы, Иегова и его народ, Тот свет, Храм и синагога) Зелинский рассмотрел религиозно — бытовые контрасты эллинизма и иудаизма. В этой области его основной, шестой тезис доказан победно. Читатель закрывает книгу, действительно убеждённый автором, что христианская этика не могла быть продиктована миру чистым прото-иудаизмом. Если случилось так, что диктовали её люди еврейской крови и иудейской веры, то лишь потому, что иудаизм прошёл полосу эллинизации и в ней вольно и невольно изменил самому себе, умягчив свою национальную нетерпимость и исключительность, во взаимном прозелитизме диаспоры.

Уже греческая Библия Семидесяти Толковников есть не только перевод еврейской, но и редакция её с характерными отступлениями от основного текста в угоду культурному скептицизму эллинизированной «публики», для которой этот труд был предназначен просвещённым покровительством «филосемитов» Птоломеев. Третий Иерусалимский Храм, Храм Ирода Великого – духовная цитадель фанатического иудаизма, дышавшая духом национально-религиозной исключительности в гораздо сильнейшей мере, чем Первый Храм царя-космополита Соломона, был, однако, сооружён государем-эллинизатором (даже не иудеем по происхождению) и, представлял своею архитектурою здание эллинистического типа. И не случайно то обстоятельство, что, когда в галереях Храма появились Учитель с учениками, нарушители Субботы, отрицатели всех внешних символов договора между Израилем и Иеговою, вестники близкого конца прото-иудаизма, — они пришли из Галилеи. То есть: из области, коей имя обозначало «удел неверных», напоминая о недавней её иудаизации, соседки эллинского Десятиградия, наиболее из всех окраин Палестины открытой эллиническим веяниям, окруженной эллинизированными городами и в себе таковые имевшей, а от правоверной Иудеи отрезанной еретическою Самарией. И не случайно, что, как остроумно указал Смит, ученик, изменивший Иисусу и предавший Его на проклятие, не был галлилеянином.

Теперь доказательствам проф. Зелинского, столь убедительным на почве частной этики, предстоит, очевидно, вторгнуться в область противоположений социально — политических. Будет ли эта экскурсия смелого исследователя столько же успешною, покажет вскоре выходящая в свет вторая часть «Эллинизма и Иудаизма».

Когда знаменитая фаворитка Августа Саксонского, графиня Козель[5], была осуждена на пожизненное заточение, она взяла с собою в темницу единственную книгу – Библию. И страстно её читала. Но сердце пленной тигрицы так кипело ненавистью, что она не вынесла любвеобильных цветов Евангельских и Апостольских: вырвала из книги весь Новый Завет, выбросила его за окно и осталась при одном Ветхом. Проф. Зелинский очень уговаривает нас поступить наоборот: остаться при одном Новом Завете. А Ветхий, за исключением Псалмов, напитанных эллинским духом столь густо, что того даже Мориц Фриндлэндер[6], ярчайший витязь нео-иудаизма, не отрицает, – заменить теми откровениями античной философской религии, которая, выявляя божества только «в красоте, правде и добре», составляют через Гомера, Сократа, Платона и великую триаду трагиков, «истинный Ветхий Завет христианства в его наисовершенном развитии».

Александр Амфитеатров[7]

«Возрождение» (Париж). № 823. 3 сентября 1927 г.

 

Примечание:

[1] Зелинский Фаддей Францевич (пол. Tadeusz Stefan Zieliński; 1859-1944) — российский и польский антиковед, филолог-классик, переводчик, культуролог, общественный деятель. Профессор Санкт-Петербургского и Варшавского университетов. Академик Польской Академии наук, почётный академик Российской Академии наук, член-корреспондент Российской, Баварской, Британской Академий наук, Гёттингенского научного общества, почётный доктор многих европейских университетов, в частности, Афин, Гронингена, Оксфорда и Сорбонны.

[2] Дройзен Иоганн Густав Бернхард (1808-1884) — немецкий историк, профессор Берлинского, Кильского, Йенского университетов. Первым обратился к систематическому исследованию эллинизма, введя этот термин.

[3] Хасмонеи (Асмонеи) — священнический род из поселения Модиин (на границе Иудеи и Самарии), к которому принадлежали Маккавеи. Хасмонеи и их потомки правили Иудеей в 140-37 годы до Р.Х.

Ироды — династия родом из Идумеи (юг Иудеи), которая правила Иудеей в новозаветные времена. Основал эту династию Антипатр. Династия Иродов правила в Иудее почти 150 лет.

[4] Вайль Натаниэль бен Нафтали Цви (1687-1769) — еврейский религиозный деятель, главный раввин земли Баден, знаменитый талмудист, автор книг по иудаизму.

[5] Козель Анна Констанция фон (1680-1765) — графиня, фаворитка короля Саксонского и Польского Августа Сильного с 1705 по 1713 год. Последующие полвека провела в заточении в Штольпенской крепости как государственная преступница.

[6] Фридлендер Мориц (1844 — 1919) – австрийский еврейский богослов. Никогда не занимал должность раввина, поскольку имел либеральные взгляды. В качестве секретаря Израильского союза работал в Галиции, помогая эмиграции российских евреев в США. С помощью барона Мориса де Гирша и его жены основал и курировал более 50 школ для мальчиков и девочек в Галиции. Написал исследования о взаимосвязи эллинизма и христианства в иудаизме, среди них «Об истории немецкой философии, иудаизма и христианства» (1872); «Собрание сочинений о христианах» (1894); «Греческая философия и древний завет» (1904);

«Синагога и кирха» (1908) и др.

[7] Амфитеатров Александр Валентинович (1862-1938) — русский писатель. Отец — Валентин Николаевич Амфитеатров, протоиерей, настоятель Архангельского собора Московского Кремля, мать — Елизавета Ивановна (урождённая Чупрова), дочь мосальского протоиерея Иоанна Филипповича Чупрова. Окончил 6-ю Московскую гимназию (1881) и юридический факультет Императорского Московского университета (1885). В молодости увлекался либеральными и противогосударственными идеями, за что подвергался преследованиям властей. Выехал за границу, где 16 мая 1905 года был посвящён в парижскую масонскую ложу «Космос» № 288, находившуюся под эгидой Великой ложи Франции. Член ложи по 1908 год. О своём масонском периоде оставил сатирические заметки. В 1916 году вернулся в Россию и возглавил отдел публицистики газеты «Русская воля». В конце 1917 года редактировал газету Совета союза казачьих войск «Вольность», в 1917-1918 годах печатал статьи, направленные против большевиков. 23 августа 1921 года эмигрировал с семьёй в Финляндию. С ноября 1921 года по весну 1922 года жил в Праге, затем в Италии. Сотрудничал во многих периодических изданиях русской эмиграции, в том числе «Возрождение» (Париж). Умер 26 февраля 1938 года в Леванто.

(Окончание следует)