Записки С.П. Руднева-19
ПРИ ВЕЧЕРНИХ ОГНЯХ
К 100-летию Приамурского Земского собора и восстановления монархии в России. Записки делегата Сергея Петровича Руднева.
ВСТУПЛЕНИЕ
Воспоминания Сергея Петровича Руднева, участника Поместного собора Российской Православной Церкви 1917-1918 гг. и Приамурского Земского собора 1922 г. во Владивостоке, были написаны практически по горячим следам и изданы в Харбине в типографии «Заря» в 1928 году. Автор посвятил их как назидание «моим дорогим эмигрантам – любимым, богоданным внукам Сергею и Игнатию Хорошевским и племяннику Петру Рудневу».
Сергей Петрович Руднев (28.01.1872 — 8.01.1935) родился в гор. Курмыше Симбирской губернии в дворянской семье. Окончил Симбирскую гимназию и юридический факультет Харьковского университета в 1895 году и в течение года был помощником юрисконсульта Юго-восточных железных дорог. В 1896 г. он – сотрудник Елецкого окружного суда. Последовательно занимал должности: судебного следователя в Верхотурье, на Катавских и Симских заводах Уфимского уезда, товарища прокурора в Костромском, Смоленском и Нижегородском судах. С 1906 г. судебный следователь Московского окружного суда, но по семейным обстоятельствам уезжает в Крым, где до 1916 был членом Симферопольского окружного суда, а после смерти жены перевёлся в Симбирский окружной суд на туже должность. Член Поместного Собора Российской Православной Церкви по избранию от мирян Симбирской епархии. После революции жил на Дальнем Востоке. Учредитель и товарищ председателя правления Харбинской больницы в память доктора В.А. Казем-Бека. Скончался в Харбине.
Книга воспоминаний С.П. Руднева «При вечерних огнях», своим названием отсылающая к сборникам великого русского поэта Афанасия Фета из цикла «Вечерние огни», по мнению авторитетного парижского эмигрантского издания «Возрождение», «прошла незамеченной в общей печати.
А между тем — его воспоминания отнюдь не похожи на тот недавний поток мемуаров, почти все авторы которых, как бы, забегая вперед перед историей, или приписывали себе особые государственные роли или жаловались на то, как их государственных талантов не понимали современники».
И далее автор рецензии делает общий вывод: «Незамеченная книга С.П. Руднева как бы восстанавливает прекрасную традицию нашего 18-го века, когда, также не думая о суде истории или о посторонних свидетелях, наши пудренные пращуры, при вечерних огнях, рассказывали внукам об испытаниях своей жизни. И, читая книгу Руднева, вспоминаешь, например, не раз старинные и бесхитростные записки Мертва́го или Рунича о Пугачевщине. Будущий историк найдёт, вероятно, у Руднева не меньше, чем во многих прославленных мемуарах» (Возрождение, № 1668, 1929).
В моём случае так и произошло: получив книгу С.П. Руднева от одного из русских беженцев первой волны, использовал её материалы при написании своей книги «Восстановление монархии в России. Приамурский Земский собор 1922 года. Материалы и документы» (М., 1993. – 168 с.). Ссылки на книгу С.П. Руднева «При вечерних огнях» встречаются и в других исследованиях историков. Однако, насколько можно судить, в России она не переиздавалась и в настоящее время представляет собой библиографическую редкость и незнакома широкому кругу читателей. Публикуем главу из неё «На Дальнем Востоке – в Приморье», повествующую о ситуации здесь в 1920-1922 годах, о подготовке и проведении Приамурского Земского собора во Владивостоке, восстановившем Династию Романовых на Российском престоле.
Предисловие и публикация Андрея Хвалина.
+
ИНТИМНОЕ. Вместо предисловия. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-vstuplenie/
Часть I. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-1/
Часть II. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-2/
Часть III. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-3/
Часть IV. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-4/
Часть V. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-5/
Часть VI. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-6/
Часть VII. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-7/
Часть VIII. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-8/
Часть IX. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-9/
Часть X. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-10/
Часть XI. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-11/
Часть XII. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-12/
Часть XIII. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-13/
Часть XIV. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-14/
Часть XV. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-15/
Часть XVI. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-16/
Часть XVII. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-17/
Часть XVIII. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-18/
+
Часть XIX.
План наш состоял в том, чтобы склонить И.И. Еремеева остаться по-прежнему Членом Вр(еменного) Приамурского Правительства, выйдя из новообразованного и висящего в воздухе, а С.Д. Меркулова убедить добровольно, хотя бы временно по болезни, — отказаться от звания Председателя и Члена Правительства и уехать отдохнуть куда-нибудь поблизости, например, в чудесное приморское местечко Сидеми.
Тогда само собой образуется Правительство из трёх находящихся в наличности Членов: Еремеева, Адерсона и Н.Д. Меркулова, о котором, надо надеяться, каппелевцы с моряками столкуются, и с ним, без брата, примирятся. Оставшись в таком составе, Правительство тотчас же издаст указ об амнистии недоворотчикам и отменит указ о роспуске Народного Собрания, но одновременно распустит его на полтора месяца на вакат (т.е. отпуск – А.Х.), в течение какового времени, имея сработанный уже Нар. Собранием закон об Учредительном Съезде, таковой и созовет. В дальнейшем вопрос о власти и лицах решит Учредительный Съезд.
И.И. Еремеев приехал, и только что мы начали посвящать его в наши замыслы, на пароход явился «известить Юрия Карловича» Н.Д. Меркулов с сидящим тоже «в бесте» премьером инж. Ефремовым.
Это было очень кстати, и началась общая беседа. Часа через три, четыре мы её закончили к общему удовольствию.
Н.Д. Меркулов и адм(ирал) Старк приняли на себя обязанность уговорить С.Д. Меркулова. На мой вопрос — чем они побудят упрямца подчиниться, если не удастся его убедить, — Старк гордо заявил, что он снимет с караула своих матросов.
Довольные, что как будто недоворот сегодня будет к общему — более или менее — удовольствию исчерпан, мы все сели обедать. Было уже часа четыре дня, и оживлённый обед подходил к концу, как сверху в адмиральскую каюту доложили, что к «Маньчжуру» подходит лодка с японским военным командованием.
Лодка доставила письмо, в котором выражалось удовольствие по поводу состоявшегося примирения, поздравление и пожелание Приамурскому Правительству дальнейших успехов.
Как, когда и от кого японцы узнали то, что шло между небольшим числом названных мною лиц в адмиральской каюте, и какое состоялось решение, — я и до сих пор понять не могу!
Вернувшись домой с «Маньчжура», я застал у себя, если не ошибаюсь, Члена Народного Собрания харбинца И.Т. Щелокова[1] и рассказал ему о состоявшемся на «Маньчжуре» решении, а поздно вечером в тот же день явился ко мне взбешённый так, как я и не предполагал такой возможности за ним, Ин. Ив. Еремеев и сообщил, что он только что из дома Правительства, откуда ушёл навсегда и никогда туда, пока там С.Д. Меркулов, не вернётся.
Оказалось, что не только мы все, а и родной брат плохо знали Спиридона Дионисьевича: С.Д. Меркулов, соглашавшийся сначала на временное удаление, в решительную минуту категорически отказался и наговорил кучу всем им дерзостей.
Старковские караулы остались по-прежнему…
Так наши хитросплетения и остались втуне, а между тем положение Лихойдова и Молчанова без Еремеева оказалось совсем странным, тем более, что утром следующего дня Председатель Приамурского Правительства печатно объявил всем, что Член Правительства И.И. Еремеев, согласно его о том просьбе, из состава Правительства выходит и в таковом больше не числится.
Прошло ещё дня два-три, полных тревоги, недоумения и смущения во владениях Приамурского Правительства и главным образом, конечно, во Владивостоке. Несомненно, добром бы упрямство С.Д. Меркулова не кончилось, если бы не выезд, наконец, генерала Дитерихса во Владивосток.
Генералу устроили на вокзале торжественную встречу. Явились на вокзал каппелевцы, Члены Народного собрания и Городской Думы.
В тот же день состоялось торжественное заседание Народного Собрания в присутствии ген. Дитерихса.
Ни на вокзале, ни в Народном Собрании я не был и что там происходило — не знаю; знаю только что на утро следующего дня все мы были удивлены разумностью, с которою ген. Дитерихс прекратил «недоворот».
Генерал Дитерихс объявил, что будучи вызван во Владивосток, он подчинился этому призыву, но осведомившись здесь на месте с тем, что произошло, он находит, во-первых, что указом Правительства Народное Собрание было распущено и потому никаких законных действий производить и не могло и, во-вторых, что должность Главнокомандующего он может принять только от законного Правительства, если оно его назначит, а Правительство одновременно с этим заявлением Дитерихса опубликовало указы о назначении ген. Дитерихса Главнокомандующим Армии и Флота и о созыве Приамурского Земского Собора для организации верховной власти.
Все этим были удовлетворены, кроме, вероятно, Членов Народного Собрания, быстро как-то растворившихся, и всё пошло по-прежнему: «Монос» пока остался хозяйничать, а в помещении Совета Несоциалистического Съезда водворился Н.А. Митаревский, и начали там по-прежнему собираться заседания и обсуждаться разные проекты, готовясь к Земскому Собору. Здесь, на одном из таких заседаний, я впервые встретился и познакомился с М.К. Дитерихсом.
К Земскому Собору деятельно начали готовиться как в Приморье, так и в Харбине, потому что с приездом М.К. Дитерихса и провалом нашего Народного Собрания в «недовороте» — ожидалось, что на сцену выступят харбинские общественные силы, давно уже и усердно, как было слышно, готовившие рецепты спасения белого движения здесь, на Дальнем Востоке.
И надо сказать правду: за три года мы здесь себя исчерпали сполна, друг в друге изверились, перессорились, ни наполеонов, ни праведников не нашли, и нужно было исконное средство — варяги. Вот мы их из Харбина и стали ждать.
Я сказал сейчас, что мы среди себя ни наполеонов, ни праведников не нашли, — не случайно.
Выведенный из своего российского обывательского благодушия и покоя революцией, я хоть и на склоне моей жизни, а должен был присматриваться и по своему оценивать наблюдаемые мною явления политической жизни и пришёл к такому странному, может быть, выводу: нам, русским, своя, равная каждому из нас и для каждого при известных условиях возможная и доступная, верховная власть, носителем или носителями которой являются простые смертные, — не власть. На простом, обыкновенном, хотя бы и самом порядочном человеке, — мы не миримся: нам надо или какой-то чудесный, непонятный даже, ореол, окружающий носителя этой власти и проистекающий вне дел наших рук, причём облечённый таким ореолом не должен спускаться с высоты и равняться по генералу, полковнику, помещику, купцу или мужику, или же, если нет такого ореола, быть чуть ли не одним из мировых гениев, а ещё лучше — праведником и великим святым, но таким, святость которого была бы непререкаема. На меньшем мы, русские, говорю, не помиримся и понесём скорее кабалу и господство чужаков, но своему простому смертному, ровне своей, за совесть, а не за страх, — не подчинимся…
На такую еретическую, может быть, мысль я напал ещё лет 20 назад, посещая Палату Депутатов и Пантеон в Париже и Рейхстаг с Аллеей Побед в Берлине. Я любовался «Мыслителем» Родена, бюстами энциклопедистов и философов в Париже, я чувствовал преклонение и почитание мощи и силы в закованных в латы и с ног до головы вооружённых героях германского народного эпоса, украшающих лестницы Рейхстага, и стал думать — каких бы героев следовало поставить нам в Государственной Думе, которую одно время предполагали строить на Марсовом Поле? И пришёл к выводу, что это не будут Минины и Пожарские, мало ведомые и ничего не говорящие сердцу простонародья, это не будут даже былинные богатыри, охотно вспоминаемые в школьных хрестоматиях, это не будут и Петры Великие, много говорящие образованным слоям народа, но святые преподобные Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Симеон Верхотурский и прочие, знаемые всей народной массой и окружаемые её молитвами; это будет даже столь милый каждому русскому сердцу сказочный Иванушка-простец, всеми унижаемый и менее всех заметный, но с такими душевными качествами, что ему в конце концов служат и Конёк Горбунок, и силы природы, и ему-то достаётся чудо-Царевна, а сам он становится любимым царём… Не сродни ли эта мысль обетованию вещего провидца нашего Достоевского о том, что спасение России придёт из монастыря?
У нас в белом движении такого праведника не явилось, значит, не следует ли возглавить это движение вождём с привычным и не нами созданным, а самим рождением, — ореолом? Общая мысль остановилась на Князе Крови последней царствовавшей династии.
Это была какая-то общая эпидемия, какое-то поветрие, которое охватило несоциалистическое городское население не только Приморья, но и Полосы Отчуждения Китайской Восточной железной дороги.
Не сговариваясь друг с другом, съехавшиеся на этот раз проявляли полное единомыслие: и там и тут были одни и те же настроения, одна и та же тоска по вожде и правителе царской крови.
Под таким настроением собирался Приамурский Земский Собор, и это выявилось даже в убранстве Общедоступного Театра, предназначенного для заседания Собора. Сцена, на которой должен был помещаться президиум, превращена была чуть-ли не в точную копию Грановитой Палаты, а все стены театральной залы были сплошь увешаны русскими национальными флагами, вперемежку с государственными бело-жёлто-чёрными; над сценой красовался огромный герб Российской Империи — двуглавый орёл, исполненный в красках, и Императорский штандарт.
Примечание:
[1] И.Т. Щелоков, равно как и Ф.М. Власов — те, о которых Следователь Соколов упоминает, как о лицах, снабдивших его средствами, давшими ему возможность спасти и вывезти за границу следственные материалы об убийстве Царской Семьи, — были Членами Приамурского Народного Собрания – прим. авт.