Белые и красные

Первая мировая и гражданская война разделила Россию на советскую и зарубежную. В историографии период между двумя мировыми войнами получил наименование INTERBELLUM или, по-русски, МЕЖВОЙНА. Осмыслению русской национальной зарубежной мыслью процессов и событий, приведших к грандиозным военным столкновениям в истории человечества, их урокам и последствиям посвящен новый проект «Имперского архива» INTERBELLUM/МЕЖВОЙНА. Для свободной мысли нет железного занавеса, и дух дышит, где хочет.

АНДРЕЙ ХВАЛИН

+

«Разгром Деникина»: и та, и другая сторона грешили

политическими предрассудками.

Говорят, что история редко бывает беспристрастна. Но если это так, то чего, можно было бы, казалось, ждать от военной истории! Не есть ли всякая официальная история войны, составленная одной из участвовавших в ней сторон, всегда свидетельство более или менее открытого, более или менее искусно замаскированного лицеприятия? Таково предубеждение, распространенное и не рассеянное по сей день многими действительно справедливыми трудами. Возможно ли, в самом деле, бросая некоторый ретроспективный взгляд на прошлое, преодолеть одушевлявшие его некогда страсти? И если это трудно для тех случаев, когда борьба страстей и интересов принимает форму национальной войны, насколько это ещё труднее, когда дело идёт об истории междоусобной, гражданской войны, чувства которой не изживаются и десятилетиями! Однако значительная доля беспристрастия не невозможна и в этих условиях. На подобную мысль наводит недавно (относительно публикации данной статьи – А.Х.) вышедшая в советской России книга А. Егорова «Разгром Деникина»[1]. Её автор, бывший командующий одной из красных армий, а потом и всем южным фронтом в борьбе против Белого движения, не раз цитирует в качестве одного из главных своих источников «Очерки русской смуты» ген. Деникина. Доля беспристрастия белого автора, с точки зрения красных, тем самым ясно устанавливается. Но надо отдать справедливость и красному военачальнику, сделавшемуся красным военным историком: его изложение и его выводы весьма поучительны, чего не могло бы случиться, если бы ко всему этому примешивались недобросовестность и пристрастие.

И вот в этом стремлении быть поучительным (разумеется, «для своих») заключается секрет приближения к исторической истине, достигнутого А. Егоровым. В предисловии к своей книге он говорит о желании облегчить «понимание условий и природы будущей войны на основе углублённого и полного изучения опыта минувшего» (выделено мной, во всех остальных случаях выделено редакцией – А.Х.). Запомним эти слова! Красный военный историк не считает свой опыт военачальника исчерпанным минувшими событиями. Он продолжает учиться, стараясь почерпнуть в прошлом урок для будущего, и его белым противникам остаётся последовать только его примеру.

Не какие-либо, следовательно, соображения об отвлечённой справедливости, но чисто профессиональные, практические соображения заставили А. Егорова критически пересмотреть военно-исторический материал, данный 1919 годом. Человеческих слабостей сам автор не лишён, насколько слабости эти относятся скорее к настоящему, нежели к прошедшему и будущему. Очевидно, какая-то условность современного советского царедворчества требует, чтобы даже в серьёзную и дельную книгу был как-то включён непременный комплимент Сталину! С этой задачей А. Егоров справился чрезвычайно ловко. Когда речь идёт о заслугах Сталина при обороне Царицына, он приводит длинный отрывок из «ценного исторического очерка» Ворошилова «Сталин и Красная армия». Тем самым достигается одновременно двойной эффект – любезный реверанс и в сторону военного министра, и в сторону «главы государства».

Такова «человеческая слабость», выказанная А. Егоровым. Она не портит всё же его книги, которая в общем должна быть признана толковой и обдуманной, обильной материалами и выводами, при сжатом и точном изложении. Драматизм рассматриваемых автором событий, чувствуемый им так же, как и нами, только «с другой стороны», сообщает этим страницам военной истории особую напряжённость. Борьба 1919 года была отмечена несколькими последовательными острыми кризисами. Исход каждого из них мог быть одним или другим. Останавливаясь с особым вниманием на этих переломных моментах, красный военный историк не желает прибегать к шаблону марксистского «предопределения». «Многим современникам, — говорит он, — вся цепь дальнейших событий и конечное поражение сил белого юга представляются, как нечто фатальное, неизбежное». И однако, — «без правильного стратегического руководства нашими операциями нельзя было рассчитывать на успех. Жизнь ставила задачи неслыханной трудности, и мы видим, как разрешение их нашей стратегией имело часто условный, а иногда и ложный характер. Следствия же таких неверных решений бывали очень близки к катастрофе».

Оставаясь верным своей основной задаче, А. Егоров внимательно изучает ошибки и успехи военного руководства, проявленные белыми и красными. Наиболее яркие в этом смысле моменты относятся к четырём поворотным пунктам истории борьбы 1919 года. Последовательность их такова. – Неудачное наступление красных (март-апрель). Решительная победа белых (май-июнь). Неудачный контрудар красных (август -сентябрь). Решительная неудача белых (октябрь-ноябрь). У каждого из этих четырёх фазисов борьбы была своя особая «стратегическая характеристика». Но есть, пожалуй, и нечто общее в причинах, обусловивших три раза крупную победу белых и объясняющих их конечную неудачу. И та, и другая сторона, обе, грешили политическими предрассудками, которые и рождали ряд стратегических ошибок. Быть может, серия последовательных неудач в этом смысле пошла большевикам на пользу! От своих политических предрассудков излечились они, быть может, благодаря этому скорее, чем сделало то командование их противников.

Наступление, предпринятое красными в январе-марте 1919 года, было задумано ими не столько как военная, сколько как политическая, «революционная» операция. Направление этой операции было задано теми сведениями, которые имелись у большевиков о революционном «разложении» в войсках противника, в данном случае в рядах Донской армии, уставшей от борьбы 1918 года. Четыре красные армии, насчитывавшие в общей сложности до ста двадцати тысяч бойцов, двинулась в начале января с трёх сторон против значительно более слабой Донской армии, по отношению к которой они занимали к тому же охватывающее положение. События как будто оправдывали в начале расчёт большевиков на «революцию». «Казаки целыми полками бросали фронт и расходились по домам», — пишет А. Егоров. «С 4-го по 23-е января сдались три тысячи казаков, взято красными 31 орудие, три броневика, три бронепоезда. 8-е февраля на станции Арчеда семь казачьих полков сдались с артиллерией, бронепоездом и самолётом. 1-го февраля на станции Котлубань сдалось ещё пять полков…». К 1-му марта красными была захвачена, в сущности, почти вся Донская область. Их фронт тянулся по Донцу от Луганска через Каменскую и Усть-Белокалитинскую к впадению этой речки в Дон. 10-я красная армия, спустившаяся от Царицына, вела наступление на Великокняжескую и угрожала Ростову с тыла. Положение белых было спасено, однако, искусным стратегическим манёвром генерала Деникина, которому красный историк отдаёт полную справедливость. Рассчитывавшие «на революцию», на восстание «рабочих, крестьян и казаков», красные не заботились о своём правом фланге, который при движении их к югу оказался повисшим в воздухе. Искусная и своевременная переброска частей добровольческой армии в Донецкий бассейн, предпринятая ген. Деникиным в начале февраля, создала угрозу правому флангу большевиков и остановила их движение. Центр тяжести боёв постепенно начал передвигаться к западу, к району Луганск-Юзово, где красные пытались сосредоточить заслон в виде 13-й и 8-й армий, в то время как их 9-я армия обороняла берег Донца, а 10-я армия вела бои на реках Маныч и Сал.

Во второй половине мая, после трёх месяцев почти непрерывной борьбы, добровольческая армия наносит, наконец, сокрушительный удар 13-ой красной армии. Большевики в расстройстве бегут к Харькову. В то же время донская конница ген. Секретева прорывает фронт 9-й красной армии. Расчёты большевиков «на революцию» не оправдались. Ознакомившееся с советской властью казачье население ответило на это знакомство крупнейшим восстанием в районе станицы Вёшенской, между Хопром и Доном. А. Егоров определяет силы восставших в конце апреля в тридцать тысяч бойцов с пулемётами и шестью орудиями. В начале июня наступавшая с юга Донская армия соединилась с восставшими. Красный фронт сразу вынужден был откатиться за пределы Донской области, к линии Балашов — Лиски.

Излишне указывать здесь дальнейшие этапы решительной победы белых. Они всем хорошо памятны. К началу июля (н.с.) огромная территория была потеряна красными. Линия фронта шла от Камышина через Балашов и Лиски на Белгород, Ворожбу, Полтаву и Екатеринослав. К этому моменту относится известная «московская директива» ген. Деникина, которая была главной и непоправимой ошибкой, совершённой командованием вооруженными силами юга России.

Её надлежащая критическая оценка была уже в своё время дана в книге генерала барона Врангеля. Красный военный историк относится столь же отрицательно к этому акту. «Имел ли право в начале июля ставить Деникин такие задачи своим армиям? Не был ли здесь проявлен несоответствующий обстановке оптимизм? Этот вопрос до сих пор мучает почтенного генерала. История, однако, дала на него ясный и определённый ответ. Директива охватывала своими заданиями огромное пространство примерно в 800 тысяч квадратных километров. Рассчитывать в подобных условиях на достижение конечной цели можно было бы только при наличности поголовного втягивания всего населения в борьбу против советской власти, или при совершенном разложении армий красных как боевой силы…».

В этой последней фразе заключается наиболее верный ключ к пониманию ошибки генерала. Деникина. А. Егоров не договаривает всё же здесь своей мысли до конца. Ошибка ген. Деникина не была ошибкой стратегической, но ошибкой политической. Как уже мне приходилось писать это однажды, то не была, в сущности, даже его личная ошибка, но ошибка взглядов на борьбу с большевиками, господствовавших в русском обществе эпохи 1917-1919 годов. Успехи чисто военные оценивались лишь как повод для «народного восстания» против тиранической красной власти. Эта власть «падала» там, где «появлялись» белые при всеобщем ликовании населения. При подобном взгляде на вещи белым, очевидно, надо было только спешить «появляться» всё далее и далее на север с тем, чтобы «появиться», наконец, в русской столице. Таков политический смысл «московской директивы», отнявший у этого акта какой-либо стратегический резон.

Белые и красные — Харьковская операция (июнь 1919). https://ru.wikipedia.org/wiki/.

Несчастье белого движения состояло в том, что высшее командование оказалось заражено прочными политическими предрассудками всей русской общественности. Вынужденное вести беспощадную гражданскую войну, оно с начала июля (н. ст.) сменило эту тяжкую обязанность более «приемлемой» для господствовавших взглядов целью «освободительной экспедиции». Ген. бар. Врангелю эта ошибка была ясна как раз в силу того обстоятельства, что он был менее связан со своеобразным традиционным «народническим» предрассудком русской общественности. Надо сказать, однако, что обстоятельства белой победы отчасти как бы оправдывали этот взгляд. Не была ли Донская область именно освобождена от большевиков при содействии крупных восстаний среди населения? Не повторялись ли и после того случаи восстаний крестьян и даже мобилизованных красноармейцев в тылу большевиков, ослаблявшие их фронт?

Большевики, по свидетельству их нынешнего историка, были долгое время не свободны от той же самой ошибки. Основной план наступления красных на юг в январе и феврале был продиктован им их стремлением разгромить экономическую и политическую базу белых армий — Дон и Кубань, вызвав своим приближением к этим областям «революционное восстание» в тылу. Как указывает тот же автор, от этого плана красное командование долго не могло отрешиться. Оно не отказалось от него и в своей попытке контрнаступления, задуманной на август месяц. По-прежнему Дон и Кубань притягивали большевиков! Главный удар поэтому возлагался на группу Шорина, общей численностью до шестидесяти тысяч, которой было дано направление на Царицын и восточную часть Донской области. Наступление же другой группы, группы Селивачева, численностью до сорока тысяч человек, в разрез между добровольческой и донской армиями, в направлении на Валуйки-Купянск, рассматривалось лишь, как вспомогательная операция.

А. Егоров подробно разбирает, каким образом, подобное неверное распределение активно действующих красных сил привело только к новому поражению большевиков. В группе Шорина 9-я армия действовала более, чем вяло, а 10-я армия вместе с конным корпусом Будённого была разбита ген. бар. Врангелем под Царицыным. Группе Селивачева удалось глубоко вклиниться в расположение белых, но удары, нанесённые в основание получившегося клина, заставили красных быстро отойти назад. В то же время известный рейд ген. Мамонтова окончательно сковал наступательную инициативу большевиков. Сентябрь месяц (н. ст.) принёс новую крупную победу белым. В середине октября были заняты Орёл и Воронеж, бои шли у Ельца и уже в пределах Тульской губернии у Новосиля.

Каким образом и в силу чего совершился тот перелом в пользу красных, с которым связано крушение белых армий южного фронта и белого движения вообще? Страницы, которые посвящены этим печальным событиям, являются, пожалуй, наиболее любопытными в книге А. Егорова, и это тем более, что с 8-го октября ему было поручено командование красными армиями южного фронта, 14-й, 13-й и 8-й (юго-восточный фронт был отделён), занимавшими пространство Чернигов – Брянск – Елец – Воронеж.

Прежде, чем совершился военный перелом событий, обрисовался некоторый психологический перелом в красном командовании, не сопровождавшийся, к сожалению, соответствующей психологической переменой в командовании белых. В первой половине октября (н. ст.) обе стороны, и красная, и белая, находились в чрезвычайно опасном положении. Но в то время, как эта опасность была почувствована красными, ничто не указывает на то, что она была осознана в этот момент и белым командованием. Опасность для красных состояла в том, что их части, прикрывавшие кратчайшие пути к Москве, т. е. большинство дивизий 13-й и 8-й армий между Орлом и Воронежем были совершенно расшатаны понесёнными ими поражениями. В районе Орла, как свидетельствует А. Егоров, 9-я красная дивизия подверглась полному разгрому, штаб её был захвачен в плен. В таком же положении находилась и соседняя «сводная» дивизия. А ещё далее к востоку 55-я дивизия «в совершенном беспорядке, имея всего около 2500 штыков, отскочила сразу на 25 километров к северу». Её начальник был взят белыми в плен, а её начальник штаба скрылся… Эти примеры свидетельствуют красноречиво о моральном состоянии красных частей, находившихся как раз на самом опасном для большевиков направлении.

Несколько лучше дрались у Новосиля и Ельца левофланговые дивизии 13-й армии (3-я и 42-я). но зато состояние дивизий 8-й армии под Воронежем было таково, что только быстрый увод их за реку Икорец спас их от полного разложения даже при довольно слабом нажиме на них донских частей.

Красным угрожал, таким образом жестокий моральный кризис. Опасности, угрожавшие белым, были, напротив, скорее материального и организационного порядка. К 15 октября (н ст.) белые силы оказались разбросаны на огромном протяжении от Киева через Орёл и Воронеж до Царицына отдельными малочисленными группами, если не считать 50.000 Донской армии, занимавшей сплошной фронт к юго-востоку от Воронежа. За вычетом этой армии, силы белых распределялись так: от Киева до Бахмача группа ген. Драгомирова (8000), на Глуховском направлении корпус ген. Юзефовича (4.500 сабель), между Севском и Дмитровском Дроздовская дивизия и приданные к ней пешие и конные части (13.000), под Орлом Корниловская дивизия (5.000), на Елецком направлении Марковская дивизия (3.000), под Воронежем группы Мамонтова и Шкуро (6.000), у Царицына Кавказская армия ген. Врангеля (25.000). В этом распределении сил бросается в глаза относительная слабость центрального и важнейшего в то же время участка. Между Севском и Воронежем в четырёх отдельных группах белых насчитывалось в общей сложности всего 25.000 штыков и 5000 сабель, и это в то время, как на юго-востоке, у Новохопёрска и Царицына, силы Донской и Кавказской армий вместе доходили до 75.000!

Ничего не было, однако, предпринято, чтобы изменить это явно несообразное для момента распределение сил.

Командованию белыми армиями пришлось, очевидно, и в этом случае посчитаться со слишком явно выраженной склонностью казачьих частей не выходить из пределов непосредственной защиты своей собственной области…

Добровольческие группы между Севском и Ельцом (20.000) составляли, в сущности, наиболее активное ядро всей Белой армии. Большевиками оценивались они как наиболее морально сильная часть противника. Именно эта часть и нанесла красным ряд самых тяжёлых моральных ударов. И вот, не в следствие какого-либо особо задуманного и тщательно разработанного плана, но вследствие самой очевидной, самой жизненной и крайней необходимости красные решили сосредоточить теперь все свои усилия против добровольческой группы. Севернее и северо-западнее Орла были стянуты лучшие резервы, какими только располагали большевики: «ударная группа» в составе латышской дивизии, бригады Павлова и бригады красных казаков (10.000 с 56 орудиями) и эстонская дивизия (4000). Пострадавшие части 13-й армии были быстро пополнены, к 19 октября нового стиля она была доведена до численности в 26.000 человек при 92 орудиях. Для нанесения удара на фронте от Севска до Орла была привлечена и стоявшая западнее 13-й армии 14-я (22.000 при 108 орудиях). Всего, таким образом, в манёвре красных должно было участвовать больше 60.000 человек при 250 орудиях. Превосходство этих сил над силами Дроздовской, Корниловской и Марковской дивизий (вместе около 20.000) было очевидно. В артиллерии превосходство оказалось совершенно подавляющим: 250 орудий против 50. Переход красных в наступление оказался, кроме того, неожиданностью для белого командования, находившегося слишком далеко на юге…

И тем не менее, «борьба за Орловско-Курский плацдарм», как называет этот период военных действий А. Егоров, продолжалась с 15-го октября до половины ноября, прежде чем красными было достигнуто совершенно определённое здесь положение. Курск был занят красными лишь 17 ноября (н. ст.), и только к этому же сроку был достигнут большевиками окончательный успех в Воронежском районе у станции Касторная. А. Егоров весьма высоко оценивает стойкость сопротивления и смелость манёвра белых, выказанные ими в течение этого рокового месяца непрерывных тяжёлых боёв между Орлом и Воронежем! К сожалению, даже тогда, когда картина красного наступления достаточно раскрылась, белое командование не проявляло никаких признаков намерения снова вернуть себе стратегическую инициативу. Могло ли оно это сделать в сложившихся к концу октября (н. ст.) условиях? Как известно, к 20 ноября в район Старого Оскола были переброшены снятые с Царицынского фронта части 3-го Кавказского корпуса генерала Улагая. Предприятие это запоздало по крайней мере на три недели. Если бы оно было выполнено непосредственно после того, как обозначился (с 10-го октября!) контрудар красных под Орлом, оно могло бы совершенно изменить обстановку. Удар крупной конной массы на Елец и Новосиль, защищаемые с трудом против одной Марковской дивизии (3.000 штыков) 3-ей и 42-ой советскими дивизиями, мог бы ещё и около 1-го ноября привести к широкому прорыву красного фронта, к выходу конных частей на железную дорогу Орёл – Москва и к срыву всей вообще предпринятой большевиками операции.

Эта операция была в конце концов выиграна красными потому, что, как справедливо указывает А. Егоров, они поставили себе, под давлением острой необходимости, совершенно ясные и простые жизненные задания. Они направили свой удар против того, что составляло живую силу противника — против доблестных и стойких дивизий добровольческой армии. Учтя понесённые ими уроки тяжёлых поражений, они отказались от своих прежних отдалённых стремлений действовать на белую базу, от похода на юг и на Кубань. Вместо того, в критический момент они сосредоточили все свои усилия на ближайшей и отчётливой цели.

К сожалению, белое командование не выказало в этот критический момент должного понимания той первенствующей роли, которую играло в гражданской войне сохранение стойкого добровольческого ядра. Вместо того, чтобы, стремиться к этому, оно старалось цепляться за занятую территорию! До самого конца 1919 года, несмотря на совершенно очевидно опрокинутую жизнью концепцию гражданской войны как «освободительного движения», белое командование поступало точно так же, как действовало оно тогда, когда создалась «московская директива». Выше было указано, что в данном случае преследовалась не столько стратегическая концепция, сколько концепция политического порядка. Войну вели на самом деле почти исключительно сплочённые добровольческие или казачьи части. Но командование желало вести её так, как если бы против большевиков действовали и «народные армии», пополняющиеся притоком сил с захваченной территории. Этого в действительности не было, и не удержание территории было залогом конечного успеха, но укрепление или сохранение активного добровольческого ядра.

А. Егоров пишет: «Командующий Кавказской армией генерал Врангель 1-го ноября (н. ст.) телеграммой, посланной начальнику штаба главнокомандующего, предложил перебросить из состава Кавказской армии до шести конных дивизий на Курское направление. Деникин отверг это предложение, ограничиваясь снятием с Царицынского участка двух дивизий, которые прибыли на фронт только в двадцатых числах ноября… Линия, намеченная Врангелем, во всех отношениях более соответствовала той оперативной обстановке, какая складывалась осенью на фронте. Соответствующее политическое обеспечение операции, своевременное сосредоточение крупных конных масс на центральном к Москве направлении – открывали белым неплохие перспективы, но Деникин не сумел этим воспользоваться. Как летом в московской директиве он опасался одновременно за царицынское, воронежское, курское и киевское направления и нигде не смог сосредоточить должного превосходства в силах».

П. Муратов[2].

«Возрождение» (Париж). № 2489, 26 марта 1932 года.

Примечание:

[1] А.И. Егоров. — Москва: Гос. военное изд-во, 1931. — 282 с.

[2] Муратов Павел Павлович (1881-1950) — русский писатель, искусствовед, переводчик, издатель. Родился в городе Бобров Воронежской губернии в семье военного врача. Воспитывался в кадетском корпусе, окончил Институт инженеров путей сообщения в Петербурге, в 1904-1905 годах был артиллерийским офицером. После путешествия за границу (1905-1906) поступил на службу в Румянцевский музей, где до 1914 года был хранителем отдела изящных искусств и классических древностей. С 1906 года печатался как критик в журналах «Весы», «Золотое руно» и др.

Участник Первой мировой войны, награждён орденами. Муратов не только участвовал в Первой мировой, но был и военным историком, автором трудов как о Первой мировой, так и о Второй мировой войне — «The Russian Campaign of 1941–1943» (1944), «The Russian Campaign of 1944-1945» (1946). Несколько лет назад была переведена его книга «Битвы за Кавказ…» («Caucasian Battlefields: A History of the Wars on the Turko-Caucasian Border. 1828-1921»), впервые изданная в Кембридже в 1953 году (после смерти Муратова). Соавтором всех этих трудов был Уильям Эдвард Дэвид Аллен.

В 1918-1922 годы работал в отделе по делам музеев и охране памятников искусства и старины Наркомпроса РСФСР, вместе с И.Э. Грабарём участвовал в реставрации храмов Москвы и Новгорода. Был инициатором создания Музея искусства Востока.

В 1922 г. уехал из России в зарубежную командировку, из которой не вернулся; сначала жил в Германии, в 1923 г. поселился в Риме. В 1927 г. переехал в Париж, где стал одним из учредителей общества «Икона». Его политическую публицистику того периода в газете «Возрождение» высоко ценил И. Бунин. В 1928-м Муратов участвует в организации фундаментальной выставки русского искусства в Брюсселе. В 1928-1931 гг. публикует монографии по византийской живописи (по-итальянски и по-французски), готической скульптуре (по-французски) и др. В 1939-м переезжает в Англию, где помогает своему другу историку Уильяму Аллену подготовить монографию по истории Украины, вышедшую в свет в 1940-м. В 1940-1946 гг. живёт в Лондоне.

В 1944-1946 гг. Муратов пишет первые в истории книги о ходе войны на русско-германском фронте, вышедшие как сочинение двух авторов – Аллена и Муратова. В 1946 переезжает в Whitechurch House, имение Алленов в Ирландии. 5 октября 1950 г. Павел Павлович Муратов умирает от инфаркта в имении Whitechurch House. Похоронен на деревенском кладбище близ имения.