Война с Японией. Ч. 2

Первая мировая и гражданская война разделила Россию на советскую и зарубежную. В историографии период между двумя мировыми войнами получил наименование INTERBELLUM или, по-русски, МЕЖВОЙНА. Осмыслению русской национальной зарубежной мыслью процессов и событий, приведших к грандиозным военным столкновениям в истории человечества, их урокам и последствиям посвящен новый проект «Имперского архива» INTERBELLUM/МЕЖВОЙНА. Для свободной мысли нет железного занавеса, и дух дышит, где хочет.

АНДРЕЙ ХВАЛИН

+

НАКАНУНЕ РУССКО-ЯПОНСКОЙ ВОЙНЫ

По личным воспоминаниям и документам начальника канцелярии

министра внутренних дел Российской Империи

Дмитрия Николаевича Любимова[i].

 

Часть первая https://archive-khvalin.ru/vojna-s-yaponiej-ch-1/

Часть вторая.

Затем говорил военный министр. Он также, в общем, склонялся к мнению министра финансов. При этом генерал-адъютант Куропаткин высказал, что, с военной точки зрения, в настоящий момент Россия к войне с Японией не готова.

Главная причина сему – незначительное количество наших войск на Дальнем Востоке. Перевезти же туда значительное количество войск, а главное – необходимое военное снаряжение – потребуется времени, по крайней мере, полгода. Не надо забывать, что одна колея на Сибирской дороге, с перерывом на Байкале… Морем же можно только до объявления войны, а она может быть объявлена внезапно… У Японии же – всё, что нужно под боком.

Насколько Япония в настоящее время готова к войне, т. е. сколько она может выставить войск, к сожалению, точных сведений в военном министерстве нет. Имеющиеся сведения противоречивы. Военные наши агенты, полковники Самойлов и Ванновский, сообщают одни цифры, а специально командированный с этой целью, полковник Адабаш – другие, вдвое большие. Дело в том, как считать японских солдат, состоящих в запасе. Вопрос этот покуда ещё не вполне ясен. Наконец, укрепления Порт-Артура будут окончены не ранее, как через полгода…

Всё это склоняет военного министра высказаться за нежелательность, с военной точки зрения, каких-либо в настоящее время осложнений с Японией. Надо их всячески избегать. В заключение генерал-адъютант Куропаткин указал, что, по его мнению, распоряжение адмирала Алексеева об отправке отряда казаков в помощь частной компании на Ялу, он, как военный министр, считает неправильным. В то же время он не отрицает, что частная компания на Ялу, в виду своих целей, заслуживает правительственной помощи, но этого не следует, казалось бы, делать открыто.

После военного министра говорил министр внутренних дел. Указав, что дальневосточная политика касается вверенной ему отрасли управления лишь поскольку принятие того или другого решения может влиять на общественные настроения, он вполне присоединяется к высказанному тремя министрами мнению о необходимости соблюдать в настоящем деле особую осторожность. Но в то же время министр внутренних дел не может не указать, что высказанные А. М. Безобразовым соображения заставляют задумываться. Может быть, наиболее угодным было бы путём переговоров несколько задержать очищение Манчжурии и, в это время, укрепить наше положение на Дальнем Востоке. Что же касается возбуждённого адмиралом Алексеевым вопроса о расширении его прав, то министр внутренних дел затрудняется присоединиться к мнению министра финансов. Дальний Восток слишком далёк от центра и некоторая децентрализация с предоставлением более обширных прав начальнику Квантунской области – желательна.

Наконец, последним говорил адмирал Абаза и во всём присоединился к мнению, высказанному в записке А. М. Безобразова, поддержанному им и в заседании.

Государь, как выразился Плеве, по выслушанию всех сделал вывод из сказанного и дал при этом ряд указаний, которые сводятся к следующим пунктам:

Во-первых, война с Японией во всех отношениях нежелательна и надо всячески стремиться её избежать. Срок эвакуации точно обозначить в настоящее время затруднительно, но надо дать понять Японии, что все приготовления для этого делаются. На доведение об этом до сведения японского правительства обращается особое внимание министра иностранных дел.

Во-вторых, необходимо выяснить степень боеспособности Японии. Это точно выяснить можно только на месте. Это дело, сказал Государь, я поручаю военному министру и уполномачиваю его решить всего лучше на месте окончательный срок эвакуации Манчжурии. При этом Государь выразил пожелание, чтобы генерал-адъютант Куропаткин под каким-либо предлогом проехал и в Японию. Этим способом всего лучше было бы возможно проверить её боеспособность.

В-третьих, компанию на Ялу следует официально признавать предприятием частным, что не мешает, конечно, оказывать ей поддержку и покровительство. Но воинские части не могут участвовать в её операциях.

Наконец, в-четвёртых, вопрос о расширении прав начальника Квантунской области и даже устройство особого органа для объединения распоряжений по Дальнему Востоку Государь считает очень существенным и разработку его поручает министру внутренних дел.

В заключение Государь заявил, что из доклада министра внутренних дел ему известно, что ходят слухи о том, будто в компании на Ялу принимают участие в качестве акционеров члены Императорской Фамилии, то Его Величество считает нужным решительно указать, что слухи эти совершенно ни на чём не основаны.

Точно руководствуясь изложенным протоколом, мною на следующий день был составлен журнал заседания – на подобие журналов Государственного Совета и, вместе с объяснительным письмом Плеве, журнал этот был отправлен – даже, помнится, лично мною отвезён к адм(иралу) Абаза, жившему где-то на Васильевском острове. Дальнейшая судьба журнала мне неизвестна.

Спустя некоторое время, 6-го мая, в день рождения Государя, в административных сферах большое впечатление — прямо переполох – произвело пожалование отставного статского советника Безобразова статс-секретарём Его Императорского Величества с производством в действительные статские. Все бросились справляться, почему, за что, где он служит? Толком ничего не выяснилось, да и сам Безобразов вскоре выехал на Дальний Восток. О нём все заинтересовались, но сведения были очень отрывочны; знали только, что он давно известен в придворных сферах. Ещё в 1881 году он, будучи кавалергардским офицером, был душой так называемой тогда «священной лиги», цель которой была – охранять Государя…

Министры – участники заседания 27 марта, кроме Плеве, были пожалованием Безобразова несколько смущены. Очевидно, мнение Безобразова по дальневосточным делам восторжествовало. Оборотом, которое приняло дело, особенно недоволен был Витте. Он повсюду открыто говорил, что по Дальнему Востоку происходит «безобразовщина», укорял и Плеве в «непротивлении злу». Плеве же, как мне казалось, склонялся на сторону Безобразова. При этом он, поскольку я мог судить по его отрывочным замечаниям, полагал, что ничего нет страшного в осложнениях с Японией. Мелкая, победоносная война на окраине государства принесёт (как он был искренно убеждён) только пользу России и несомненно отразится на наших «внутренних» делах, о которых были у него, по департаменту полиции, нехорошие сведения.

Летом толки по японским делам как-то замолкли. Генерал Куропаткин ездил на Дальний Восток и был в Японии. Какие были его впечатления, мне не было известно.

Лишь в январе стали доходить с Дальнего Востока тревожные слухи, а 25 было опубликовано правительственное сообщение об отозвании нашего посланника в Японии барона Розена из Токио. Газеты, впрочем, успокаивали читателей, указывая, что это отнюдь не означает войны; история знает примеры разрывов дипломатических сношений, длившихся годами и не вызывавших военных действий.

Тем не менее, настроение было повышенное и, когда утром 27-го января стало известно о нападении японцев на нашу эскадру, настроение это вылилось в большом подъёме патриотического духа. Довольно терпения – говорили почти все – азиаты, как всегда, действуют предательски и заслуживают наказания…

После полудня поспешно стали разносить повестки «от Двора» с извещением, что в четыре часа назначен Высочайший выход и молебен в Зимнем Дворце. Вместе с тем, разносилось особое приложение к «Правительственному Вестнику» с телеграммою «наместника Дальнего Востока» (которым сделался в то время бывший начальник Квантунской области адмирал Алексеев) о нападении японцев без объявления войны на нашу эскадру. Становилось ясно, что война неминуема, и сегодня будет манифест по этому поводу.

Отправившись со службы домой и переодевшись в т. наз. «большой» камергерский мундир, в 3 часа я поехал во дворец. В городе заметно было уже возбуждение. Толпы народа двигались ко дворцу. По Миллионной народ «валил валом», как говорилось тогда, на Дворцовую площадь; он шёл сплошь, занимая тротуары и улицу; едва можно было проехать.

Во дворце залы быстро наполнялись; выход обещал быть очень многолюдным. У всех на устах был тот же вопрос: объявлена ли уже война?

В Николаевском зале, где собирались военные чины и куда я зашёл, пробираясь в концертный зал, где должны были собраться придворные для предстоящего шествия в церковь, было очень оживлённо. Николаевский зал быстро наполнялся: посредине образовался большой круг, в центре которого стояли военные сановники. Опираясь на палку с гуттаперчевым наконечником, стоял в центре собравшихся андреевский кавалер П. С. Ванновский, бывший в течение всего прошлого царствования военным министром, видимо больной, приехавший через силу (он спустя два месяца скончался) и что-то говорил, но так тихо, что я не мог расслышать. Рядом с ним стоял и, видимо, горячо его поддерживал граф И. И. Воронцов-Дашков, бывший министр Двора, и будущий наместник Кавказский. Они вдвоём нападали на стоящего перед ними управляющего морским министерством адмирала Авелана, высокого, плотного с рыжей бородой и вьющимися волосами – типичного финляндца.

Дм. Любимов.

(Окончание следует)

«Возрождение» (Париж). № 3975, 21 апреля 1936 г.

Примечание:

[i] Любимов Дмитрий Николаевич (1864-1942) — русский государственный деятель, Виленский губернатор, сенатор, гофмейстер.

Сын профессора Московского университета Николая Алексеевича Любимова. Окончил Катковский лицей (1883) и Санкт-Петербургский университет со степенью кандидата права (1887). По окончании университета поступил на службу в Министерство государственных имуществ.

В 1896 году был назначен помощником статс-секретаря Государственного совета. На этом посту написал очерк истории Государственного совета, который был поднесён Императору Николаю II. Царь остался доволен и пожаловал Любимову звание камергера Высочайшего двора со словами: «Поздравляю вас, вы, как Пушкин, получили придворное звание за литературные труды». Консультировал И.Е. Репина при написании картины «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года» и был изображён на ней на втором плане.

Прошёл карьерный путь от секретарства в Особом комитете Наследника Цесаревича Николая Александровича в начале 1890-х гг., т.е. периода Восточного путешествия, до назначения начальником канцелярии министра внутренних дел в 1902 г. и Виленского губернатора в 1906-1912 гг. Продолжал оставаться причисленным к Государственной канцелярии.

В годы службы в МВД был «правой рукой» всех министров внутренних дел: В.К. Плеве, П.Д. Святополк-Мирского, А.Г. Булыгина, П.Н. Дурново.

После революции эмигрировал. С 1919 года был председателем Русского комитета в Варшаве, вскоре переехал в Берлин, а затем обосновался в Париже.

В 1926 году был делегатом Российского Зарубежного съезда в Париже. Участвовал в работе национальных организаций. Был членом Союза объединённых монархистов во Франции, выступал с докладами на заседаниях Русской монархической партии, в Обществе бывших студентов Санкт-Петербургского университета и в Русском очаге.

Оставил ценнейшие воспоминания, фрагменты которых печатались в парижской эмигрантской газете «Возрождение». Воспоминания представляют собой уникальный источник по истории правительственной политики России начала ХХ века, опыт которой до сих пор в полной мере и объёме не усвоен современной российской исторической мыслью, а, следовательно, не внедрён в государственную практику.

Скончался в 1942 году в Париже. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.