«К сожалению, весьма…
«К СОЖАЛЕНИЮ, ВЕСЬМА ВРЕМЕННОЕ ЗАТИШЬЕ!»
О политической ситуации в России, в которую вернулся Цесаревич
После окончания зарубежной части восточного путешествия Цесаревича, которая продлилась с октября 1890-го по май 1891 года, Великий Князь Николай Александрович вступил на родную землю во Владивостоке. Впереди его ждал не менее трудный и опасный участок пути. Надо учитывать и тот факт, что в то время Дальний Восток и Сибирь было местом каторги и ссылки, где находились уголовные и политические преступники.
Представление об общеполитической ситуации внутри страны в 1891 году дает Всеподданнейший доклад бывшего в 1889-1895 гг. министром внутренних дел Ивана Николаевича Дурново, впоследствии председателя Комитета министров (1895-1903), что говорит о высоком доверии к нему двух Императоров – Александра III и Николая II.
Подобные Всеподданнейшие доклады министра внутренних дел Императору, постоянно державшему руку на пульсе страны, были еженедельными. Однако нижепубликуемый доклад И.Н. Дурново стоит особняком, т.к. он имеет обобщающий характер, представляет анализ внутриполитического положения в Империи за весь 1891 год и дает некоторые прогнозы развития ситуации, в том числе в связи с международной обстановкой. Поэтому доклад был прочитан Государем с особым вниманием, о чем говорят многочисленные собственноручные царские пометы в тексте. Уже на первой странице в левом верхнем углу синим карандашом стоит общая резолюция Государя Императора Александра III, подводящая итог прочитанному: «К сожалению, весьма временное затишье!». Остальные царские замечания указаны мной в тексте Всеподданнейшего доклада министра внутренних дел, статс-секретаря И.Н. Дурново от 9-го января 1892 года.
+
«Политическое движение Империи не заявило себя в минувшем 1891 году никакими выдающимися попытками, направленными против существующего порядка. Отсутствие таких попыток, хотя дозволяет признать результаты прошлого года удовлетворительными, вместе с тем обязывает выяснить с особой тщательностью ближайшие причины временного затишья в области политических дел и определить насколько возможно, действительное значение настоящего положения. Замечаемый в последние годы упадок политической выдержки даже в наиболее бойких представителях революционного движения, без сомнений свидетельствует о постепенном медленном оздоровлении большинства нашей учащейся молодежи и служит указателем как количества, так и качества возникающих политических дел. Но из этого еще не следует, что учреждение, на обязанности которого лежит принятие предупредительных мер против преступных посягательств, может спокойно ожидать того времени, когда общая государственная политика принесет свои благотворные результаты. При обсуждении настоящего политического положения необходимо иметь в виду не только значение упомянутых общих причин, но и более непосредственное воздействие предупредительных мероприятий. В числе последних первенствующее место принадлежит тем розыскам, которые были предприняты в конце 1889 г. и привели к многочисленным арестам весной 1890 г. Тайный приезд в Россию Юдки Раппопорта в начале 1889 г. послужил как бы предисловием этому обширному делу, главным действующим лицом коего был Ландезен. Благодаря близким отношениям своим с Бурцевым и Раппопортом, Ландезен получил адресы многих лиц, составляющих в то время ядро революционного движения, и с этими адресами явился в Россию. Подробности его путешествия были уже доложены; здесь следует лишь упомянуть, что вскоре после его отъезда последовал арест Раппопорта на границе и затем аресты Истоминой, Фойницкого, Гусева и других. По мере того, как шло расследование, число лиц, примкнувших к возникавшей и своевременно обнаруженной организации, увеличивалось, и, приблизительно в сентябре месяце 1890 г. мы насчитывали уже около 100 человек обвиняемых. Конечно, не все они были подвергнуты личному задержанию, но все были выбиты из колеи; окончание курса для одних замедлилось по меньшей мере на год, другие лишились отсрочек по исполнению воинской повинности – в результате большинство отрезвилось прежде нежели успело усвоить себе праздные привычки кружковой жизни и главное: отрезвление наступило в том фазисе либеральных увлечений, когда удобства легальной жизни и надежды на будущее еще не отошли на второй план, не утратили под влиянием туманных теорий своего значения. Таким образом, по почину Ландезена и благодаря разоблачениям Истоминой, удалось изъять из контингента соблазняемых и притом в большом количестве именно тех молодых людей, которые в данное время были готовы перейти от запрещенных разговоров и тайных чтений дальше, — из младших классов революционной науки – в средние. Дело Фойницкого, Истоминой и др. дало нам возможность вступить в 1891 год при весьма благоприятной обстановке, почва, была настолько очищена, что минувший год с самого начала не обещал серьезных осложнений, чему много способствовало и удрученное состояние эмигрантов, смущенных парижским процессом и энергичными мерами, принятыми нами против цюрихских студентов.
Документы, сообщенные в свое время нашему Правительству швейцарскими властями, послужили, как известно, к обнаружению деятельности русских кружков в Цюрихе. Кружки эти, постоянно пополняясь вновь прибывшими из России молодыми людьми, большею частью еврейского происхождения, считали себя вправе совершенно открыто заниматься такими делами, которые в России запрещены и подлежат наказаниям. Участники разных «социалистических клубов», «вспомогательных касс», «ферейнов» (нем., замкнутое общество – А.Х.) и т.п. до настоящего времени безбоязненно возвращались в отечество и рассказами о «свободной», протекающей в шатаниях по ресторанам и кафе жизни, смущали своих знакомых и товарищей уезжать за границу, устраивали кружки у нас и составляли связующее звено между эмигрантскими и нашими революционерами. Такое положение было очень вредно для политических расследований. Цюрихский взрыв помог нам устранить на короткое время упомянутые вредные последствия: все участники кружков, в числе около 100 человек, были привлечены к проводившемуся в прошлом году дознанию и по мере возвращения в отечество подвергались и подвергаются до сих пор тюремному заключению. Этой мерой мы отбили у многих охоту ездить в Швейцарию и те, которые возвращались, были лишены возможности смущать товарищей.
Таким образом, 1891-й год начался при исключительно благоприятных условиях, ибо почти все, успевшие уже подготовиться к серьезной революционной деятельности, были заблаговременно устранены, а неподготовленная молодежь при отсутствии связей с эмигрантами могла заниматься только образованием кружков без определенных программ и целей. И действительно, беглый обзор производящихся в 1891 г. политических дознаний вполне подтверждает вышеприведенные соображения.
В Петербурге, где сосредотачивается производство всех наиболее важных дознаний, продолжалось расследование по делу Фойницкого и Истоминой. Из показания последней выяснилось участие в Казанских кружках акушерки Любови Ковязиной, которая и была арестована в ноябре месяце 1890 г. Через несколько дней после ея ареста на имя Ковязиной пришло письмо, автор коего спрашивал адрес М.В.С. Так как означенные заглавные буквы соответствовали имени, отчеству и фамилии бежавшего в 1888 г. из Сибири Сабунаева, то путем увещаний удалось уговорить Ковязину указать адрес Сабунаева, и в декабре месяце он был арестован в Костроме. Арест Сабунаева имел последствием обнаружение в Ярославле и Костроме значительно числа молодых людей, семинаристов, писцов присутственных мест, студентов лицея и др., которые укрывали и содержали Сабунаева в течение двух лет. Молодежь эта по своему развитию не заслуживает ровно никакого внимания, и возникшее об укрывательстве Сабунаева дознание должно быть признаваемо при настоящей степени виновности замешанных молодых людей, большим счастьем для многих, ибо предстоящее им наказание не лишит их возможности в недалеком будущем зарабатывать себе честным трудом средства к жизни. (Отчеркнуто на полях красным карандашом. «Собственною Его Величества рукою написано: «Сомневаюсь!» (синим карандашом). Подпись: Дурново». – А.Х.).
Кроме двух упомянутых дел, как в Петербурге, так и в Москве возникло несколько маловажных дознаний о кружках, занимавшихся чтением запрещенных изданий; к числу маловажных следует отнести и недавно начавшееся дознание об Амвросове, который пытался организовать специальную почту между Петербургом и Москвой, и, в качестве первого почтальона, был арестован на Николаевском вокзале. Равным образом и дознания, производившиеся в других местностях Империи, не имеют серьезного значения, свидетельствуя о неуклонном стремлении учащейся молодежи составлять кружки, читать запрещенные книжки и т.п., что в сущности доказывает целесообразность усвоенной за последние года системы политического наблюдения. Чем раньше ликвидировать результаты розысков, тем оказывается лучше: кружки разыскиваются прежде, нежели успеют приобрести какие-либо формы, и участники получают столь серьезный урок, что у них пропадает охота заниматься политикой. Очевидно, что такая система может успешно (отчеркнуто красным карандашом на полях, а синим написано Императором: «Не совсем верно, к сожалению!», ниже подпись Дурново и написано, что это собственноручная запись Царя – А.Х.) действовать при условии более или менее тонких приемов наблюдения, и потому в настоящее время главная задача департамента полиции сводится к тому, чтобы постоянным вниманием поддерживать в исполнительных органах неусыпную бдительность, не давать им успокаиваться на мысли, что революционное движение идет вниз, внушать, что все дела одинаково важны и этим путем развивать в жандармских управлениях привычки усовершенствованного наблюдения. Казалось бы, дело вообще идет не дурно, но ради результатов 1891 года отнюдь нельзя ослаблять вожжей, потому что, пока не пропадет стремление молодежи к кружковой на политической подкладке жизни, до тех пор возможны всякие вспышки, и определить заранее их силу, конечно, очень трудно.
В течение предыдущих лет Казань постепенно начинает приобретать более серьезное значение в области политического наблюдения. Отдаленность от центрального управления, расположение на пути ссыльных из Сибири в Европейскую Россию, сравнительная слабость полицейских средств и провинциальная распущенность – значительно способствовали развитию среди казанской учащейся молодежи попыток к образованию тайных кружков, которые не ограничивались пустыми разговорами или чтением запрещенных изданий, а доходили до печатания противоправительственных брошюр. Такой именно кружок был обнаружен в конце 1891 г., причем все главные деятели задержаны и содержатся под стражей. Следует заметить, что Казанские дела очень редко имеют связь с другими местностями Империи, — в большинстве случаев район действия ограничивается одной Казанью или смежными губерниями. Поэтому влияние их на общее положение политических дел маловажно.
Если в Империи революционное движение за 1891 г. представляется вялым и бесцветным, то, наоборот, в Привислянских губерниях несомненно политические страсти оживились, и это оживление послужило основанием к организации нескольких революционных попыток. Последние возникали или на почве национально-польских стремлений, или на почве социалистической пропаганды среди фабричных рабочих. Национально-польские стремления, тесно связанные с деятельностью заграничных польских кружков, выразились в распространении брошюр и воззваний по поводу годовщины польской конституции 1791 г. Из 17 обвиняемых по этому делу – восемь человек содержатся в тюрьме. Социалистическая пропаганда среди рабочих, составляя продолжение программы революционного сообщества «Пролетариат» была обнаружена в нескольких фабричных центрах Царства Польского и особенно в Варшаве, где из 25 обвиняемых 23 заключены в тюрьму. Но меры эти, очевидно, не могут остановить пропаганды среди рабочих, ибо рабочее движение в Германии неизменно оказывает влияние на соседние местности Привисленского края и нужно надеяться, что последовавшее введение в названном крае нового закона об отношениях рабочих к фабрикантам, устранит те недоразумения, на почве которых обыкновенно возникает и развивается пропаганда. Во всяком случае, местный надзор в Царстве Польском действует удовлетворительно, и, не взирая на чрезвычайные затруднения, происходящие от полной солидарности наших и Галицийских агитаторов до сего времени, удавалось благовременно предупреждать как волнения на фабриках, так и широкое распространение преступных изданий.
В заключение настоящего краткого обзора необходимо упомянуть о деятельности заграничных эмигрантов. Как известно, после парижского процесса многие эмигранты переехали в Лондон и живут там под покровительством «общества друзей свободы в России», причем Бурцев хлопочет об издании революционных брошюр, Волховской читает публичные лекции против нашего правительства, Войнич – занят сношениями с парижским кружком, а Мендельсон продолжает свою агитацию в польской подпольной печати. В общем, среди праздных разговоров, обсуждаются планы самого разнообразного свойства, но пока нет указаний на какой-либо определенный замысел. Парижский кружок эмигрантов, с Гуревичем во главе, точно также не обнаруживает прямых намерений перенести свою деятельность в Россию. Пример Раппопорта и Бурцева, вероятно, надолго заставит этих людей воздерживаться от революционных поездок в отечество, а задержание Фойницкого и других порвало все их связи с нашей молодежью. Поэтому в близком будущем они обречены только одними разговорами и печатанием брошюр свидетельствовать о своей принадлежности к лагерю революционеров – более серьезного они, нужно думать, ничего предпринять не в состоянии. Но такое положение следует считать временным, ибо в 1893 году, когда заключенные во французские тюрьмы террористы окончат свои сроки, нужно быть готовым к самому энергичному противодействию преступным замыслам, которые, несомненно, возникнут в более резких формах. В этом направлении наша заграничная агентура делает все возможное, и мы, в известной степени, всегда знаем, чем заняты эмигранты.
В Швейцарии все тихо, а в Америке, куда в минувшем году наши выходцы перенесли свою пропаганду против России, пока, кроме публичных лекций бежавшего из Сибири Егора Лазарева, ничего выдающегося не произошло. Главным покровителем Лазарева и др(угих) русских является известный Кенан, по почину которого в нескольких городах Соединенных Штатов устроились отделения «общества друзей свободы России». Соответственно такому положению дел в настоящее время приняты меры к организации надзора за нашими эмигрантами в Нью-Йорке, где они главным образом сгруппированы».
(Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 102. Оп. 249. Д. 12).
Всеподданнейший доклад министра внутренних дел И.Н. Дурново дает обильную пищу для размышлений об общих причинах революции в России. Такой основательный разговор на основе архивных документов необходимо продолжить совместными усилиями благонамеренных историков, неравнодушных к поискам истины и болеющих за судьбу Отечества. Пока же отметим удивительную прозорливость верного слуги престола статс-секретаря И.Н. Дурново, указавшего как на одного из опаснейших международных покровителей российских революционеров американского журналиста, путешественника, писателя, автора книг о Сибири и сибирской ссылке, члена «Общества американских друзей русской свободы» Джорджа Кеннана, старшего (George Kennan; 1845-1924).
Еще до посещения Цесаревичем Дальней России Дж. Кеннан вместе с художником из Бостона Дж. Фростом в мае 1885 — августе 1886 гг. совершил поездку по Сибири, знакомясь с системой каторги и ссылки. Интересно отметить, что внучатый племянник Дж. Кеннана старшего – Джордж Фрост Кеннан (1904-2005) – американский дипломат, политолог и историк, основатель Института Кеннана подразделения Woodrow Wilson International Center for Scholars наиболее известен, как идейный отец «политики сдерживания» времен Холодной войны. Как говорил классик, причудливо тасуется колода – кровь…
Это только один из примеров, как, казалось бы, далекое от настоящего времени восточное путешествие Цесаревича теснейшим образом связано с самыми животрепещущими современными проблемами жизни страны.
Предисловие, комментарии и публикация Андрея Хвалина