В. Ник. Иванов. Ч. 4.2.

ХАРБИНСКАЯ ТЕТРАДЬ

Предисловие

Харбин – чудный, диковинный плод взаимовлияния двух культур человеческой цивилизации, европейской и азиатской, словно дальневосточный кедр, обвитый виноградом.

Харбин – город, возникший по державной воле святого Царя-страстотерпца Николая II Александровича для строительства важнейшего ответления Великого Сибирского пути, – Китайско-восточной железной дороги.

Харбин – место взаимосотрудничества и соседства двух великих народов, русского и китайского.

Как Париж в Европе, так Харбин в Азии – главный центр жизни русских беженцев 20-40-х гг. ХХ века, времени после падения монархии в России и установления советской власти до окончания Второй мировой войны.

ХАРБИНСКАЯ ТЕТРАДЬ, как и ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ, представляет собой коллективный плод русской мысли, состоящий из отдельных авторских публикаций тогдашних книг и газет, рисующих Россию, в том числе дальневосточную, «которую мы потеряли», и пути возрождения новой России, которая обязательно воскреснет в былом величии и славе.

Благодарю Сергея Юрьевича Ерёмина, руководителя Исторической секции Русского клуба в Харбине, председателя ДИКЦ «Русское Зарубежье» и члена Русского географического общества (ОИАК, Владивосток) за содействие в работе над ХАРБИНСКОЙ ТЕТРАДЬЮ.

АНДРЕЙ ХВАЛИН

+

Всеволод Никанорович Иванов[i]

МЫ

Культурно-исторические основы русской государственности.

(ФРАГМЕНТЫ)

 

Дорогой памяти моего отца – москвича,

Никанора Лаврентьевича Иванова,

погибшего в наши смутные времена.

Кровавые зори свет поведают.

«Слово о полку Игореве».

… Знать свойство своего народа

И выгоды земли своей.

Крылов.

 

 

Часть 1. http://archive-khvalin.ru/v-nik-ivanov-ch-1/

Часть 2. http://archive-khvalin.ru/v-nik-ivanov-ch-2/

Часть 3.1. http://archive-khvalin.ru/v-nik-ivanov-ch-3-1/

Часть 3.2. http://archive-khvalin.ru/v-nik-ivanov-ch-3-2/

Часть 3.3. http://archive-khvalin.ru/v-nik-ivanov-ch-3-3/

Часть 4.1. http://archive-khvalin.ru/v-nik-ivanov-ch-4-1/

+

Часть 4.2.

КИЕВ ИЛИ МОСКВА

Образ нашего единства – Москва, которая, входя в границы и исходя из границ Царства Монголов, создала Русское Государство, Московию.

То, что мы теперь зовём началом нашей истории — призвание князей, было лишь одним маленьким эпизодом, которому больше других посчастливилось в бесконечном море исторических возможностей. Это было борьбой одного норманнского рода с другими за преобладание — ничтожный процесс, которому посчастливилось превратиться в громадный исторический процесс, когда историческому случаю или судьбе благоугодно было прилить в ходе истории живой воды вечной Азии. А пока до этого прилива, на лицо был определённый оживлённый тракт между двумя культурами — Норманнской и Ромейской. В ІХ-м веке мы имеем кишку русских городов, вытянувшихся между Балтикой и Эвксином (т.е. Понт Эвксинский — древнегреческое название Черного моря – А.Х.), предоставлявшими Норманнам много простору для их забав кровью и золотом.

В свою очередь и Византия выбрасывала из себя в ту пору много христианских миссионеров, этих святых авантюристов. Подобно героям Деяний Апостольских шли эти люди, горевшие деятельной верой Христовой, иные дальше, иные ближе — благовествуя. Одним из главных их устремлений было направление из Малой Азии на Восток, где издавна установилась так называемая — «халдейская» или «несторианская» вера. Это распространение было распространением учения в приблизительно однородно-культурной среде, к тому же пронизанной прекрасными путями сообщения: издавна могущественная Римская Империя имела великолепные каменные дороги, достигавшие Вавилона, по которым регулярно скакали почтовые колесницы. И нет ничего удивительного, что в так называемом Несторианском камне, открытом в 1625-м году около гор. Синаньфу, провинции Шенси в Китае, и воздвигнутом во время Танской династии в 781-м году мы видим высеченное на китайском и сирийском языках изложение христианской доктрины в несторианском её толковании, согласно учения патриарха Нестория, осужденного Эфесским собором 428-го года за ересь. Этот замечательный памятник заключает в себе, кроме того, длинный сирийский список христианских священнослужителей в Китае. В этом факте столь глубокого проникновения в Китай христианства нет ничего удивительного, потому что христианство как известно по самой своей сущности имеет в себе много чисто азиатских культовых элементов, особенно усилившихся на эллинистическом Востоке.

Эта волна христианства, кругами расходившаяся по Востоку, достигала и русских городов. Несторианский камень говорит нам, что в VII веке христианство прочно достигло уже провинции Шенси; появилось оно там ранее. Лишь двумя столетиями позднее мы видим свет Христовой веры зажигающимся на берегах Днепра: мы заключаем отсюда, что было труднее проникнуть к Днепру, нежели к Жёлтому морю. Это запоздание свидетельствует отсталость наших славянских племён в культурном их быте против Китая. Так пришла на Русь греческая Церковь.

Трудный вопрос, что в нашей истории имеет право на первенство в качестве устрояющего фактора — греческое православие или варяжская власть. Но как бы там ни было, с появлением христианства на Руси государственная власть ищет в нём основания своего авторитета, князь ищет одобрения и благословения церковной традиции, он не желает быть лишь командиром охранного взвода для караванов, он ищет санкции от Византии — Скандинавия не заботилась более о своих ушедших сынах.

Церковь сама шла навстречу этому, желала этого, потому что с укреплением таким путём авторитета князя, возрастала и зависимость нового владыки от Византии. Князь, таким образом, как бы получал инвеституру от патриарха Константинопольского, как духовного главы Православной Церкви; к византийской государственной власти наши предки особого почтения не питали, и Святослав так же грабил эту столицу, почти не имевшую военной силы, как грабили её и другие восточные племена. Поэтому это влияние Византии, шедшее через патриарха, не было влиянием государственного характера. От светской Византии Киев брал только разве пример царственной роскоши, разительной для этих парвеню, но св. София стремительней заселяла нашу землю, нежели её заселял дворец Деспота.

Города Киевской Руси среди девственных раздолий малонаселённых пространств, лесных к северу, степных к югу, на полноводных и рыбообильных реках являли собой скорее вид караван-сараев для проезжающих «гостей» среди малокультурных племён. Власть князя вне города и вне церковных рассуждений покоилась на моменте собирания дани, чем символизировалось подданство населения. Возможность обмена этих собранных сокровищ на золото обусловило и другую возможность — содержать наёмное войско. Торговое население богатого Киева, княжеское управление которого имело несколько более монархический характер, благодаря более сильному влиянию Византии, и люд демократического Великого Новгорода жил широко и размашисто. Иностранцы отнюдь не были диковинкой. Много разного звания народа, охотников к лёгкой наживе брело в эти вновь приобщаемые к культуре места, как это вообще часто бывает в жизни колоний.

Мы видим Киев в лихорадочных сношениях с Грецией, Польшей, Италией, Германией; архитектора и художники строят храмы, расписывают их, юристы переводят римское право. В 862-м году легендарно основано наше государство; в период Ярослава — между 1015-м и 1054-м, то есть менее, нежели чем через 200 лет, там, где «не было порядка», мы видим чеканную монету, право, войско, дворцы, на площадях греческие и римские статуи. В Киеве на его 12-ти площадях толкутся арабские, персидские, генуэзские, еврейские, венецианские, византийские купцы. Роман Ростиславович, князь Смоленский, занимается наукой, основывает школы и семинарии с классическими языками, сидит в библиотеке.

Развивая эти мысли, историк Валишевский пишет:

«И эти князья не были вынуждены искать себе жён в теремах своих подданных. Ярослав взял себе жену из Швеции — Ингегарду, дочь короля Олафа; один из его сыновей — Всеволод женился на дочери императора Византийского Константина Мономаха. Другой – Вячеслав на графине Штадт. Третий — Игорь на графине Кунигунде. Его старшая дочка Елизавета вышла замуж за Гаральда, короля Шведского, третья — Анастасия, — за Андрея, короля Венгрии. В 1048-м году три епископа Готье де Мо, Госсели де Шалиньяк и Рожер де Шалон явились в Киев просить руки дочери Анны для Генриха 1-го Французского».

Эти партии были вполне подходящи; князья русские, как и владетели наследия недавно умершего Карла Великого и предки ещё не родившегося Фридриха Барбароссы по своему существу были одинаковым материалом; и те, и другие были теми точками кристаллизации, около которых начала формироваться будущая Европа. Это были поэты меча и отваги, трудами и кровью пересаживавшие глохнувшие традиции запустелого, разорённого Рима и сумасбродной в своих духовных устремлениях Византии в оседавшие мало-помалу толпы не помнящих родства кочевых народов. И там, и тут, и в Европе, и на Руси, был один и тот же метод правления — право силы, при помощи меча и войны дававший некоторый относительный мир внутри их владений, необходимый для начала новой жизни, правовой и спокойной, о которой говорили уже учёные и монахи, и мечта в которой скоро расцветёт в раннем гуманизме.

И те и другие потомки кочевников, в которых ещё ярким огнём пылала любовь азиата к лошади, они устремляли свои взоры на берега Италии и Босфора. Охваченные Атлантикой, Варяжским суровым морем, давимые с Востока грозными беспокойными массами, они охотно начинают принимать всевозможные классические рецепции, приходя, таким образом, в относительное устойчивое равновесие, и бременея грядущими чёткими нациями, которые разверстают впоследствии между собой различные стороны своего девственного духа.

Но наша судьба отлична от судьбы Европы в этом пункте. Если наши города в качестве колоний Запада и получали известный блеск в течение Киевского периода, то при всей его лихорадочности, он не был прочным. Киевская Русь не представляла из себя прочного органического единства, а была случайным сгустком тогдашних цивилизаций, временно замирённых удачным стечением обстоятельств; не нужно забывать, что Русь стояла на берегу огромного океана народов — Азии, которая грозила ещё всяческими неожиданностями. Города Киевской Руси держались только стенами, так как у них не было самой надёжной защиты — оседлого населения вкруг них, выработавшего понятие о земельной собственности. Приднепровские степи выбрасывают из себя целые полчища воинственных конных народов, которые и обрушиваются на эти города. Римские и греческие статуи на их площадях свету не видят от дыма над стенами, когда город облегает чужая рать, не слышат голосу человеческого от рева верблюдов, ржанья коней и скрипа телег. Только Новгород Великий да Псков остаются нетронутыми в этих набегах, как они вообще остаются вне общерусских государственных судеб вплоть до Ивана III-го, Царя на Москве, о котором ещё и не слыхать.

Но за то вышеуказанные обстоятельства были глубоко реальны для южной Руси, и они заставили князя Андрея Боголюбского оставить свой город в Руси Киевской, и уйти к верховьям Волги, к Владимиру и Суздалю, следуя следам, проложенным хитрыми Новгородскими людьми, кладя этим основание будущей Московской Руси. Туда, в те земли уже издавна по здоровому инстинкту тянет русский народ, ищущий в лесах и закоулках этого северо-восточного угла покоя для той мирной жизни, которой уже жила зацветающая Европа, и охлёбки которой достались нам в Киевский период и пришлись по вкусу. Но князь Андрей, кроме всего этого вёз на новые места ещё одно — это увеличенный административный навык. Все сложности междукняжеских соотношений киевского периода, все эти соображения старшинства, отчины, перемещения с места на место «лествицей» могли быть не столь значительны при власти, которая имеет при появлении своём на новом месте больше элементов для предъявления к немедленному исполнению. Но пролагать новые пути в историческом быту чрезвычайно трудно по большому весу инерции у современников, и Андрей Юрьич убит своими же глухою летнею ночью в 1175-м году.

Киевский период был первоначальным этапом, начальной школой нашей государственности; Андрей Боголюбский начал её новый период. Нашей государственности предстояла теперь огромная задача, НАЙТИ СЕБЕ ТЕ ИСТОРИЧЕСКИ ОЧЕРЧЕННЫЕ ГРАНИЦЫ, В КОТОРЫХ ОНА МОГЛА БЫ ПОСЛЕ ПЕРИОДА ЭКСТЕНСИВНОГО ОПРЕДЕЛИТЬСЯ И ПЕРЕЙТИ В ПЕРИОД ИНТЕНСИВНОСТИ, к периоду духовной творческой напряжённости. И в решении этой задачи навсегда кончается роль Киева, и начинается роль Москвы, продолжающаяся до наших дней.

«Между 1319-м г. и 1340-м под Ягеллом, после Гедимина были объединены все лоскутки монархии Мономаха: Червонная, Белая, Малая Русь. Но объединены они были потому, что были в то же время пустынями», — пишет тот же Валишевский. Могло ли такое объединение передавать жизнь дальше?

Вся наша государственная сила отныне сосредотачивается на Востоке. Через Киевские пустыни теряется непосредственная связь с Византией, во всяком случае она лишается какой-бы то ни было политической подкладки. Недолго ведь, к тому же, осталось ждать, когда рухнет столица империи Константина. Запад закрыт наглухо от нас враждебными нам пограничными государствами латинской культуры, немецким рыцарством. Запустелый Киев ни в коем случае не может более быть точкой кристаллизации, вокруг которой формовалось бы государственное единство, эта основа государственного бытия и сознания. А между тем, умирая в 1505-м году, то есть через триста лет после смерти Андрея Боголюбского, Иван ІІІ-й, Великий Князь Московский, оставляет сыну Василию шестьдесят шесть городов, а ещё через полвека, взяв Казань и Астрахань, перекинувшись в Сибирь, Иван Васильич Грозный сбил почти окончательно Московское Царство.

За всё время доступной нашему наблюдению истории человечества мы видим Азию непрестанно выбрасывающею всё новые и новые массы, и тем ставящею миру всё новые и новые задачи их преодоления, сочетания их в известные общежития. Для Европы эта проблема кончилась гуннами в VI веке, и, может быть, — арабами в ѴІІ-м. Наш народ, отделившись от Европы в Х-м веке со своим уходом в верхневолжский бассейн, унёс с собой некоторые зародыши Киевских начал, рецепировал (т.е. воспринял – А.Х) некоторые общеевропейские примитивные культурные основы. Но какая же гигантская работа должна была быть проделана нашими прадедами в течение этих 300-т лет, дабы из подлинной Азии, из кипящих, неповерстанных, своевольных, буйных племён, разодранных на отдельные, враждующие между собой княжества, лишенные национальной идеи, выросло могучее Царство, которое позволило Ивану ІѴ-му принять титул Царя! Какая гигантская работа потребовалась, чтобы вынести идею национального русского единства из темноты келий монахов и воплотить её в дневной свет государственного бытия.

В записках Олеария в предыдущей главе мы видим, как высится фигура русского Царя на фоне Москвы, и с нею на фоне восточных пространств. И по воле этого Царя народ устремляется на Восток, доходит до океана, и потом громит Запад, пробивая себе окно вооружённой рукой к складам запасов западных мирных трудов. Это — схема нашей истории. И если это сделано ею — это СДЕЛАЛА МОСКВА.

Киев — весь смотрит из чужих рук: разве нельзя предположить, что, если бы история позволила бы ему развиваться дальше так, как развивался он в начале своего периода, — он создал бы своеобразное государственное образование, такое mixtum compositum (лат. середина из обеих крайностей; в данном случае – из монархического принципа и гражданского общества – А.Х.) из Западных и славянских черт, как сделала та же Польша. Москва объединяет всё, что не сможет назваться Европой. Москва настолько — новая Русь, что, встав лицом к лицу с остатками Руси старой — с Новгородом и Псковом, она искореняет жесточайше остатки этой старой вольности, «боящейся только Бога». Не спроста двести лет спустя слыхал Олеарий жалобы на Москву.

На Западе только Рим при императорах знал такое единовластие, но там был Сенат, как источник этой власти; но Рим никогда не знал такого повсеместного проникновения идеи обожествления власти, как было у нас на Руси, никогда не знал он и столь большой территории. И нечего было Москве искать образцов в Риме, когда в продолжение трехсот лет в своей наличности, в рассказах бывалых людей, наконец, просто в твёрдой администрации стояло перед ней, то, что называется избитым, шаблонным языком «монгольским игом», стояло во весь рост Царство Монголов.

Если наши предки торговали с Византией, если брали оттуда веру, моды, повадки, обычаи – то они и громили её неоднократно. Особенного страха перед Деспотом у них быть не могло.

Но царство Монголов — было гораздо ближе и убедительней, гораздо более популярно. Ещё Олеарий видит столь яркие остатки его, спускающиеся подобно редким льдинам после отшумевшего ледохода. Наши предки ощущали на себе его дыхание, видели сотни тысяч его страшных всадников, они видели умных и хитрых администраторов — китайцев, сартов, монгол, которые несли на службу Великому Хану свой тысячелетний опыт и знания, а кроме того, думаем мы, наши предки слышали голоса родной азиатской крови.

Византийская Империя, второй Рим, погибала под ударами Востока. А Москва победила самого сильного восточного владыку — Великого Хана Китая и Монголии. И ПОБЕДИВ ТАКОГО ВРАГА МОСКОВСКИЙ ЦАРЬ БРАЛ СЕБЕ ТО, ЧТО ИМЕЛ ПАВШИЙ СОПЕРНИК — АЗИЮ ДО ТИХОГО ОКЕАНА.

При таком обороте дела, естественно, что в споре Москвы и Киева перевес лежит на стороне Москвы. Реально-привязанные к наличному Российскому государству мы должны особенно ценить те основания, которые легли именно в основание Московской государственности, как государственности национально-русской. В созерцании этих исторических перспектив мы не можем не чувствовать того восточного начала, которое сделало нашу страну величайшей в мире и истории империей. Это восточное начало мы полагаем покоящимся в Москве, каковое обстоятельство и решает в пользу Москвы поставленный в заголовке главы этой вопрос.

Это то же самое, что чувствовали славянофилы, когда на место попыток определения положительного понятия русский, они довольствовались лишь отрицанием: Россия НЕ Запад, у ней — особенная стать. Но мы должны с ясностью вспомнить то, чего огромный образ имели всегда перед собой наши предки, когда в трехсотлетних битвах, страданиях, трудах и подвигах они нашли наконец, «слово со властью», которое объединило русский народ на своей земле в то государственное единство, единственно возможное, которое он представляет и посейчас. И это слово было — Москва, которая, входя в границы и исходя из границ Царства Монголов создала Русское Государство, Московию.

(Окончание следует)

Печатается по: Всеволод Н. Иванов. Мы. Культурно-исторические основы русской государственности. Издательство «Бамбуковая роща». Харбин. 1926.

Примечание:

[i] Иванов Всеволод Никанорович (1888-1971) — русский писатель, философ, историк, автор повестей и романов. Детские и юношеские годы прошли в Костроме. В 1912 году окончил историко-философский факультет Санкт-Петербургского университета. Во время учёбы и после его окончания стажировался в Гейдельбергском и Фрайбургском университетах. С началом Первой мировой войны был призван в армию (служил в запасном 107-м пехотном полку, где был начальником учебной команды). Имел чин прапорщика армейской пехоты. Высочайшим приказом, состоявшимся 27 августа 1916 года, был награждён орденом Св. Анны 3-й степени за отлично-ревностную службу. Произведён в подпоручики. После Февральской революции был избран членом полкового комитета, служил в Перми. С февраля 1918 года работал ассистентом на кафедре философии права Пермского отделения Петербургского университета. В том же году стал преподавателем кафедры философии права. Публиковался в газетах. В декабре 1918 — январе 1919 года — в действующих частях генерала А.Н. Пепеляева.

В мае 1919 года занимал должность вице-директора в Русском бюро печати, объединявшем все информационные службы правительства Колчака, работал редактором «Нашей газеты», издававшейся Русским бюро печати и выходившей ежедневно с 16 августа по 9 ноября 1919 года, до самого прихода красных.

В 1920 году открыл в Харбине газету «Заря», создал единый центр информации на Дальнем Востоке — Дальневосточное информационное телеграфное агентство (ДИТА) и стал его директором.

В марте 1921 года Иванов приехал во Владивосток на несоциалистический съезд. Редактировал газету «Вестник Несоциалистического съезда», сблизившись с братьями Н.Д. и С.Д. Меркуловыми. С 1921 года был уполномоченным по печати (по информации) Приамурского «Меркуловского» правительства во Владивостоке, издавал «Вестник Приамурского Вр. Правительства», «Русский край» и «Известия Вр. Правительства». С 26 мая 1921 и до 1922 года редактировал и издавал во Владивостоке «Вечернюю газету».

22 октября 1922 года, накануне падения монархического Приамурского Земского Края, Всеволод Иванов эмигрировал из Владивостока на пароходе в Мукден, а затем в Тяньцзинь. С 1922 по 1945 год жил в Китае, Корее, Маньчжурии. С 1927 по 1930 год и в 1932 году работал в Харбине корреспондентом газеты «Гун-бао» (китайский официоз на русском языке). Активно публиковался в периодических изданиях.

В феврале 1945 г. возвратился в СССР. По возвращении в Советский Союз много ездил по стране, писал, вступил в Союз писателей СССР. Жил, умер и похоронен в Хабаровске.

Все выделения в тексте сделаны автором – В.Н. Ивановым.