Единственный свидетель — ИМПЕРСКИЙ АРХИВ

Как был расстрелян Великий Князь Павел Александрович[1]

«ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ» получена из Франции вместе с другими историческими артефактами русского рассеяния, возникшего в мире после революции 1917 года. Она собиралась на протяжении многих лет одним русским эмигрантом и представляет собой сборник вырезок из русскоязычных газет, издаваемых во Франции. Они посвящены осмыслению остросовременной для нынешней России темы: как стало возможным свержение монархии и революция? Также в статьях речь идет о судьбах Царской Семьи, других членов Династии Романовых, об исторических принципах российской государственности. Газетные вырезки читались с превеликим вниманием: они испещрены подчеркиванием красным и синим карандашами. В том, что прославление святых Царских мучеников, в конце концов, состоялось всей полнотой Русской Православной Церкви, есть вклад авторов статей из ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ и ее составителя. Благодарю их и помню.

Монархический Париж является неотъемлемой частью Русского мира. Он тесно связан с нашей родиной и питается ее живительными силами, выражаемыми понятием Святая Русь. Ныне Россию и Францию, помимо прочего, объединяет молитва Царственным страстотерпцам. Поэтому у франко-российского союза есть будущее.

Пореволюционное время вызвало появление в свет «мемуарной» литературы. Явление это следовало бы приветствовать, если бы, к сожалению, действительность в них не переплеталась с фантазией.

Единственный свидетель — Портрет Великого князя Павла Александровича художника В.А. Серова. 1897. 166.7 х 149.5 холст, масло Третьяковская галерея. https://www.tretyakovgallery.ru/

Вот такой фантазией являются и перепечатанные «Возрождением» «Воспоминания немецкого контрразведчика» о последних днях жизни вел. кн. Павла Александровича и подробности его расстрела.

Судьбе было угодно сделать меня единственным свидетелем последних дней жизни покойного великого князя, и я утверждаю, что всё написанное «мифическим контрразведчиком» не соответствует действительности.

Тринадцать

В последних числах декабря 1918 г., мы, роковая группа арестантов в 13 человек, была вызвана из кронштадтских казематов на «допрос» в Петербург. Группа наша состояла из десяти человек молодых морских офицеров: Битенбиндера, Бруни и друг., капитана Сабирь де Рибас, известного писателя Н.Н. Брешко-Брешковского и автора этих строк. Хотя слово «допрос» и имело специфическое значение, но мы были рады выбраться из Кронштадта, где в отношении нас был применен каторжный режим и где мы были в руках разнузданной матросни.

В зимнюю стужу, в лёгких пальто, а некоторые даже без него, — все ведь были арестованы летом, — мы были под конвоем доставлены на пристань, откуда ледоколом переправились на другой берег, в Ораниенбаум. Здесь нас посадили в обыкновенный пассажирский вагон среди пассажиров, а конвоиры наши предупредительно разместились у выходов. Пассажиры отнеслись к нам очень сердечно — накормили и снабдили бумагой и конвертами, что позволило нам известить родных о возвращении в Петербург.

Встреча с Павлом Александровичем

В Петербурге нас провели в Чеку, на Гороховую, 2·, где «допрос» для большинства кончился так, как и следовало ожидать: десять человек были расстреляны и только троим сохранили жизнь: Лаврентьеву, Брешко-Брешковскому и мне.

Первые два были очень скоро освобождены, а я, как иностранец, был перевезен в галлерею смертников на Шпалерной улице, и служил «товаром» для обмена на коммунистов, задержанных в Финляндии.

Долго сидеть на Шпалерной мне не пришлось. При переезде из Кронштадта в Петербург я простудился, схватил флегмоназную ангину и в тяжёлом состоянии был отправлен в тюремный госпиталь на о. Голодае.

Вот там то мне и пришлось встретиться с вел(иким) кн(язем) Павлом Александровичем. Великий князь имел отдельную небольшую палатку, в которой замкнуто проводил своё время, изредка беседуя со старостой этажа, полк(овником) Оржеховским.

«Тюремная свобода»

В описываемое мною время, т.е. в 18-19 гг., в Петербурге свирепствовали холера и сыпной тиф. Случилось так, что почти весь медицинский персонал нашего госпиталя свалился. Тогда из Чеки пришло распоряжение возложить на меня ординаторские обязанности. Этому обстоятельству я несказанно обрадовался, во-первых, потому, — как это ни странно говорить сейчас — что я стал получать «пробную порцию», а, во-вторых, и потому, что получил возможность ходить по всем этажам и чувствовать себя как бы на «свободе».

Для людей не сведущих поясню, что «пробная порция» доставляется дежурному врачу и только после его одобрения раздается больным. Нужно ли говорить о том, что мне, изголодавшемуся в Кронштадте в течение пяти месяцев, где выдавали только 1/16 ф(унта) хлеба в сутки и бутылку воды, «пробная порция» казалась пищей богов…

В один из первых дней января месяца дежурная сестра милосердия вызвала меня к вел. кн. Павлу Александровичу, и вот с этого дня у меня установились с ним самые сердечные и доверчивые отношения.

Великий князь в заключении

Целые дни я проводил с ним в интересных беседах, главным образом, о его семье и имел возможность оценить прекрасный и рыцарский его характер. Но долгое пребывание в лапах чекистов наложило на него известный отпечаток подавленности.

Я помог великому князю установить письменную связь с его супругой, жившей тогда в отеле «Карелия», в Выборге. Какими путями, этого я сказать не смею, так как там, в Питере, живы, вероятно, все те, кто помогал в этом. В эти же дни я получил письмо от жены, в котором она сообщила, что финляндское правительство заключило конвенцию с советской властью о моем обмене. Этою своею новостью я поделился и с Павлом Александровичем, который искренно обрадовался моему скорому освобождению и заготовил письмо для своей жены…

Нудно и нервно тянулись январские дни. Каждый четверг к госпиталю подъезжал вечером «чёрный ворон» — так назывался автомобиль Чеки — и выхватывал очередную жертву. Мне приходилось ежедневно относить рапорт в комендатуру госпиталя и подавать требования. И вот, я хорошо помню, как 30 января утром, я услыхал разговор чекистов о том, что «сегодня или завтра будет расстрелян Павел Романов». Это до такой степени ошеломило меня, что я долго не мог сойти с места. Ведь только вчера ещё великий князь убедительно говорил, что его скоро освободят, и вдруг…

«Чья очередь?…»

Как помешанный я поднялся на третий этаж и бросился на кровать. «Арестанты» поняли, что произошло нечто ужасное… Нужно было начать обход больных, но я был не в состоянии. А тут, как на грех, великий князь позвал меня к чаю. Принял я большую дозу брома, постарался привести мысли в порядок, но, очевидно, мне это плохо удалось, так как Павел Александрович сразу задал вопрос:

— Чья очередь?..

Весь день после этого великий князь был нервно расстроен: видимо, почувствовал приближение рокового конца. Он не притронулся за весь день к еде и всё время читал Евангелие. Около восьми часов вечера он вручил мне письмо для его жены, а в десятом часу подъехал «чёрный ворон».

В палатку великого князя вошёл в моём присутствии комендант Чеки Галкин — убийца Шингарева и Кокошкина[2] и приказал ему одеваться. Великий князь, не торопясь, стал одеваться и собирать свои вещи, на что Галкин грубо заметил:

— Куда тебе всё это, на «свободу» идешь.

Немецкий разведчик указывает, что тут был прочитан приговор. Это фантазия.·

Когда великий князь оделся, я спустил с ним до выходной двери. Мы расцеловались и перекрестили друг друга. Его посадили в автомобиль, и в тот же вечер он с остальными великими князьями был расстрелян в Петропавловской крепости. Тело его погребено там же за оградой.

На следующее утро стало известно, что великий князь Павел Александрович, будучи тяжело ранен в бедро, был так и зарыт.

Просьбу Павла Александровича передать его письмо и предсмертные слова его супруге я исполнил пять месяцев спустя, когда приехал в Финляндию[3].

Д-р А.Г. Мальцев

Нью-Йорк

Примечания:

[1] Павел Александрович (1860-1919) — Великий князь, шестой сын Императора Александра II; генерал-адъютант, генерал от кавалерии. Расстрелян 30 января 1919 года в Петропавловской крепости вместе с Великими князьями Дмитрием Константиновичем, Николаем Михайловичем и Георгием Михайловичем. Канонизирован Русской Православной Церковью Заграницей в сонме Новомучеников российских 1 ноября 1981 года. Реабилитирован постановлением Генеральной прокуратуры Российской Федерации 9 июня 1999 года.

[2] Не Егоров, как указывалось контрразведчиком (от ред. газеты). (Прим. «Имперского архива»: среди установленных следствием виновных в убийстве лидеров кадетской партии Ф.Ф.Кокошкина и А.И. Шингарева человека с фамилией «Галкин» не было, впрочем, как и «Егоров»).

[3] См. «Воспоминания» кн. О.В. Палей; «Принцесса беженка». Стр. 174, в. кн. Мария Павловна (от ред. газеты).