Глава XX

КРУШЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ

Книга Мириэль Бьюкенен – дочери английского посла[i], «свидетельницы всех событий, подготовивших русскую революцию, а также и самой революции».

«ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ» получена из Франции вместе с другими историческими артефактами русского рассеяния, возникшего в мире после революции 1917 года. Она собиралась на протяжении многих лет одним русским эмигрантом и представляет собой сборник вырезок из русскоязычных газет, издаваемых во Франции. Они посвящены осмыслению остросовременной для нынешней России темы: как стало возможным свержение монархии и революция? Также в статьях речь идёт о судьбах Царской Семьи, других членов Династии Романовых, об исторических принципах российской государственности. Газетные вырезки читались с превеликим вниманием: они испещрены подчеркиванием красным и синим карандашами. В том, что прославление святых Царских мучеников, в конце концов, состоялось всей полнотой Русской Православной Церкви, есть вклад авторов статей из ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ и её составителя. Благодарю их и помню.

Монархический Париж является неотъемлемой частью Русского мира. Он тесно связан с нашей родиной и питается её живительными силами, выражаемыми понятием Святая Русь. Ныне Россию и Францию, помимо прочего, объединяет молитва Царственным страстотерпцам. Поэтому у франко-российского союза есть будущее.

Публикации первого тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parigskaya-tetrad/.

Публикации второго тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ-2: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parizhskaya-tetrad-2/.

ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ-3: http://archive-khvalin.ru/o-tainstvennom/; http://archive-khvalin.ru/vojna-armiya-i-strana/; http://archive-khvalin.ru/pamyati-imperatora-nikolaya-ii/; http://archive-khvalin.ru/llojd-dzhordzh/.

КРУШЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ.

Т. 1. http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parizhskaya-tetrad-3/krushenie-imperii/tom-i/

Т. 2.

Глава XII. http://archive-khvalin.ru/glava-xii/

Глава XIII. http://archive-khvalin.ru/glava-xiii/

Глава XIV. http://archive-khvalin.ru/glava-xiv/

Глава XV. http://archive-khvalin.ru/glava-xv/

Глава XVI. http://archive-khvalin.ru/glava-%cf%87v%ce%b9/

Глава XVII. http://archive-khvalin.ru/glava-xvii/

Глава XVIII. http://archive-khvalin.ru/glava-xviii/

Глава XIX. http://archive-khvalin.ru/glava-xix/

 +

ГЛАВА XX.

Заговор Корнилова.

В Царском Селе весенние и летние месяцы, для нас полные событий, вероятно, тянулись с большим однообразием, которое становилось ещё тягостнее, из-за·ряда запретов и ограничений, которыми старались отравить существование Царской Семье. Маленькие послабления, которые в начале заключения Царской Семьи могли еще как-то скрасить её плен, постепенно урезывались. Питание делалось скуднее, а стража всё грубее и бессердечнее.

Государь и Государыня, которые прежде жили вместе в своих апартаментах, были теперь разлучены, встречались только за едой и могли беседовать лишь в присутствии солдат. Толпа любопытных вечно собиралась за оградой парка. Они отпускали грубые замечания, как только кто-нибудь из царственных узников показывался на аллеях. Если Великие Княжны выглядывали из окна, солдаты, находившиеся во дворе, делали непристойные жесты. Со всех сторон Царская Семья видела глумление и слышала обидные замечания. Как ни тяжело было Государю и Государыне примириться с условиями их заключения, им, вероятно, было ещё тяжелее от сознания того, что их дети, которые привыкли к всеобщему обожанию и ласке, теперь столкнулись столь ужасным образом с изнанкой революции и должны были выносить хамство грязной солдатчины.

Несколько раз в течение весны и лета Керенский ездил в Царское Село к Императорской Семье. Приезжал он, почти окружённый царскими почестями, и его визиты носили характер официальных обысков. Но личное обаяние Государя действовало даже на Керенского. Он сам признавался, что питал фанатическую ненависть к Царю. Однажды он воскликнул: «Единственный смертный приговор, который я бы подписал, был бы приговор Николаю II». И вдруг эта ярая ненависть превратилась в невольное уважение с того момента, как он узнал Государя. Он сознался, что этот человек с лучистыми глазами, грустной улыбкой и скромными манерами, конечно, не мог быть тем холодным тираном, каким Керенский себе представлял Николая II, а просто человеком, которого судьба наделила ролью, для него не подходившей, и которого преследовал злой рок.

Во время одного из своих последних посещений, Керенский сообщил Государю, что правительство решило перевести его и его семью в другое место, из боязни, что большевицкое восстание или же просто какая-нибудь роковая случайность подвергнет Александровский дворец большой опасности. Известие об отъезде в ближайшем будущем несколько подняло дух царственных узников. Они думали, что их повезут в Крым. Лишь когда началось их длительное путешествие, им объяснили, что целью их поездки является не Ливадийский дворец, с его парками и террасами, а глухой и далёкий Тобольск в Сибири.

Каковы были причины, побудившие Временное Правительство перевезти Царскую Семью в Тобольск, неизвестно. Члены Временного Правительства не решились как уверяют они теперь, отправить Царскую Семью в Крым из-за беспрестанных брожений, которые были среди моряков Черноморского флота. Они боялись также того, что в Крыму находилась Вдовствующая Императрица и другие Члены Императорской Семьи, а потому в Крыму мог возникнуть контрреволюционный заговор. Нельзя также не допустить, что они просто боялись, что Государю будет легче всего бежать из Крыма. Возможно, что ссылка его в Сибирь, в которую ссылались для наказания, была желанием дать взятку «общественному» мнению и подладиться к советам.

— Их нельзя без опасности послать в Крым, а потому я выбрал Тобольск, — заявлял Керенский и старался отыскать неопровержимые доводы для объяснения предпринятого им шага и самооправдания пред всем светом за кровь, пролитую в Екатеринбурге.

Отъезд из Царского Села был назначен 13-го августа в полночь, но Государю, Государыне и их детям пришлось терпеливо ждать всю ночь напролёт до 5 час. утра, пока, наконец, не были улажены все трения. Наконец, их повезли на вокзал и посадили в поезд, который ещё мыли бабы в грязных платках. Между тем Керенский, посмотрев, как поезд с Царской Семьёй медленно отошёл от перрона, повернулся и сел в салон-вагон Государя, в котором возвратился в столицу. Здесь он занимал в Зимнем Дворце покои одного из Императоров, окружённый толпой адъютантов и прихлебателей.

После того, как князь Львов подал в отставку, премьер-министром был назначен Керенский. Фактически он был президентом Российской республики, с каждым днём всё более стремясь идти по стопам Наполеона и окружая себя роскошью и пышностью самодержца. Во время Московского совещания его два адъютанта стояли позади него в то время, когда он произносил свою речь. Когда он приехал к нам в посольство на автомобиле Государя, на неофициальный обед, его сопровождал адъютант, которого пришлось спешно посадить за столом. В городе носились фантастические слухи о его жизни в Зимнем Дворце. Его возрастающее высокомерие настраивало народ против него, и его популярность начала мало-помалу блекнуть. Его отношения с Главнокомандующим дошли до критической точки. Когда Корнилов на Московском совещании вошёл торжественно в Большой театр, в сопровождении охранявших его текинцев, он еле взглянул на Керенского и в своей речи потребовал, чтобы дисциплина в армии была бы восстановлена.

Действительно, положение на фронте вызывало всеобщее беспокойство. 3 сентября была занята Рига, и русские солдаты, разрушая всё на своём пути, отступали в полном беспорядке. Каменец-Подольский и Тернополь были также сданы. 600 тяжёлых орудий со снарядами попали в руки противника. Первый отряд женского батальона понёс тяжёлые потери, хотя ему и удалось захватить 200 пленных. Прилегавшие к женскому отряду военные части отступили, и вся тяжесть защиты боевого участка пала на женщин-доброволиц.

В Петрограде свободно обсуждались шансы контрреволюционного переворота. Несколько донесений о предположенных восстаниях были даже присланы моему отцу. Его просили помочь. Он старался доказать, что необходима осторожность, указывая, что время для восстания ещё не наступило, и что малейшая оплошность будет использована большевиками.

В воскресенье, 9 сентября, положение вещей приняло ещё более угрожающий характер. То, что ранее являлось лишь предположением, теперь сделалось совершившимся фактом. В этот день была совершенно летняя погода, и мой отец отправился с утра в Мурино, где английская колония имела площадки для гольфа. Час спустя мы узнали, что Терещенко, который было отправился на фронт, вызван обратно в Петроград, и из министерства иностранных дел была получена записка, в которой мой отец приглашался немедленно к Певческому мосту, когда вернётся. А между тем, в это время по городу ходили самые фантастические слухи, и каждый, кто ни приходил в посольство, сообщал каждый раз новые данные, добавляя, что они получены им из самых достоверных источников. По одной версии Корнилов провозгласил себя диктатором и шёл во главе казаков на Петроград. По другой версии, наоборот, Корнилов был арестован, и его везли в столицу в качестве пленного. Наконец, третьи слухи передавали, что Керенский был арестован, заточён в крепость, и ему предъявлено обвинение в государственной измене. Только тогда, когда мой отец вернулся из министерства, мы узнали об истинном положении вещей.

Во вторник, 4 сентября, б(ывший) член Государственной Думы В. Львов имел с Керенским продолжительное совещание по вопросу о том, как следовало предупредить большевицкое восстание, которое могло произойти каждую минуту. После этого Львов отправился в Ставку и, убедив Корнилова, что он прибыл в Могилёв по поручению Керенского, сделал ему три предложения: во-первых, Керенский выйдет из состава Временного Правительства, во-вторых, образуется триумвират в составе Корнилова, Керенского и Савинкова, и в-третьих, Корнилов провозгласит себя единоличным правителем России. Корнилов, будто бы, ответил на это Львову, что, по его мнению, лучшим исходом является объявление в России диктатуры и введение во всей России военного положения. Однако, он не хотел исключить из состава правительства Керенского: по его мысли, диктаторами должны быть он, Керенский и Савинков. Не понял ли его Львов или же превратно истолковал его слова, но только, по возвращении в столицу, он так изобразил положение Керенскому, что у последнего создалось впечатление, что Корнилов собирается свергнуть Временное Правительство и объявить себя единоличным диктатором. Не доверяя Львову, Керенский решил переговорить с Корниловым по прямому проводу в присутствии Львова. Когда же Львов в положенный час не появился, то Керенский не пожелал его ждать и начал переговоры с Корниловым с явным желанием запутать всё дело ещё больше.

Вместо того, чтобы подтвердить поручение, данное им Львову, Керенский задал вопрос Корнилову, правильно ли Львов передал генералу это поручение. На это Корнилов ответил:

— Я повторяю всё то, что говорил Львову относительно правительства и армии. Я заявляю, что создавшиеся условия и события требуют быстрых действий.

Если бы в эту минуту Керенский спросил Корнилова, каковы были его заявления, то весьма возможно, что весь ход следующих трёх дней был бы совершенно иным. Но вместо этого Керенский поставил следующий вопрос, как бы исходивший не от него, Керенского, а от Львова:

— Я, Владимир Николаевич, — так гласил этот вопрос, — спрашиваю вас, является ли ваше заявление, которое я передал Керенскому, вашим личным мнением? Без вашего подтверждения Керенский мне не верит.

Думая, что этот вопрос относится к высказанному им мнению Львову, Корнилов отвечал утвердительно и повторил своё приглашение Керенского и Савинкова прибыть в ставку.

В воскресенье вечером Керенский был ещё в больших колебаниях, как ему выйти из создавшегося положения, но в понедельник утром он издал обращение к народу, в котором провозглашал себя Верховным главнокомандующим, приказывал Корнилову подать в отставку и возвратиться в Петроград. Мой отец вернулся из министерства в тот день очень озабоченным и велел нам немедленно укладывать вещи, так как пришло известие, что Корнилов во главе армии двигается на Петроград, и было решено удалить дипломатический корпус в безопасное место вне Петрограда.

—Ты собираешься тоже ехать? — спросила моя мать отца, на что тот ответил, что останется в Петрограде, что бы ни случилось. Тогда моя мать ответила, что в таком случае она тоже никуда не поедет. Мой отец уступил её просьбам, но мне приказал ехать и пред его твёрдостью мне пришлось сдаться. Я вздохнула облегчённо, когда после заседания представителей союзных миссий было ршеено, что дипломатический корпус останется в Петрограде для охраны интересов иностранцев.

Весь этот день и следующее утро по городу ходили противоречивые слухи. Говорили, что армия Корнилова достигла Гатчины, и что она намерена бомбардировать Петроград тяжёлой артиллерией. Говорили, что его отряды захватили даже в Луге фабрику ядовитых газов и собираются пустить в ход  газы для того, чтобы овладеть столицей. Окна нашего посольства были герметически закупорены капитаном Гиксом, который прибыл в Россию для того, чтобы обучить русскую армию бороться с газовыми атаками. Было решено принять в наш пустой госпиталь английских детей и женщин. Что касается меня, то мне удалось убедить моего отца разрешить мне остаться в  посольстве. Я должна была дать обещание, что в случае надобности, я тоже уйду в госпиталь.

Корнилов издал воззвание к народу, в котором призывал армию поддержать его, заявлял, что был грубо обманут и что Львов явился к нему прямо от Керенского. Далее Корнилов писал:

«Русские солдаты, наша родина гибнет, близится час её смерти. Я вынужден начать действовать. Я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное Правительство подпало под влияние большевицкого большинства в советах, действующих в согласии с германским генеральным штабом. Они уничтожают армию и разоряют страну в тот момент, когда армия готовится к наступлению на фронте. Поражение и гибель неизбежно, а потому я призываю на помощь всех тех, у кого бьётся в груди русское сердце. Вы все, которые верите в Бога, идите в церковь и молите Спасителя, чтобы совершилось чудо, и наша Родина была бы спасена. Я, генерал Корнилов — сын казака-крестьянина заявляю, что мною не руководит личный интерес, и что я желаю лишь спокойствия и мира нашей великой стране. Клянусь, что я поведу солдат по пути победы до дня созыва Учредительного Собрания, когда русский народ сам решит свою судьбу. Я не могу оставить Россию в руках её смертельного врага, и скорее готов умереть на поле битвы. Русский народ, судьба твоей родины в твоих руках!»

Было получено также воззвание генерала Деникина, который также восстал против Правительства.

«Я простой солдат, — писал он, — и не привык играть в жмурки. 16 июля на военном совете, на котором, присутствовали члены Временного Правительства, я сообщил, что последствием его действий является полная дезорганизация армии. Несмотря на это мое заявление, я был оставлен на своём посту, из чего я заключил, что правительство сознало свои ошибки и решило исправить всё содеянное зло. Сегодня я узнал, что генерал Корнилов, который потребовал преобразований в армии для спасения России, был смещён с поста Главнокомандующего, и в этом распоряжении я вижу доказательство возвращения к прежней роковой политике разложения. Армия, а, следовательно, и вся страна осуждены на гибель. Я считаю своим долгом предупредить Временное Правительство, что не пойду по избранному им ложному пути. Генерал Деникин».

Прошло два дня, когда город затаив дыхание ожидал событий. Люди не знали, кого им больше бояться: прихода ли Дикой дивизии во главе с ген. Корниловым, или же красногвардейцев, которым Керенский раздал оружие, или же кронштадтских матросов, вновь неожиданно появившихся. Во вторник пришло известие, что передовые отряды ген. Корнилова приближаются, уже завязалось сражение у Николаевского вокзала. Со свойственной людям любовью к преувеличениям, некоторые уверяли, что слышат грохот орудий, другие уверяли, что видели двуколки, переполненные ранеными, которые шли по направлению от вокзала. В этот день я отправилась в склад Красного Креста, чтобы запастись консервами на случай прекращения подвоза продовольствия к столице. Пока мы заботились о наших запасах продовольствия, дверь дома внезапно открылась, и на пороге показался высокий казацкий офицер в коричневой черкеске, с орденом Св. Георгия на груди и тонкой талией, перехваченной серебряным поясом. Крайне удивлённые, мы молча смотрели на него, стараясь разгадать, что означало его появление, откуда он мог взяться и как осмелился он в такой форме появиться на улицах города, которые повсюду охранялись вооружёнными рабочими Керенского. По-видимому, не обращая внимания на произведённое им впечатление, офицер спокойный, изысканно вежливый, вытянулся, щёлкнул каблуками и на превосходном французском языке, задал нам вопрос, сможем ли мы снабжать перевязочными материалами армию генерала Корнилова в том случае, если она займёт город?

Моя мать знала, что, строго говоря, оставаясь лояльной правительству, при которым был аккредитован наш отец, она не могла в какой бы то ни было форме оказывать содействие человеку, объявленному Керенским мятежником. Но в душе все мы были на стороне Корнилова, и молодой офицер был настолько привлекателен, с своими синими глазами, и тонкой талией, и прекрасными манерами, что моя мать, после некоторых колебаний, согласилась на его просьбы, и мы составляли длинный список всего того, что могли бы дать, и молодой человек, поцеловав нам руки и отдав честь, заявил на прощанье:

— От лица казаков благодарю вас. Вы скоро убедитесь, что мы вас не забыли.

Откуда он пришёл и что с ним стало, мы так и не узнали. Мы вообще так никогда и не узнали его имени и вообще удалось ли ему благополучно покинуть Петроград. Но на следующее утро все наши надежды разлетелись прахом: стало известно, что ген. Корнилов арестован в Ставке, и что ген. Крымов, который вёл первые отряды казаков на Петроград, был предан в руки красногвардейцев, доставлен в Зимний дворец и, после разговора с Керенским, покончил самоубийством.

Среди всех бедствий, постигших Россию, неудача Корниловского заговора являлась наиболее трагичным и наименее постижимым. Керенский решительно заявляет, что, хотя Львов и имел с ним беседу по вопросу о предотвращении большевицкого восстания, он, Керенский, не давал ему никаких поручений для Корнилова, и что, когда Львов уже позднее сообщил ему о намерении Корнилова объявить себя диктатором, то он, Керенский, спросил Корнилова по прямому проводу в выражениях, которые нельзя было не понять, соответствует ли это действительности? — то будто бы генерал Корнилов ответил ему совершенно категорически в положительном смысле.

С другой стороны, ген. Корнилов заявлял следующее:

— Вечером 8 сентября я обменялся телеграммами с Керенским, который меня спрашивал, могу ли подтвердить то, что сказал Львову. Не допуская мысли, что посланец Временного Правительства может неправильно передать смысл моего разговора, я ответил, что готов подтвердить… У меня не было ни малейших сомнений, что властью в столице овладели безответные элементы, и что родина погибла. В такие минуты не приходится рассуждать, а необходимо действовать. Я принял известное вам решение: или спасти родину, или умереть на своём посту.

Несомненно, Корнилов был искренно убеждён, что правительство вело Россию к гибели, и он, конечно, был прав. Но он не рассчитал момента своего наступления на столицу и что ещё хуже — он не сам двинулся во главе туземных войск, а послал ген. Крымова, который, двигаясь слишком быстро, был отрезан oт главных сил, наступавших из Ставки. Между тем большевицкие агитаторы, пользуясь отсутствием популярного среди казаков вождя, повели свою разлагающую пропаганду. Они говорили, что казакам было приказано идти на Петроград, чтобы подавить большевицкое восстание. А между тем их обманули и привезли для свержения демократического правительства. Они должны были, таким образом, сделаться орудием для контрреволюционного выступления. Корнилов покушался на священную свободу. Он стоял за дисциплину, войну и введение смертной казни. Керенский же был защитником свободы и хотел только блага народу.

Утомлённые, полные сомнений, не зная, кому верить, казаки колебались. Во всяком случае в Петрограде было совершенно спокойно. Что же означало их нападение на беззащитный город? Они не могли обратиться к Корнилову за разъяснениями. В отряде Крымова началось брожение и были отмечены случаи неповиновения офицерам. Казаки отказались идти дальше, до тех пор, пока они не получат известий от Корнилова. Часть войск перешла на сторону Временного Правительства. Корнилов был арестован и, таким образом, себялюбие и тщеславие Керенского положили новый большой камень в фундамент здания большевицкой власти. Единственный человек, который был способен восстановить дисциплину в армии, был посажен в Быховскую тюрьму. Наоборот, распропагандированные петроградские рабочие, получив розданное им по приказу Керенского оружие, составили вооружённое большевицкое ядро, которое впоследствии шутя смело Временное Правительство.

После того, как Крымов покончил с собою, а Корнилов был брошен в тюрьму, уже не оставалось надежд на возрождение России. Немцы наступали по всему фронту. Ревель подвергся непосредственной опасности. Ходили слухи о возможности бомбардировки Петрограда Все, кто могли, — уезжали. Ликвидировались квартиры, на вокзалах происходили трагические сцены расставания между уезжающими и остающимися. Навеки бросались обстановки, редкие вещи, которые собирались из поколения в поколение. Тень революции распростёрлась над высокопоставленными и простыми людьми, над богатыми и бедными, принося с собою не обещанную свободу, а голод, бедность, нужду и гибель всех надежд.

И не одни русские страдали от этой катастрофы. В Петрограде жило значительное количество англичан, которые уже в течение нескольких поколений пустили глубокие корни в русской столице. Теперь фабрики и заводы начали закрываться, торговля замерла, состояния, собранные из поколения в поколение, обесценивались. Состоятельные члены английской колонии начали испытывать нужду и недостаток в деньгах.

Английская церковь на набережной Мойки с каждым воскресеньем становилась все безлюднее. Отсутствовали знакомые лица на собраниях в посольстве. Повсюду была тоска, расставания и проводы. Летом я снова ездила в Ревель и там тоже нашла разрушающее влияние революции. Маленькая группа английских офицеров боролась там с всё возрастающими трудностями. Они старались делать своё дело, поддерживая дисциплину посреди полной анархии, а тем временем большевики всеми силами стремились разложить лояльных английских матросов, и вызвать брожение в подводных лодках.

Капитана Кроми русские матросы буквально ненавидели. Ему угрожали анонимными письмами, за ним следили. Лицо Кроми приняло утомлённое выражение, а на висках появилась седина. Ему становилось всё труднее и труднее сдерживаться пред наглостью и вызывающим поведением русских матросов.

Тяжёлый период революции так же сказывался и на моём отце, и мы следили за ним со страхом и опасениями.

Примечание:

[i] Бьюкенен Мириэль (англ. Meriel Buchanan; 1886-1959) — британская мемуаристка, дочь последнего посла Великобритании в Российской Империи; автор многочисленных статей и книг, в том числе о Царской Семье и России.

Единственный ребёнок в семье карьерного дипломата сэра Джорджа Бьюкенена. Детство и юность прошли заграницей, где служил отец: в Германии, Болгарии, Италии, Нидерландах и Люксембурге. В 1910 году семья переехала в Россию, куда отец был назначен послом. В России опубликовала два романа о жизни в Восточной Европе: «Белая ведьма» (англ. White Witch, 1913) и «Таня: Русская история» (англ.Tania. A Russian story, 1914). С началом Первой мировой войны семья осталась в России, где мать Мириэль Бьюкенен организовала больницу, а сама она служила там медсестрой. В январе 1918 года семья навсегда покинула Россию.

Начиная с 1918 года, написала ряд книг, посвящённых Российской Империи, Царской Семье Государя Николая II, русскому дворянству и международным отношениям: «Петроград: город беды, 1914-1918» (англ. Petrograd, the city of trouble, 1914-1918. — London: W. Collins, 1918); «Воспоминания о царской России» (англ. Recollections of imperial Russia. — London: Hutchinson & Co, 1923. — 227 p.); «Дипломатия и иностранные дворы» (англ. Diplomacy and foreign courts. — London: Hutchinson, 1928. — 228 p.); «Крушение империи» (англ. The dissolution of an empire. — London: John Murray, 1932. — 312 p.); «Анна Австрийская: Королева-инфанта» (англ. Anne of Austria: The Infanta Queen. — London: Hutchinson & Co, 1937. — 288 p.) и др. В 1958 году опубликовала книгу о дипломатической службе её отца – «Дочь посла» (англ. Ambassador’s daughter. — London: Cassell, 1958. — 239 p.).

В 1925 году вышла замуж за майора Валлийской гвардии Гарольда Уилфреда Кноулинга (ум. 1954). У них был единственный сын Майкл Джордж Александр (род. 1929).