Благородные-5.4.

БЛАГОРОДНЫЕ

Заметки об истории русских девичьих институтов и судьбах воспитанниц.

«ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ» получена из Франции вместе с другими историческими артефактами русского рассеяния, возникшего в мире после революции 1917 года. Она собиралась на протяжении многих лет одним русским эмигрантом и представляет собой сборник вырезок из русскоязычных газет, издаваемых во Франции. Они посвящены осмыслению остросовременной для нынешней России темы: как стало возможным свержение монархии и революция? Также в статьях речь идёт о судьбах Царской Семьи, других членов Династии Романовых, об исторических принципах российской государственности. Газетные вырезки читались с превеликим вниманием: они испещрены подчеркиванием красным и синим карандашами. В том, что прославление святых Царских мучеников, в конце концов, состоялось всей полнотой Русской Православной Церкви, есть вклад авторов статей из ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ и её составителя. Благодарю их и помню.

Монархический Париж является неотъемлемой частью Русского мира. Он тесно связан с нашей родиной и питается её живительными силами, выражаемыми понятием Святая Русь. Ныне Россию и Францию, помимо прочего, объединяет молитва Царственным страстотерпцам. Поэтому у франко-российского союза есть будущее.

Публикации первого тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parigskaya-tetrad/.

Публикации второго тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ-2: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parizhskaya-tetrad-2/.

Публикации третьего тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ-3: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parizhskaya-tetrad-3/.

Благородные — введение. http://archive-khvalin.ru/blagorodnye-vvedenie/

Благородные — Глава 1. Часть 1. http://archive-khvalin.ru/blagorodnye-1-1/.

Благородные — Глава 1. Часть 2. http://archive-khvalin.ru/blagorodnye-1-2/

Благородные — Глава 2. http://archive-khvalin.ru/blagorodnye-2/

Благородные — Глава 3. Часть 1. http://archive-khvalin.ru/blagorodnye-3-1/

Благородные — Глава 3. Часть 2. http://archive-khvalin.ru/blagorodnye-3-2/

Благородные — Глава 4. Часть 1. http://archive-khvalin.ru/blagorodnye-4-1/

Благородные — Глава 4. Часть 2. http://archive-khvalin.ru/blagorodnye-4-2/

Благородные — Глава 4. Часть 3. http://archive-khvalin.ru/blagorodnye-4-3/

Благородные — Глава 4. Часть 4. http://archive-khvalin.ru/blagorodnye-4-4/

Благородные — Глава 5. Часть 1. http://archive-khvalin.ru/blagorodnye-5-1/

Благородные — Глава 5. Часть 2. http://archive-khvalin.ru/blagorodnye-5-2/

Благородные — Глава 5. Часть 3. http://archive-khvalin.ru/blagorodnye-5-3/

+

Глава 5.

ЖУРНАЛ «МЫ – ДЛЯ СЕБЯ»… И ДРУГИХ

Часть 4 

+

1964 Рождество

Искусство в Первой Русско-Сербской Гимназии,

бывшей под покровительством Королевы Марии

Тонкое аристократическое лицо с серыми глазами, под седыми густыми бровями. Высокий открытый лоб, стройная худая фигура, нетронутая годами. Все в нём трепет, жизнь, искусство, красота. Скорая уверенная походка и вечно устремленный взгляд куда-то, в какой-то неизвестный мир.

Это не Франц Лист, не Шопен, не Ван Дайк… хотя он так необычайно напоминает одного из этих великих людей.

Это наш инспектор классов – Борис Николаевич Эрдели.

Как строго, как холодно звучат эти слова, как мало они подходят к этому необыкновенному человеку, одарённому столькими разнообразными талантами.

Нет, это не Лист, это – наш Борис Николаевич!

В его серых глубоких глазах горит огонь вдохновения. Мало людей его знают, ещё меньше людей его понимают. Но исключительно все его уважают и даже боятся его. А он так одинок, он так мало похож на окружающую его толпу. Он — артист душой и всем своим существом.

Музыка – его стихия и все искусства мира – и его воздух, которым он свободно дышит. Лицо его часто выражает то глубокую печаль, то неудовлетворение. Он ищет невозможного. Это невозможное называется «Совершенством». Он требует от всех, но прежде всего от самого себя.

Наша серая, монотонная жизнь озаряется его светом! Незабвенными, разнообразными его концертами. Его искусством, которое, как яркая звезда горит перед нами, открывает нам новые горизонты, вдохновляет наши молодые умы и сердца.

О, незабываемые уроки музыки, которые нельзя сравнить ни с одним уроком самой научной известной европейской консерватории.

Только теперь, после многих лет, я отдаю себе отчет, насколько Борис Николаевич был необыкновенным учителем. Насколько он знал, понимал и боготворил настоящую музыку. Как он умел внушать своим ученицам любовь и уважение красоты и величия.

Борис Николаевич Эрдели развивал не только музыкальную технику, но также и общее образование. Каждый новый композитор являлся прежде всего серьёзной темой разговора. Урок музыки был уроком культуры. Что-то вроде лекции в университете.

И из девочки я превращалась в зрелого человека с свободным умом, с утончёнными вкусами и с сознанием своего собственного достоинства. Моё сердце трепетало и билось от нового, неиспытанного счастья… И думалось мне… Может быть, когда-нибудь и я буду человеком, если посвящу свою жизнь красоте искусства и культуры.

Софа Бэгиин-Кубекова

Стэрбридаж, штат Массачуссетс.

 

+

Летние каникулы в институте

По окончанию 7-го класса лето я провела с Институтом, частью в местечке — Фужине, среди гор и лесов, частью в Бакарце, на берегу голубого и дивного Адриатического моря.

После необходимых сборов и приготовлений мы приехали в Фужине и поместились в школе, отведённой местными властями для нашего места жительства.

Каждый день мы ходили гулять в свежий и просто душистый лес, усеянный грибами и всякими ягодами. Особенно красив и чарующ он был по утрам, когда росинки трепещут на зеленой листве и траве, а сочная малина манит, переливаясь и благоухая. На прогулки мы обыкновенно ходили группами и, конечно, с классными дамами. Вначале классные дамы, сопровождающие группу, требовали, чтобы мы держались «в кругу её зрения», облегчая таким образом свой подозрительный надзор над нами. Однако эта формула, слишком ограничивающая круг наших действий, вскоре была признана неподходящей и потому потеряла свою силу, и мы, старшие воспитанницы, гуляли по лесу совсем свободно, обязуясь безусловно являться на сборное место в определённое время, что мы беспрекословно исполняли.

Прогулки эти были незабываемыми: полные веселья, смеха, шуток и песен. Ягодами же просто объедались и даже приносили домой и варили варение. В связи с этим установился у нас вроде как ритуал. Принеся ягоды домой, мы усаживались чинно вокруг таза и с видом знатоков складывали ягоды в таз, пересыпая их сахаром, приготовляя к варке. На следующий день, рано утром, несли таз в кухню, где нам кухарка и варила варенье. После обеда снова садились вокруг таза и разливали варенье по банкам, завязывали и надписывали из чего чьё. Все это вносило разнообразие в нашу жизнь.

Ездили мы и на Плитвические озера на пару дней, в сопровождении Елизаветы Эдуардовны и Николая Александровича Измайлова (Коки).

Как-то плавая в лодке по спокойной поверхности очень глубокого озера, все мы заметили, что лодка стала погружаться в воду, вероятно, была перегружена. Представляете переполох на лодке? Я молчала от испуга, так как плавать не умела и предвидела какой исход может быть, если мы благополучно не доберёмся до берега. До берега кое-как мы добрались, но я твёрдо решила, что должна научиться плавать, к чему и приступила, когда мы приехали на море в Бакарац.

Началось моё учение или вернее – мучение. Но, увы, по прошествии двух недель я плавала так же, как и прежде, то есть, как топор. В моих уроках плавания принимали участие все кому не было лень, вплоть до классной дамы Елены Александровны Петровской, которая старательно поддерживала меня под животом, но стоило лишь ей отнять руку, как я стремительно погружалась в солёную воду, которая проникала мгновенно во все естественные отверстия, ноги же на поверхности проделывала что-то вроде знака SOS. Иные мне сочувствовали, другие же задавали серьёзно вопрос: «Отчего ты купаешься вверх ногами?». Или: «Ты рыбу ловишь под водой?». Пробовала я учиться на спине плавать, но оказалось не легче, и кончилось моё прибывание на чудесной Адриатике тем, что все купались, плавали и барахтались в игривых и заманчивых волнах, а я? Я сидела на берегу, тоскливо глядя в голубую даль.

По возвращению в институт в Кикинду все хвастались своими похождениями на море, умением нырять и плавать вдаль, а я – баночками варения!

Как хорошо, когда есть у людей что вспоминать!

Ксения Коробова

гор. Милановац,

Югославия

 

+

Родина

О, Родина, прощай! В тумане исчезает,

Как в дымке, берег Твой и виден все бледней.

А луч заката тихо озаряет

Кресты и купола сияющих церквей.

 

Кругом все воды, жуткой тайной полны,

И чёрная сияет глубина…

О борт «Казбека» с шумом бьются волны

И розовая даль загадочно бледна.

 

Что ждёт нас там, в неведомой чужбине?

И долго ли скитаться мы должны?

Иль, может быть, навеки мы отныне

Вдали от родины страдать осуждены?

 

Слышна далекая, глухая канонада…

Россия, Ты нам шлёшь последний свой привет:

Стрельбу в своих… Прости!.. Прощай!.. Не надо…

Рыдать мы можем с горестью в ответ…

 

Под гнётом битвы мы, изнемогая,

Оставили Тебя одну в руках врагов.

И Ты, нас стоном тяжким провожая,

Шлёшь грохот канонад с далёких берегов.

 

И, так, прости! Надолго ли?.. Россия!..

Скорей из виду скройся, исчезай!..

Нас унесла свободная стихия,

Мы далеко… О, Родина, прощай!..

 

Людмила Павленко,

воспитанница 7—го класса.

Великая Кикинда

 

+

1965 Пасха

Воспоминания об Институте в Великой Кикинде.

Раздача аттестатов зрелости 

Закончены последние устные экзамены. Усталость охватила и сдающих и экзаменующих. Завтра отдых, а послезавтра раздача «Свидетельств великой матуры», то есть аттестатов зрелости. Молебен назначен в 10 часов, а после него заключительный акт. Сколько труда, сколько лет должно пройти до этого знаменательного дня!

Актовый зал убран цветами, июньское солнце проникает через высокие окна и лучи его сверкают на блестящем паркете. Всё празднично и торжественно, точно не обыкновенный день, а особенный. Да, не повторимый в жизни! Парами и в парадной форме в последний раз молча входят окончившие воспитанницы и становятся на своих местах, с другой стороны персонал института, тоже в праздничных платьях. Делегат Министерства Просвещения и Инспектор классов становятся немного впереди с Начальницей Института, около воспитанниц их классная дама.

Старый священник, отец Мелентий, с подъёмом и чувством глубокой веры служит благодарственный молебен. Взоры присутствующих устремлены на лики Святых походного иконостаса, мысли и чувства всех как бы слились в одну горячую молитву, и слова священника так и врезываются в душу.

Последнее напутственное слово его обращено к окончившим. Голос его временами прерывается от волнения; отеческое благословение на далёкий, неизвестный жизненный путь вызывает у многих слёзы и последние слова его: «Да хранит вас Бог!» — проникают глубоко в душу и, точно покровом благодати осеняют всех. По одиночке подходят воспитанницы к кресту и целуют морщинистую руку старого священника. Сколько эта рука на своем веку благословляла и на опасный бой, и на новую жизнь, и на далёкий путь! Сколько она облегчала страданий от недуга и разрешала от душевного гнёта на тайной исповеди и сопровождала крестным знаменьем переход в иной мир!

Бесшумно складывается походная церковь и на её место выдвигается стол под зелёным сукном, за которым в центре занимает место делегат, с одной стороны начальница Института, с другой Инспектор классов, воспитанницы и персонал остаются на своих местах.

Наступает второй торжественный момент. Поразительная тишина! В алфавитном порядке Инспектор вызывает окончивших. Волнуясь, и как-то неуверенно выступая из рядов, воспитанницы, то стремительно, то медленно, точно по неровному месту, подходят к столу; одни останавливаются далеко, другие близко; чувствуется застенчивость, боязнь сделать не так, как надо, и как раз выходит всё не так, как надо: то рука протянется раньше, чем Инспектор подаст аттестат, то он должен задержаться с протянутым аттестатом, пока растерявшаяся на момент воспитанница не примет его. Поздравление Инспектора с окончанием и пожатие руки, так всё необыкновенно, так не верится, что в руках бумага, столь ценная, столь желанная, с которой в жизни придётся пробиваться и бороться за существование. За один момент она в руках, а какой длинный путь был до него, сколько огорчения, труда, борьбы было на этом пути! А бумага такая обыкновенная, такая простая, ничего в ней нет вдохновенного, что двигало бы к высокому идеалу, а между тем в её однообразном начертании имён и фамилий, в ее обыкновенных цифрах и словах заключается чудесная сила, определяющая служебное и общественное положение. Эта бумага – ключ к открытию дверей и высшей школы и разных должностей. Её надо хранить, спутницу жизни; и нежные пальцы окончившей слегка свивают её, чтобы не измять и удобнее было держать.

Все аттестаты уже розданы. Поздравление Инспектора с окончанием, обращённое к воспитанницам, звучит отчётливо и запечатлевается глубоко:

«Берегите больше всего те высокие принципы чести и долга, в которых вы воспитаны; они предохранят вac от многих «обрывов» на жизненном пути. Помните всегда ваш Институт, где прошло беззаботное детство и быстрая юность. Пусть будет он ярким светочем в дни невзгоды и душевной тоски, пусть воспоминание о нём озарит вас счастливой улыбкой и в зрелой жизни и на склоне лет. Помните и любите тех, кто с вами здесь провёл и свои лучшие годы, переживая вместе с вами и радости и огорчения, и для которых вы остаётесь всегда заботой и в вашей дальнейшей жизни. Мы расстаёмся с вами, но тайные нити ещё крепче связывают нас, и это расставание не печальное, а полное надежд на прекрасное будущее, которое вы создадите себе!»

Окончена речь. Глубокая тишина. Никто не двигается, точно ждут чего-то, точно минута какого-то замешательства.

Из рядов выходит воспитанница с большим листом бумаги и направляется к столу. Остановившись перед делегатом, который встаёт и удивленно смотрит, она обращается к нему на сербском языке и от лица всех окончивших благодарит его за труд по ведению матуры, за всё, что сделано для них на чужбине, что останется навсегда, как лучшее воспоминание в жизни. В кратких, но выразительных словах благодарности звучит искренность и неподдельность чувства и трогает всех и его. Нигде и никогда он не встречал ничего подобного, и волнение обнаруживается на его лице. С глубоким поклоном принимает он адрес, украшенный художественной виньеткой в русском стиле и внимательно рассматривает адрес с подписями окончивших.

Выступает вторая воспитанница и останавливается перед начальницей: «Глубокоуважаемая и дорогая Елизавета Эдуардовна!» — и голос читающей звучит нежно. Она перечисляет всё, что сделано ею для них за время их пребывания в институте; особенно отмечает её материнскую заботу, благодаря которой Институт для них был родной семьёй, чего они никогда не забудут и просят принять их сердечную благодарность за это и глубокую признательность. В этих простых, но искренних словах так много выражено ценного для неё, и слёзы едва сдерживаются и сильное волнение обнаруживается на строгом лице начальницы. Молча она принимает свой «аттестат», целует воспитанницу, но слова замирают от волнения.

С листом бумаги останавливается перед инспектором следующая воспитанница. Слушает он, стоя и спустив голову, как бы ответную речь на свою и точно на состязании, чья речь глубже проникнет в душу, захватывает внимание всех и стараются не упустить ни одного слова. Нервная дрожь его лица показывает большое волнение. Да, минута очень важная для него! Точно слушая свой приговор судьи беспристрастного и праведного, который сумел открыть лучшие стороны его души и оценить его трудную работу, он был глубоко тронут в этот момент признания и оценки его деятельности теми, кому была посвящена его жизнь в изгнании в течение стольких лет. Адрес принят с молчаливым поклоном, и в тонких чертах его лица отражается сдержанность душевного волнения. В зале полная тишина. Казалось, что всё уже окончено и можно расходиться, но никто не двигается с места, точно ждут ещё чего-то.

И опять с листом бумаги выходит из рядов воспитанница и направляется в сторону персонала. Глазами она отыскивает, к кому ей надо обратиться — присутствующие расступаются. Она останавливается перед преподавательницей латинского языка, из персонала первой, хотя и молодой, но она единственная женщина в матурной комиссии экзаменующих! Ровным и спокойным голосом она читает:

«Глубокоуважаемая и дорогая Афанасия Васильевна!.. — Но чем дальше, тем яснее чувствуется в голосе волнение и с каждым словом всё больше. — Уходя из Института, мы уносим с собой много хороших, светлых воспоминаний. Одним из таких светлых воспоминаний будут и уроки латыни. Приятно будет вспомнить, как постепенно оживали когда-то скучные и непонятные ребусы столь знакомых Цезаревых «Комментарий», как воскресало перед нашими глазами далёкое прошлое галльских войн и завоеваний Цезаря. Благодарим Вас за то, что Вы научили нас разгадывать тайны непонятной умершей речи и находить в ней своеобразную красоту… Уважающий и любящий Вас 5-й выпуск».

Обе взволнованы, щёки горят, глаза блестят, слёзы едва удерживаются и они целуются при передаче адреса. На нем, на фоне римского лагеря, знакомая фигура римского легионера из книги Цезаря «Commentarii de Bello Gallico», спутника всех Цезаревых войн, спутника и их классной работы при чтении и переводе. Ровным и старательным почерком написан краткий адрес. Число и год: 25 июня 1927 г. и следуют подписи окончивших в самых разнообразных положениях и начертаниях, как бы в калейдоскопе. Всматривается преподавательница в знакомые почерка и из-за каждой подписи возникает полностью облик окончившей воспитанницы. Все они сейчас здесь, но скоро их не будет: разойдутся они по белому свету и никогда их больше не увидишь, а так привыкаешь к ним, так жаль с ними расставаться, так хочется дольше побыть с ними в этот последний день… и тоска закрадывается в душу, и слёзы неудержимы, и нагнувшись над листом, чтобы быть незаметной, латинистка плачет…

Читаются адреса преподавателям в порядке предметов матуры, а также и вне её. Но вот прочитан и последний адрес их классной даме, самой близкой для них и последней спутнице их институтской жизни.

Никто не забыт, никто не пропущен, никто не обойдён. Для каждого нашлось и доброе слово и сердечная благодарность за всё, что сделано для них. Дивный трогательный обычай на чужбине при прощании учащихся со своими учителями!

Всё уже окончено! Поднимаются с мест сидящие за столом, и настроение в зале сразу меняется: торжественность переходит в приподнятость духа, напряжённость сменяется радостным чувством. И вдруг всё заговорило, задвигалось, зашумело, точно рой пчёл вылетевший из улья. В дверях показался фотограф с аппаратом. Приглашаются все вместе сняться. Быстро ставятся стулья вряд. В центре, как и за столом, делегат с начальницей и инспектором, справа и слева педагогический персонал, позади и вокруг становятся воспитанницы вместе с преподавателями, а также располагаются и у ног сидящих на суконных одеялах вместо ковра. Устанавливается аппарат. Минута тишины и напряжения. Все взоры обращены в одну точку аппарата; дыхание притаилось, биение сердца сильнее и как-будто «время здесь на миг остановилось», аппарат щёлкнул и запечатлел навсегда этот остановившийся миг. Пройдут года, всё изменится, но этот миг на пластинке останется вечно молодым. И все мы здесь присутствующие, пройдя свой жизненный путь и подойдя к его пределу, когда оглянемся назад и посмотрим на эту фотографию, но не узнаем себя и не поверим, что это были мы!

Снимаются ещё с начальством и матурной комиссией преподавателей и, наконец, с начальницей и своей классной дамой.

Этим заканчивается официальная часть дня.

Присутствующие расходятся со своими «аттестатами» в руках. Окончившие воспитанницы уже не в парах и не молча, а вперемежку со всеми выходят из зала, весело разговаривая. Только несколько из них идут молча позади всех. В их медленном шаге и сосредоточенном взоре чувствуется грусть. В последний раз оглянулись они на опустевший зал, где уходящие солнечные лучи, как бы перегоняя друг друга, еще сверкали на блестящем паркете…

Вечером бал, а завтра начинается для них новая жизнь!

А. Орлова

15 — 6 — 1959 года.

Белая Церковь, Югославия

 

Подписи окончивших в 5-м выпуске:

А. Новикова, Т. Хорошавина, Н. Бреш, А. Уварова, Тамара Саваровская, Тамара Максимова, Е. Макарова, Н. Нандельштет, Л. Чубина, Тамара Сиркс, Н. Сохачевская, М. Иванюк, Нина Сундстрем, Л. Афанасьева, Евгения Шоффа, Евгения Минкевич, Елена Руднева, А. Жигмановская.