Глава XIX.
КРУШЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ
Книга Мириэль Бьюкенен – дочери английского посла[i], «свидетельницы всех событий, подготовивших русскую революцию, а также и самой революции».
«ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ» получена из Франции вместе с другими историческими артефактами русского рассеяния, возникшего в мире после революции 1917 года. Она собиралась на протяжении многих лет одним русским эмигрантом и представляет собой сборник вырезок из русскоязычных газет, издаваемых во Франции. Они посвящены осмыслению остросовременной для нынешней России темы: как стало возможным свержение монархии и революция? Также в статьях речь идёт о судьбах Царской Семьи, других членов Династии Романовых, об исторических принципах российской государственности. Газетные вырезки читались с превеликим вниманием: они испещрены подчеркиванием красным и синим карандашами. В том, что прославление святых Царских мучеников, в конце концов, состоялось всей полнотой Русской Православной Церкви, есть вклад авторов статей из ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ и её составителя. Благодарю их и помню.
Монархический Париж является неотъемлемой частью Русского мира. Он тесно связан с нашей родиной и питается её живительными силами, выражаемыми понятием Святая Русь. Ныне Россию и Францию, помимо прочего, объединяет молитва Царственным страстотерпцам. Поэтому у франко-российского союза есть будущее.
Публикации первого тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parigskaya-tetrad/.
Публикации второго тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ-2: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parizhskaya-tetrad-2/.
ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ-3: http://archive-khvalin.ru/o-tainstvennom/; http://archive-khvalin.ru/vojna-armiya-i-strana/; http://archive-khvalin.ru/pamyati-imperatora-nikolaya-ii/; http://archive-khvalin.ru/llojd-dzhordzh/.
КРУШЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ.
Т. 1. http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parizhskaya-tetrad-3/krushenie-imperii/tom-i/
Т. 2.
Глава XII. http://archive-khvalin.ru/glava-xii/
Глава XIII. http://archive-khvalin.ru/glava-xiii/
Глава XIV. http://archive-khvalin.ru/glava-xiv/
Глава XV. http://archive-khvalin.ru/glava-xv/
Глава XVI. http://archive-khvalin.ru/glava-%cf%87v%ce%b9/
Глава XVII. http://archive-khvalin.ru/glava-xvii/
Глава XVIII. http://archive-khvalin.ru/glava-xviii/
+
ГЛАВА XIX.
Первый большевицкий переворот.
2 июля 1917 года началось, наконец, долгожданное русское наступление, и в течение нескольких дней в Петрограде царил дух оптимизма, надежда на возрождение, вносившая уверенность в людей, проходивших раньше с боязливой торопливостью, и заставившая вновь загореться мужеством и гордостью сердца женщин. Путешествуя по всему фронту, Керенский пробудил солдат от летаргии огнём и пылом своих речей. На время были восстановлены доверие и энтузиазм в армии, и люди стали говорить о массовой атаке против немцев, о скорой победе и об успехах. К несчастью Керенский выполнил только половину обещаний, данных им союзникам. Правда, он побуждал солдат к быстрому действию, но он не исполнил своего обещания уничтожить с возможной строгостью агитаторов Ленина. Большевицкая пропаганда в армии продолжалась с новой силой, и наступление столь славно начатое, поколебалось. Всеобщие беспорядки начались снова, солдаты дезертировали или отказывались драться, и временная вера в лучшее постепенно начала пропадать, уступая место еще более глубокому унынию, еще более безнадёжной мрачности и отчаянию.
И русские женщины горячо молились, напрасно стараясь спасти честь страны. За некоторое время до этого был сформирован батальон смерти из людей, поклявшихся бороться до последней капли крови за союзников, и теперь, под предводительством Бочкаревой, героини-крестьянки, проведшей всю войну в строю в качестве простого солдата, женский батальон присоединился к батальону смерти. «Когда солдаты увидят, что их жёны и дочери борются против врага, они почувствуют стыд и последуют за ними», — говорила эта женщина: и крестьянские девушки и женщины средних классов и дворянки отрезали волосы, одели форму и проходили строевую службу.
Мне помнится, как я была в Казанском соборе на торжественном молебне, когда первый женский батальон отправился на фронт. После церковной службы мы остановились на ступеньках храма, глядя вниз на ряды женщин, которые увидят все ужасы самой страшной в истории мира войны. Молчаливая толпа собралась в сквере, женщины со слезами на глазах, мужчины неловко переминаясь с ноги на ногу со стыдливым видом, здесь и там несколько солдат вызывающего вида. Накрапывал мелкий дождь, старый седой священник, вышедший на ступеньки храма благословить уходящий батальон, взглянул вниз на ряды безмолвных, неподвижных фигур, и слёзы бежали по его морщинистым щекам. И широкоплечая, уверенная в себе, держа высоко голову, с георгиевской ленточкой на груди, Бочкарева поклонилась ему, и уголки её твёрдых губ внезапно дрогнули под наплывом безудержных чувств, когда она поцеловала протянутый ей крест.
Весна незаметно перешла в лето. Внешне жизнь как будто не изменилась, но не было устойчивости в этой, казалось бы, нормальной жизни, не было чувства безопасности или постоянства. Это был скорее какой-то вооружённый нейтралитет, который мог перейти каждую минуту в открытую войну. Хотя наш госпиталь и был закрыт, работа всё же была, и большая зала посольства служила мастерской для шитья и как склад различных вещей первой необходимости. Здесь делались рубашки для солдат, которые возвращались из германского плена, платье и бельё для их жён и детей. Там готовились бесконечные бинты, хирургические перевязки, и вскоре моя мать открыла магазин Красного Креста, и ей привезли из Англии медикаменты, анестезирующие средства и инструменты. Для этой цели нам дали старый винный склад, и два раза в неделю его дверь осаждалась сёстрами милосердия и докторами, умолявшими о помощи, так как русский Красный Крест оказался без самого необходимого после внезапного закрытия склада скорой помощи, находившегося под покровительством императорской семьи, и военные госпиталя находились в ужасном состоянии, нуждаясь в самых необходимых вещах.
На короткий срок, во время наступления русской армии, красный флаг, развевавшийся над особняком Кшесинской, был снят, окна закрылись, и по городу ходили слухи о том, что Ленин убежал в Швецию, и что остальные большевицкие лидеры попрятались, а правительство издало приказ об их аресте. Но утром 16 июля пришло известие, что четыре министра-кадета подали в отставку, и в течение этого дня первые признаки приближающегося восстания появились в городе. После полудня я видела большую толпу, собравшуюся пред военным арсеналом и слушавшую человека в грязной жёлтой рубашке, который яростно взывал к ним. Это было таким обыденным явлением, что я сначала не обратила на это никакого внимания, но, когда я прошла дальше по теневой стороне улицы, женщина, стоявшая в подъезде, внезапно заговорила со мной. «Видите, барышня? — спросила она, – и нота усталости была слышна в её голосе. — Опять будут,наверное, беспорядки».
Я остановилась около неё и оглянулась на всё увеличивавшуюся толпу, и до меня донесся хриплый голос агитатора. «Верьте мне, товарищи, нас предают, нами пользуется капиталистическое правительство. Революция в опасности, святое дело свободы в опасности, только мы, народ, можем спасти свободу, за которую мы боролись. Вся власть советам и земля народу».
Восторженный рёв толпы встретил эту тираду, и я повернулась к женщине в дверях. «Но что всё это значит?» — спросила я.
Она с отчаянием пожала плечами. «Они не оставляют нас в покое, — ответила она. — Они каждый день являются со своими речами, обещаниями и посулами. Кто знает, быть может, они и дадут то, что обещают?» — она опять пожала плечами, и её глаза были бесконечно печальны.
Два раза на моём обратном пути мимо меня проехали грузовики, наполненные вооружёнными людьми. Когда я после обеда выглянула из окна, еще несколько грузовиков прогремели через мост, где-то в отдалении слышались крики ура. Мой отец, работавший целый день, хотел вечером покататься, но, когда наш лакей Вильям доложил, что карета подана, моя мать спросила, почему на мосту такая толпа? Он покачал головой. «Лучше не выходить сегодня, — сказал он. — Что-то должно произойти».
Мой отец всё же решил выехать, и он, и моя мать пошли к экипажу. Я смотрела на них из окна и видела, как карету остановило на мосту скопление трамваев и извозчиков, и как она, в конце концов, повернула по совершенно пустынной набережной. И, когда я продолжала стоять у окна, я снова услышала крики ура и видела, как поднялся большой красный флаг над дворцом Кшесинской. По моей спине пробежал холод. Этот флаг мог означать только то, что большевики находились опять в своём генеральном штабе, и что готовилось что-то недоброе.
Мои родители вскоре вернулись, рассказав мне, что всё дальше по набережной было спокойно, но что напротив посольства у Суворовской площади толпа делалась всё гуще и гуще, что трамваи остановились окончательно и несколько частных автомобилей были захвачены солдатами, которые тут же выбросили сидевших в них и заняли их места. Вскоре показались войска, и толпа вооружённых рабочих перешла через мост, за ними следовали грузовики, переполненные солдатами. Они несли чёрные и красные плакаты, испещрённые большими белыми буквами с яростными воззваниями в роде: «Долой капиталистическую войну», «Долой правительство помещиков и буржуев», «Да здравствует анархия», «Хлеб, мир и свобода».
Взволнованный этими признаками всё разрастающихся беспорядков, отец мой послал за генералом Ноксом, но когда последний пришёл в посольство и позвонил по телефону в военное министерство, ему не могли дать никакого определённого ответа, и никто не знал, какие шаги предпримет правительство, чтобы подавить восстание, хотя генерал Половцев, бывший в то время военным губернатором, и заявил, что казаки готовы выступить, если положение станет серьёзным.
Немного позже в посольство пришёл ещё один из газетных репортёров и сообщил нам, что солдаты отправились на Варшавский вокзал, чтобы арестовать Керенского, который собирался отправиться на фронт. Однако, они опоздали, так как поезд уже ушёл, и они повернули к Мариинскому дворцу, где собрался совет министров во главе с князем Львовым. «Мы пришли арестовать членов правительства», — было сказано в посланной коротенькой записке, но, когда их пригласили зайти, солдаты разошлись, вероятно, испугавшись ловушки, которая им показалась в готовности их принять.
Из другого источника мы слышали, что на Невском проспекте происходят сильные бои, и в половине одиннадцатого с Марсова поля внезапно послышалась пальба пулемёта, и толпа на Суворовской площади поспешно разбежалась по всем направлениям, когда прогрохотали мимо два или три вооружённых грузовика, оставив после себя какую-то таинственную тишину, которая длилась всю ночь.
На следующее утро всё опять было нормально, трамваи начали ходить, несколько ломовых проехали через мост, как ни в чём не бывало. Золотые шпицы и куполы сияли в безоблачном, летнем небе, люди проходили по набережной, несколько нянек с детьми, женщины с измождёнными лицами, переругивавшиеся извозчики, рабочие в цветных рубахах, священник в черной рясе. Однако, эта картина будничной жизни длилась недолго. Опять появились толпы солдат и рабочих, идущих чрез мост, трамваи остановились, частные автомобили задерживались и их реквизировали, а немного позже по Суворовской площади и вдоль по Марсову полю прошли три тысячи кронштадтских матросов. Их присутствие в столице являлось признаком неизбежных беспорядков. И это вскоре дало себя почувствовать. Начались опять стычки на Невском проспекте, так как когда матросы проходили, им показалось, что кто-то выстрелил в них из окна. Матросы открыли огонь из пулемётов и очистили всю улицу, убив и ранив около ста человек.
После полудня к моему отцу позвонили по телефону. Министр иностранных дел Терещенко сообщил, что правительство вызвало лояльные войска и готовится твёрдой рукой подавить большевицкое восстание. Одновременно он советовал нам уехать из города, так как опасался сильных боёв на улицах и опасался за нашу безопасность. Мой отец ответил, что не может покинуть свой пост, но он сказал мне в тот же вечер, что я должна буду уехать, если представится малейшая возможность. Я, решив, что политика непротивления и внешней покорности приносит наилучшие результаты, сделала вид, что согласилась, хотя в душе решила остаться, если меня не принудят уехать.
Генерал Нокс и полковник Торнхилл заняли посты в посольстве и рота солдат, под командой очень разговорчивого маленького офицера, незаметно вошла в дом. Дом посольства превратился сразу в осаждённую крепость с солдатами во всех углах, отдававшими честь, когда мы мимо них проходили, амуницией и ружьями в вестибюле и с маленьким чернобородым офицером, вооружённым до зубов и выкрикивающим отрывистым голосом странные слова приказаний.
Во время обеда в дверях появился бледный и взволнованный Вильям. «Ваше Превосходительство, казаки атакуют площадь», — воскликнул он и, заражаясь его волнением, мы повскакали с наших мест и бросились к большим окнам кабинета отца. Толпа кронштадтских матросов распространялась по Суворовской площади. Некоторые из них бежали молча, другие с криками и проклятиями. Они бежали по мосту и вдоль набережной с обеих сторон, а за ними в облаке серой пыли мчались вдоль Марсова поля казаки, стоя на стременах, и стреляли вслед убегавшим фигурам, размахивая шашками или же низко наклонившись к седлу с пиками в руках. Повернув вдоль набережной, они поскакали по направлению к Летнему Саду, и едва стих гул лошадиного топота, как послышалась резкая пальба, которая продолжалась несколько минут, то увеличиваясь, то уменьшаясь. Мы ничего не видели, но группа солдат на мосту с любопытством смотрела вдоль набережной, по-видимому следя за тем, что было скрыто от нашего взора, пока не раздался громкий выстрел из орудия и не заставил их всех разбежаться. Секунду спустя мимо наших окон проскакали три или четыре лошади без всадников и исчезли в направлении Зимнего Дворца. Полковник Торнхилл, вышедший узнать, в чём дело, вскоре вернулся и рассказал нам, что казаки попали в засаду у Летнего Сада, что они дерутся с большевиками на Литейном, и что никто не знал, кто одержал верх, хотя говорили, что убито несколько казаков.
Ночь прошла совершенно спокойно, но рано утром несколько грузовиков, переполненных солдатами, в сопровождении броневиков, подъехали к мосту, и пока мы старались угадать, к какой стороне они принадлежали, наш маленький офицер попросил, чтобы его приняли. Он сообщил, что это были преданные правительству войска, которые решили захватить все мосты, чтобы изолировать большевиков на той стороне реки. Одновременно нас предупредили, что войска, захватившие крепость, могут воспрепятствовать этой мере и открыть огонь из орудий тяжёлого калибра. Так как английское посольство было в линии огня, мы должны были быть готовы немедленно уйти. Мы пошли приготовить маленькие саквояжи, и я впервые поняла, как трудно выбрать необходимые вещи, когда в распоряжении так мало места. Позже, когда я распаковывала мой саквояж, я была поражена, какие ненужные вещи я захватила с собою, позабыв то, что было бы действительно полезно и даже необходимо. К счастью, этот саквояж не понадобился, так как большевики не оказали сопротивления, мост медленно был разведён, вдоль набережной стояли солдаты, и вдруг водворилась невероятная тишина. Над городом расстилалось безоблачное летнее небо, Нева, точно покрытая маслом, медленно катила свои воды вдоль набережной с необитаемыми дворцами и мрачной крепостью, где время от времени мелькал штык какого-нибудь солдата на часах.
Несколько позднее днём я пошла прогуляться по набережной. На каждом углу стояла охрана, каждый проезжавший автомобиль задерживался и сидевшие в нём подвергались допросу, толпы любопытных собирались у разведённых мостов и смотрели на противоположный берег, но в общем город выглядел так, как будто его жители праздновали какой-то национальный праздник, и большевицкое восстание было для всех неожиданностью.
Княгиня Салтыкова, жившая в другой половине дворца, занимаемого британским посольством, обедала у нас в этот вечер, вместе с генералом Ноксом, полковником Торнхиллом и караульным начальником. «Я думал, что вы собирались сегодня уехать», — мрачно сказал мне генерал Нокс. «Я не могла уехать далеко, — отвечала я, — если все мосты разведены. А кроме того, пока всё же было совершенно спокойно. И я не хочу уезжать без особой необходимости».
Княгиня Салтыкова положила свою красивую большую руку на мою. «Мне кажется совершенно понятным, что она не хочет оставлять своих родителей», — сказала она, и её глаза, которые всегда казались наполненными бесконечной грустью, мне улыбнулись.
После обеда я сидела на подоконнике и наблюдала из окна тишину Суворовской площади, где всегда было столько трамваев, экипажей и автомобилей. На мосту стояли солдаты, прислонившись к ружьям и тихо переговариваясь. Время от времени проезжали казаки, и их длинные пики чернели на вечернем небе и стук подков раздавался громко в тишине. Закат окрашивал реку в огненные цвета, и тени Петропавловской крепости стремились вверх. Всё было таким мирным и спокойным, что не верилось, что что-нибудь может эту тишину нарушить. И все-таки в продолжение всей ночи под моими окнами ходили и двигались люди, и когда я выглянула, я увидела в неясном ещё свете, как солдаты группировались около Суворовской площади, чернели вблизи Мраморного дворца два или три броневика, как провозили вдоль набережной пулемёты. Между четырьмя и пятью часами утра в открытом автомобиле появилось несколько офицеров и, отдав какие-то приказания, которые я не расслышала, стали вблизи моста, который медленно опустился. С противоположного берега раздался короткий треск пулемёта, как бы посылая свой протест, и так же внезапно замолк, словно подчиняясь силе обстоятельств. Офицер, охранявший наше посольство, подошёл к группе, которая стояла на мосту, и я увидела, что они о чём-то долго совещались. Услышав шум в доме, я накинула халат, но не успела подойти к двери, как раздался стук и голос полковника Торнхилла: «Пожалуйста, вставайте немедленно».
— Я уже встала, — ответила я, открыв двери. — В чём дело? — Пожалуйста соберите вашу семью, — ответил он коротко, — и скажите, что все должны перейти в конюшню, так как правительственные войска собираются атаковать крепость, и будет стрельба.
— У меня есть время, чтобы одеться? — слабо спросила я, на что получила ясный и категорический ответ: — Нет, позовите немедленно вашего отца и скажите, что необходимо спешить.
Я послушно отправилась в комнаты отца и застала его одевающимся. Моя мать, совершенно готовая, смотрела из окна. Возвращаясь обратно по коридору, я столкнулась с генералом Ноксом, выглядевшим мрачным и озабоченным. «Вы не должны были бы быть здесь», — строго сказал он и спросил, встал ли мой отец, так как офицер, который командует правительственными войсками, хотел бы с ним переговорить.
Мы, вероятно, выглядели довольно смешными в это солнечное утро, одетые как попало. Здесь был генерал Нокс, одетый в красный халат, полковник Торнхилл в хаки, так как он был уже на набережной, мой отец в бледно голубом халате. Его седые волосы были взъерошены. Один из секретарей в непромокаемом пальто поверх пижамы, моя мать совершенно одетая, одна из горничных, закутанная в толстое пальто. Командующий отрядом был, однако, спокоен и ему, вероятно, казалось совершенно нормальным быть принятым в пять часов утра посланником, одетым в халат и ночные туфли. Он заявил нам, что надеется занять крепость, но, если большевики будут сопротивляться и откроют огонь из тяжёлых орудий, посольство может быть совершенно разрушено. Поэтому для нас будет более безопасным отправиться в конюшни позади дома, но что мы должны быть готовы ежеминутно уйти и оттуда.
Мой отец ответил, что останется в посольстве, пока оно существует; однако, чтобы быть готовыми ко всему, мы запаковали чемоданы и потом, игнорируя приказ, столпились у окна в гостиной, наблюдая, что происходит. Наступило уже утро. Солнце сияло в безоблачном небе, красный флаг на крепости висел в неподвижном воздухе. Вдоль набережной стояли на коленях у каменных перил солдаты, положив ружья на гранит. Немного дальше стояли за укрытием два пулемёта. Суворовская площадь была переполнена войсками: пехота, артиллерия и одна или две роты морского корпуса и какого-то военного училища. Иногда раздавались выстрелы с противоположного берега, заставляя солдат, стоявших на коленях позади гранитных перил, прятать головы. Иногда шальная пуля попадала в стену посольства и слышался звук падающей штукатурки. Роты солдат, предшествуемые броневиками, медленно продвигались вперед по мосту. Навстречу им угрожающе вышел другой бронированный автомобиль, раздумал, и повернув, отъехал в сторону, преследуемый насмешливым хохотом. Вскоре позвонили из министерства иностранных дел, прося нас приехать туда, но отец мой отказался покинуть посольство.
Сам Терещенко пришёл просить его изменить своё решение. —· Большевики еще не открыли огня из тяжёлых орудий, — отвечал мой отец с улыбкой. — Я не могу покинуть моего поста.
Терещенко заявил, что опасность уже налицо, но ответ моего отца остался неизменным, хотя он с радостью принял гостеприимство министерства для моей матери и меня. Конечно, мы отказались его оставить, и хотя тут же была применена обычная аргументация насчёт того, чтобы от меня отделаться, мне всё же удалось с некоторыми трудностями убедить их оставить меня ещё немного.
Тем временем всё большее и большее число войск продвигалось по мосту, и временами слышалась стрельба, но ещё не было ничего серьёзного, и вскоре, после часу дня, крепость сдалась, ни разу не пустив в ход свои тяжёлые орудия.
Сейчас же после этого полная тишина воцарилась над Петроградом. Стали ходить трамваи, началось обычное движение, магазины открылись, жизнь продолжалась, как будто ничто не нарушило её. Однако, когда правительство снова овладело положением, оно упустило благоприятный момент. Керенский возвратился с фронта и попросил дать ему верховное командование над армией, чтобы Ленин был арестован и большевицкие главари строго наказаны. Но, когда, после долгих споров, эти полномочия были ему, наконец, даны, социалист и идеалист превозмог в нём государственного человека, и он так и не выполнил задуманных планов. Большевикам-матросам, которые были взяты в плен, была дана полная свобода; Ленину, после долгих предостережений об аресте, была дана возможность скрыться: несколько других большевицких главарей, которых арестовали, были отпущены; военным властям было запрещено разоружить рабочих, и прокламации, на которые никто не обращал внимания, были расклеены по городу, требуя добровольной сдачи оружия и снаряжения.
— Мы не должны проливать крови, — проповедовал Керенский, и казаки на похоронах своих товарищей в Александро-Невской лавре шли с суровыми лицами в погребальной процессии. Их товарищи отдали свою жизнь за правительство, а правительство приняло эту жертву, но ничего не сделало, чтобы покарать мятежников.
— Вы не должны проливать крови братьев!..
Это было несомненно очень благородное чувство, но разве кровь их братьев не была пролита и разве это должно было остаться без воздаяния? Этот вопрос остался без ответа.
Примечание:
[i] Бьюкенен Мириэль (англ. Meriel Buchanan; 1886-1959) — британская мемуаристка, дочь последнего посла Великобритании в Российской Империи; автор многочисленных статей и книг, в том числе о Царской Семье и России.
Единственный ребёнок в семье карьерного дипломата сэра Джорджа Бьюкенена. Детство и юность прошли заграницей, где служил отец: в Германии, Болгарии, Италии, Нидерландах и Люксембурге. В 1910 году семья переехала в Россию, куда отец был назначен послом. В России опубликовала два романа о жизни в Восточной Европе: «Белая ведьма» (англ. White Witch, 1913) и «Таня: Русская история» (англ.Tania. A Russian story, 1914). С началом Первой мировой войны семья осталась в России, где мать Мириэль Бьюкенен организовала больницу, а сама она служила там медсестрой. В январе 1918 года семья навсегда покинула Россию.
Начиная с 1918 года, написала ряд книг, посвящённых Российской Империи, Царской Семье Государя Николая II, русскому дворянству и международным отношениям: «Петроград: город беды, 1914-1918» (англ. Petrograd, the city of trouble, 1914-1918. — London: W. Collins, 1918); «Воспоминания о царской России» (англ. Recollections of imperial Russia. — London: Hutchinson & Co, 1923. — 227 p.); «Дипломатия и иностранные дворы» (англ. Diplomacy and foreign courts. — London: Hutchinson, 1928. — 228 p.); «Крушение империи» (англ. The dissolution of an empire. — London: John Murray, 1932. — 312 p.); «Анна Австрийская: Королева-инфанта» (англ. Anne of Austria: The Infanta Queen. — London: Hutchinson & Co, 1937. — 288 p.) и др. В 1958 году опубликовала книгу о дипломатической службе её отца – «Дочь посла» (англ. Ambassador’s daughter. — London: Cassell, 1958. — 239 p.).
В 1925 году вышла замуж за майора Валлийской гвардии Гарольда Уилфреда Кноулинга (ум. 1954). У них был единственный сын Майкл Джордж Александр (род. 1929).