Глава XVI.
КРУШЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ
Книга Мириэль Бьюкенен – дочери английского посла[i], «свидетельницы всех событий, подготовивших русскую революцию, а также и самой революции».
«ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ» получена из Франции вместе с другими историческими артефактами русского рассеяния, возникшего в мире после революции 1917 года. Она собиралась на протяжении многих лет одним русским эмигрантом и представляет собой сборник вырезок из русскоязычных газет, издаваемых во Франции. Они посвящены осмыслению остросовременной для нынешней России темы: как стало возможным свержение монархии и революция? Также в статьях речь идёт о судьбах Царской Семьи, других членов Династии Романовых, об исторических принципах российской государственности. Газетные вырезки читались с превеликим вниманием: они испещрены подчеркиванием красным и синим карандашами. В том, что прославление святых Царских мучеников, в конце концов, состоялось всей полнотой Русской Православной Церкви, есть вклад авторов статей из ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ и её составителя. Благодарю их и помню.
Монархический Париж является неотъемлемой частью Русского мира. Он тесно связан с нашей родиной и питается её живительными силами, выражаемыми понятием Святая Русь. Ныне Россию и Францию, помимо прочего, объединяет молитва Царственным страстотерпцам. Поэтому у франко-российского союза есть будущее.
Публикации первого тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parigskaya-tetrad/.
Публикации второго тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ-2: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parizhskaya-tetrad-2/.
ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ-3: http://archive-khvalin.ru/o-tainstvennom/; http://archive-khvalin.ru/vojna-armiya-i-strana/; http://archive-khvalin.ru/pamyati-imperatora-nikolaya-ii/; http://archive-khvalin.ru/llojd-dzhordzh/.
КРУШЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ.
Т. 1. http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parizhskaya-tetrad-3/krushenie-imperii/tom-i/
Т. 2.
Глава XII. http://archive-khvalin.ru/glava-xii/
Глава XIII. http://archive-khvalin.ru/glava-xiii/
Глава XIV. http://archive-khvalin.ru/glava-xiv/
Глава XV. http://archive-khvalin.ru/glava-xv/
+
ГЛАВА XVI.
Отречение Государя.
В воскресенье, 11 марта Родзянко послал телеграмму в Ставку, в Могилёв: «Положение серьёзное. В столице анархия. Правительство парализовано. Всеобщее недовольство растёт. На улицах происходит беспорядочная стрѣльба. Лицо, пользующееся доверием страны, должно взять управление в свои руки».
Государь был под впечатлением, что Родзянко — интриган и запуган. Он оставил телеграмму Родзянки без ответа. Его убеждение, что опасность раздута, подкреплялось теми успокоительными телеграммами, которые он получал от генерала Хабалова, командующего войсками петроградского военного округа, и от Императрицы, которая сообщала, что всё в порядке, и нет причин для беспокойства.
12 марта, однако, в ставке было получено сообщение о восстании в Волынском и Павловском полках, а также новая телеграмма Родзянки: «Положение значительно ухудшилось. Необходимо принять немедленные меры. Завтра будет слишком поздно. Бьёт последний час, когда решается судьба родины и династии».
Днём Государь, вняв советам свиты, приказал генералу Иванову с отрядом Георгиевских кавалеров немедленно двигаться на Петроград. Сам он выехал из Могилёва во вторник утром, 13 марта. Однако, Государю удалось доехать только до Бологого — революционные рабочие, по приказу члена Государственной Думы Бубликова, принявшего на себя комиссарство над железными дорогами, разобрали железнодорожный путь. Император отдал приказ направить поезд через Псков, в штаб главнокомандующего северо-западным фронтом генерала Н. Рузского. По прибытии туда, Государь принял ген. Рузского, имел с ним беседу и после этого послал телеграмму Родзянке, в которой соглашался дать правительство по соглашению с Государственной Думой. Но события шли слишком быстро. Потерявший голову Родзянко прислал телеграмму: «Слишком поздно. Теперь можно говорить лишь об отречении от престола». Этот ответ и доклад ген. Рузского о том, что армия настроена революционно, создали в Государе впечатление, что действительно отречение неизбежно. Я лично убеждена, что, если бы в этот грозный час Государь обратился бы с манифестом к населению и армии, в котором выразил бы свою готовность пойти на уступки, компромисс был бы найден, и нарастание революции удалось бы остановить.
Находясь в атмосфере вагона-салона императорского поезда, в окружении потерявших присутствие духа лиц свиты и предавшихся панике старых генералов, которые ежеминутно приносили Государю известия о нарастающем развале в тылу и о беспорядках в столице, будучи свидетелем того, как всё, на что он ещё рассчитывал, валится в какую-то бездну, и зная, что к Пскову приближаются члены Государственной Думы Шульгин и Родзянко для переговоров об отречении, Николай II пережил в этот трагический день 15 марта нечеловеческие муки. Думал ли он в эти роковые часы о тех ошибках, которые привели Россию к катастрофе, об этом никто не узнает, но в его дневнике сохранилась следующая запись, которая лучше всего характеризовала состояние духа несчастного Царя: «Кругом измена, трусость, обман…». В это утро он сказал ген. Рузскому, что намерен отречься от престола в пользу сына, но днём, после прогулки с герцогом Лейхтенбергским, он вызвал лейб-медика Фёдорова и просил его откровенно ему ответить, имеет ли Наследник Цесаревич шансы дожить до совершеннолетия? Печально ответил ему профессор Фёдоров, что вряд ли Цесаревич доживёт до семнадцати лет и, что, во всяком случае, он никогда не будет нормально здоровым.
— Наука свидетельствует о том, — говорил он, — что некоторые больные гемофилией живут долгие годы, но нельзя скрыть того факта, что Цесаревич может скончаться каждую минуту от малейшего поранения.
— Но ведь мы же можем следить за его здоровьем, — настаивал Государь, — он же ребенок, и ещё нуждается в попечении своих родителей. Как вы думаете, профессор, нам позволят остаться вместе?
Старый профессор отрицательно покачал головой:
— Думаю, что это будет невозможно.
Император молча с отчаянием взглянул на него, поникнул головой, и доктор тихо вышел, оставив Николая II наедине со своими думами.
Оба делегата от Государственной Думы должны были приехать к семи часам, но поезд опоздал на три часа, и легко себе представить, что означало это ожидание для человека, бывшего недавно самым могущественным самодержцем в мире и который ещё никогда в жизни не ждал никого. Несмотря на всё это, спокойное достоинство его не покидало и, хотя лицо его покрыла смертельная бледность, когда явились члены Государственной Думы, он вполне владел собою.
Депутаты были нервны и не скрывали своего волнения. Сначала сбивчиво, но постепенно овладев собою, Гучков сообщил Государю о событиях в столице.
Николай II спокойно слушал и, наконец, заговорил:
— Я думал весь вчерашний и сегодняшний день и решил отречься от престола. Сначала я решил это в пользу моего сына, но теперь пришёл к убеждению, что не могу с ним расстаться. Надеюсь, что вы поймёте меня и оцените мои чувства отца.
Никто не ожидал этих спокойно произнесённых слов, и ропот изумления пробежал в глубокой тишине салон-вагона. Шульгин попробовал выразить слабый протест, но Гучков заявил, что он не может противиться отеческим чувствам, и акт отречения, написанный Императором, был тут же оглашён. Написанный в простых и лаконических выражениях, он призывал народ к доведению войны до победы любой ценой…
В момент подписания отречения Император взглянул на Гучкова, и его усталые голубые глаза сделались строгими.
— Господа, — и в его голосе прозвучала новая решимость, — можете ли вы взять на себя ответственность и поручиться мне, что это отречение вернёт нашей родине внутренний мир и не вызовет никаких дальнейших осложнений?
Гучков дал решительно положительный ответ. Следом за ним и Шульгин пробормотал несколько успокоительных слов. Весьма вероятно, что всё же какое-то сомнение закралось в их душу, какие-то угрызения совести, боязнь за будущее. Взоры их опустились пред спокойным, твёрдым взглядом Государя, который только что отказался от всех своих прав, и они покинули царский салон-вагон не как победители, уверенные в своём успехе, но как люди, потерпевшие тяжкое поражение.
После этого Государь выразил желание, чтобы его поезд вернулся в Могилёв. Он хотел проститься с офицерами ставки и представителями иностранных армий, состоявших при его особе. Но в продолжение этого долгого путешествия, когда он был наедине со своими думами, только что подписанное им отречение представилось ему, по-видимому, в ином свете. Он понял все опасности, угрожавшие России, зыбкость обещаний, данных Государственною Думой, и ту божественную миссию, которую возложили на него происхождение и таинство миропомазания. Обо всём этом передумал он, вероятно, этой бессонной ночью, и принял новое решение, которое хотя и осталось невыполненным, но оно пролило новый свет на его сложный характер и сводило на нет все утверждения о его яко бы слабохарактерности, за которую его так любили упрекать.
По приезде в Могилёв его первыми словами, обращёнными к генералу Алексееву, были:
— Я изменил своё решение. Я хотел бы изъявить своё согласие на немедленное вступление на престол Цесаревича Алексея. Пошлите немедленно об этом телеграмму в Петроград.
Алексеев взял телеграмму, прочёл её и… не послал. Он полагал, что в России нет более места для Царя. Эта телеграмма так никогда и не достигла Петрограда, и этот величайший жест самопожертвования Николая II остался раз навсегда никем не принятым и неоценённым. «Не желая смущать умы», Алексеев не сказал никому о этой телеграмме и лишь значительно позднее передал её генералу Деникину, который упоминает о ней в своей книге.
Войска, состоявшие при Ставке, были верны долгу и присяге, и известие об отречении Императора, как громом поразило всех. В толпе генералов и офицеров, которые собрались для встречи Государя на перроне вокзала, едва ли у кого не навернулись слёзы на глазах, когда из вагона вышла стройная фигура Государя и прошла между рядами, здороваясь с каждым за руку и обмениваясь словами приветствия. Это не был уже Император Всероссийский, но лишь полковник Романов.
Все были настолько потрясены мерами, принятыми Государственной Думой и Временным Правительством, что представители союзных держав написали генералу Алексееву письмо о просьбе сопровождать Государя в Царское Село.
— Мы считаем своим долгом, — заканчивали они своё письмо, — обратиться к вам во внимание к тем отношениям, которые сложились между нами и Его Величеством, когда он был Верховным Главнокомандующим.
Генерал Алексеев, однако, отклонил их просьбу, и его ответ был сух и резок:
— Я держусь того мнения, что эта поездка не нужна. Мне необходимо войти в связь с Временным Правительством. Это может отсрочить отъезд Государя.
17 марта приехала из Киева вдовствующая Императрица, чтобы провести с своим сыном два дня. Присутствие горячо любимой матери явилось как бы целительным бальзамом для душевных ран Николая II, который вдруг оказался таким бесконечно одиноким. А в это время в Ставку приходили известия о новых изменах и предательстве, которые лишний раз свидетельствовали о непрочности человеческой преданности.
Между тем в Петрограде состоялось продолжительное совещание между представителями Государственной Думы и Великим Князем Михаилом Александровичем. Милюков и Гучков, потрясённые нарастанием анархических настроений в стране, настаивали на сохранении в России монархического строя. Однако, Керенский был против того, чтобы Великий Князь принял корону, переданную ему его царственным братом, и упорство Керенского взяло верх: молодой офицер с синими глазами и нерешительным лицом подписал манифест, в котором в пышных, детских фразах говорилось о том, что престол останется свободным до решения Учредительного Собрания.
— Одному Богу ведомо, что заставило Мишу подписать этот позорный манифест! — с грустью отмечал Государь в своем дневнике. — Это конец всему!
— Русская армия не будет долее бороться без водительства Государя! — воскликнул мой отец, когда ему сообщили об отречении.
— Господа, вы ведёте Россию к гибели! — в отчаянии кричал Гучков.
Но, приняв одну из своих излюбленных, театральных поз, Керенский патетически восклицал:
— Мы будем держать священную чашу вашей власти так, что не прольётся ни одной капли этой драгоценной влаги до созыва Учредительного Собрания.
В своей книге «Николай II, каким я его знал» сэр Хэеньбюри Вилльямс (военный представитель Великобритании в царской Ставке в Могилёве – А.Х.) подробно рассказывает о своей последней встрече с Государем, которая состоялась 19 марта. Всеми покинутый пустой дом Могилёвского губернатора, большая, скудно освещённая комната, одинокая фигура человека, всегда окружённого толпою свиты, печать запустения и неряшливости, лежавшая в толстом слое пыли, покрывавшей предметы в зале, бледное лицо и усталые глаза, которые загорелись внезапным блеском при упоминании о войне:
— Запомните, главное — победить!
21 марта утром в одной из зал ставки собрались генералы и офицеры штаба Верховного Главнокомандующего, чтобы проститься с Государем. Бледный, срывающимся, хриплым голосом обратился Николай II к ним с несколькими простыми словами, в которых говорил, что оставляет их и просит их прежде всего довести войну до победного конца. Потом обойдя всю залу, он подал каждому руку, и старые генералы и простые солдаты старались, как могли, выразить свои чувства любви и преданности. Некоторые из них падали на колени, плакали и повторяли: «Батюшка! Господь тебя благослови! На кого ты нас покидаешь?..».
Император посмотрел вокруг себя мокрыми от слёз глазами, его губы задрожали. Он постарался принудить себя улыбнуться, хотел сказать ещё последнее прости, но голос его оборвался. Он поднял руку, махнул ею безнадежно и провожаемый криками «ура» вышел.
Приказ Государя, в котором он прощался с войсками, не был опубликован Временным Правительством, которое, по-видимому, опасалось, что он произведёт слишком глубокое впечатление на народные умы. И, хотя о нём уже писали много раз раньше, я считаю долгом привести его здесь частично, как лишнее доказательство искренности и верности союзникам монарха, которого обвиняли в измене и в стремлении к заключению сепаратного мира.
«В последний раз я обращаюсь к вам, мои верные войска. С того момента, когда я отрёкся от престола за себя и за сына, верховная власть в России перешла, по почину Государственной Думы, к Временному Правительству. Да поможет ему Господь Бог повести Россию по пути славы и благоденствия! И да поможет Господь и вам, мои доблестные войска, победить жестокого врага. Вы геройски боролись в течение более двух лет. Вы переносили все невзгоды. Вы проливали свою кровь. Вы делали громадные усилия. Теперь близится час, когда, в союзе с остальными народами, вы восторжествуете над врагом. Эта война, ещё небывалая в истории, должна вестись до победного конца. Тот, кто думает о мире в такой момент, тот, кто желает его, — изменник Родине! Я знаю, что каждый истинный солдат думает так же, как и я. Исполняйте же ваш долг. Защищайте родину. Повинуйтесь Временному Правительству и вашим офицерам и знайте, что падение дисциплины на руку только врагу. Я твёрдо убежден, что бесконечная любовь к родине жива в ваших сердцах. Да благословит вас Господь, и пусть Св. Георгий Победоносец приведёт вас к победе».
В тот же день поезд, который должен был отвезти Императора в Царское Село, прибыл в Могилёв, и путь от дворца до вокзала был переполнен народом, который стоял на коленях по пути следования Царского автомобиля. У всех на глазах стояли слёзы, и губы непроизвольно шептали напрасные и теперь никому ненужные слова молитв о его благоденствии. И, когда поезд тронулся, четыре делегата Государственной Думы сообщили Государю, что он теперь находится под арестом — сообщение, которое они побоялись сделать раньше, из опасения, что преданные Царю войска могли бы противодействовать приведению этого приказа в исполнение.
Последним официальным актом Государя было назначение Великого Князя Николая Николаевича Верховным Главнокомандующим. К сожалению, Великий Князь не мог прибыть в Ставку до 24 марта, а к этому времени Временное Правительство, все более и более подпадавшее под власть петроградской черни, это назначение отменило.
«Чувства народа, — говорилось в пышном и многословном обращении правительства по этому поводу, — не могут мириться с тем, чтобы официальные посты занимались бы кем-либо из членов Дома Романовых. Временное Правительство считает поэтому своим долгом прислушаться к этому голосу народа, так как в противном случае это может привести к самым серьёзным осложнениям, и просит вас пойти ему навстречу и сложить с себя звание Верховного Главнокомандующего до вашего приезда в ставку…»
Ответ Великого Князя был корректен и полон достоинства. Он просил освободить его от звания Главнокомандующего Кавказским фронтом и отдавал себя в распоряжение Временного Правительства.
— Я рад, — добавил он, — что лишний раз могу доказать мою любовь к родине, в которой не может сомневаться Россия.
Когда до фронта дошли известия об отставке Великого Князя, поднялась волна недовольства и возмущения. Для военных, которые оставались верными престолу и родине, это было последним ударом и гибелью всех надежд на возможность спасения родины. Даже те военные, которые приветствовали отречение Царя, теперь были подавлены тем, что человек, который пользовался в армии таким большим авторитетом, как Великий Князь Николай Николаевич, вынужден был сойти со сцены. Этот акт лишний раз свидетельствовал об отсутствии лояльности и мужества в среде членов Временного Правительства. Загипнотизированные велеречивостью Керенского, терроризированные Советами рабочих и солдатских депутатов, члены Временного Правительства не выполнили торжественного обещания, которое они дали Государю и союзникам, и, в своём желании подлаживаться под вкусы революционной толпы, забыли о необходимости продолжения войны.
Назначение Великого Князя Николая Николаевича, по всей вероятности, вызвало бы неудовольствие в среде социалистов, но это назначение было единственным средством сохранить армию от развала, и его отставка была равносильна крушению России, как воюющей державы. Россия, оставшаяся без правителя, отравленная коммунистической пропагандой и обессиленная пресловутым приказом № 1, превращалась в море анархии, русская армия — в сброд грязных, рваных, распущенных солдат.
«Приказы комиссии Государственной Думы по военным делам следует исполнять лишь в том случае, если они не будут противоречить приказам Советов», — говорилось в четвёртом пункте этого приказа. Ещё худшее стояло в пункте шестом:
«На смотрах и при исполнении своих служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строгую дисциплину, но вне парадов и службы, в своей политической, социальной и личной жизни солдаты ничем не должны отличаться от остальных граждан. В частности упраздняется отдание чести вне службы».
Русская армия разлагалась, и единственный человек, который ещё мог бы её спасти, был осуждён на изгнание и бездействие.
Примечание:
[i] Бьюкенен Мириэль (англ. Meriel Buchanan; 1886-1959) — британская мемуаристка, дочь последнего посла Великобритании в Российской Империи; автор многочисленных статей и книг, в том числе о Царской Семье и России.
Единственный ребёнок в семье карьерного дипломата сэра Джорджа Бьюкенена. Детство и юность прошли заграницей, где служил отец: в Германии, Болгарии, Италии, Нидерландах и Люксембурге. В 1910 году семья переехала в Россию, куда отец был назначен послом. В России опубликовала два романа о жизни в Восточной Европе: «Белая ведьма» (англ. White Witch, 1913) и «Таня: Русская история» (англ.Tania. A Russian story, 1914). С началом Первой мировой войны семья осталась в России, где мать Мириэль Бьюкенен организовала больницу, а сама она служила там медсестрой. В январе 1918 года семья навсегда покинула Россию.
Начиная с 1918 года, написала ряд книг, посвящённых Российской Империи, Царской Семье Государя Николая II, русскому дворянству и международным отношениям: «Петроград: город беды, 1914-1918» (англ. Petrograd, the city of trouble, 1914-1918. — London: W. Collins, 1918); «Воспоминания о царской России» (англ. Recollections of imperial Russia. — London: Hutchinson & Co, 1923. — 227 p.); «Дипломатия и иностранные дворы» (англ. Diplomacy and foreign courts. — London: Hutchinson, 1928. — 228 p.); «Крушение империи» (англ. The dissolution of an empire. — London: John Murray, 1932. — 312 p.); «Анна Австрийская: Королева-инфанта» (англ. Anne of Austria: The Infanta Queen. — London: Hutchinson & Co, 1937. — 288 p.) и др. В 1958 году опубликовала книгу о дипломатической службе её отца – «Дочь посла» (англ. Ambassador’s daughter. — London: Cassell, 1958. — 239 p.).
В 1925 году вышла замуж за майора Валлийской гвардии Гарольда Уилфреда Кноулинга (ум. 1954). У них был единственный сын Майкл Джордж Александр (род. 1929).