часть 1
О жизни и творчестве великого русского поэта Павла Васильева
Минуло больше четверти века с тех пор, как в Павлодаре, на исконно казачьих землях – родине русского поэта Павла Васильева, прошли Первые Всесоюзные чтения, посвященные его 80-летию. Они подарили мне знакомство со многими замечательными людьми: критиками, литературоведами, ценителями поэзии, а главное – с женой, братом и дочерью замученного в 37-ом, двадцатисемилетним, самобытного мастера Слова. И двадцать два года прошло с написания моей статьи «Русский исход», с которой хочу познакомить читателя, прежде чем продолжу разговор сегодняшнего дня.
Нет теперь Союза, а русский Иртыш несет свои воды по казахским суверенным степям. Русские, никогда не приходившие никуда с огнем и мечом, переживают ныне время исходов от народов, с которыми долгие годы жили дружно и которые впали по слабости своей в беснование национальной гордыни. Русские, прозревая и платя за прозрение кровью, уходят и уносят с собой память, в том числе и о большом своем поэте Павле Васильеве…
В его судьбе и творчестве видны истоки и причины русского исхода из Азии в конце ХХ-го века. Видны духовным оком и пути спасения.
Сила подлинного таланта – в быстротечности перехода от радикальных устремлений юности, готовой к самым необдуманным и решительным поступкам вплоть до самопожертвования за показавшуюся великой мечту, к пониманию сложности бытия. И если возможно говорить о мере таланта, гениальности, то в России она определялась именно тем, насколько быстро улетучивался из головы горячечный бред «наполеоновских» идей и происходило духовное возмужание художника, сознательного выбиравшего «народную тропу».
Внешняя событийная канва жизни при этом не всегда совпадает с духовным ростом. Вот и П. Васильев – гулена, путаник, любимец женщин, бродяга – создает в двадцать три года шедевр русской лирики советского периода – «Раненую песню», которая впервые была опубликована только в 1988 году Г. Тюриным в молодогвардейском сборнике «Верю в неслыханноё счастье». Через два года посла «Раненой песни» в ту же ночь, что и знаменитое стихотворение «Прощание с друзьями», поэт напишет еще одно – «Я полон нежности к мужичьему сну». Ставшее достоянием читателей, благодаря усилиям С. Поделкова в 1988 году («Литературная Россия», № 39), это и подобные ему произведения, отмеченные печатью многовековой народной мудрости, говорят о раннем возмужании поэта, присущем всем талантливым натурам. В стихах молодого Павла Васильева можно найти предостаточно отречений от старой и вечной веры, от прежнего уклада жизни; строк, порой граничащих с кощунством:
Пусть ты мне давала семью и дом,
Поила меня своим молоком,-
Я все ж тебя ненавижу.
(«Провинция-периферия»)
Он искренне пытался разорвать родовую пуповину, связывающую его с живительным источником, чтобы превратиться в сына «земнощарой республики» – «одной грохочущей периферии».
Не вышло. Скоро наступило прозрение и покаяние. Правда, дошло оно до нас поздно. Но разве еще вчера П. Васильеву простили бы строки:
Вспоминаю я город
С высокими колокольнями
Вплоть до пуповины своей семьи.
Расскажи — что! Родина,
Ночью так больно мне,
Протяни мне,
Родина, ладони свои.
А как в эпоху беломоро-балтийской перековки прозвучали бы слова: «Мы не отречемся от своих матерей, //Хотя бы нас// Садили на колья»? И как «смеет», задаваться поэт таким «кощунственным» вопросом: «Может быть, лучшего ребенка в стране// Носит в своем животе поповна?» Эти цитаты взяты из стихотворения «Раненая песня», написанного в 1933-м, а опубликованного впервые спустя пятьдесят пять лет.
Обратить, думаю, необходимо внимание и на произведение, с которым читатели также впервые познакомились в сборнике «Верю в неслыханное счастье», где помещена и «Раненая песня». На первый взгляд – перед нами шуточное стихотворение, стилизованное под народный лубок:
Прискакали два лыцаря к красотке,
У красотки вся квартера освещена.
Выставила им водки и селедки,
Полюбовника за дверь выставила она.
Звякали уздечками серебряными кони
На привязи. Огни потушил телеграф.
Дала красотка лыцарям по иконе,
Но полюбовник, «смертью смерть поправ»,
Вновь возвратился в обогретое место,
По-другому повернулось дело теперь:
Он ее жених, а красотка его невеста,
Дверь закрыта. Лыцари, выламывайте
напрочь дверь!
Не характерная для П. Васильева поэтика – предельная обобщенность, зашифрованность текста – дает возможность предположить, что автором предполагалось опубликовать стихотворение с целью, если не прямо, то хотя бы косвенно заявить о своей позиции. Дата написания – 1934-й год. Теперь известно, что в 1934-35 годы поэт создал «Песню о том, что сталось с тремя сыновьями Евстигнея Ильича на Беломорстрое», «Тройку», «Прощание с друзьями» и «Я полон нежности к мужичьему сну» – стихотворение, в котором П. Васильев клянется быть защитником всего русского трудового крестьянства, пухнущего от голода и выселяемого с родных мест. Наступила пора взять бывшему вольному казаку-кочевнику эту «сумочку переметную» на свои плечи. Тяжесть ноши увеличивали все возрастающая духовная изоляция и усиливающаяся травля. Понятно: в такой атмосфере П. Васильев рассчитывал, что читатель-друг сможет правильно расшифровать смысл стихотворения, но при этом у критической дубины не будет прямого повода для очередного удара по автору.
Наряду с датой написания, ключевым оказывается название: «Песня юго-западных славян». Помимо того, что в тридцать четвертом небезопасно вообще было упоминать каких-либо славян, такое заглавие могло напомнить о знаменитых пушкинских «Песнях западных славян». И там, и тут в основе лежат мистификации; и там, и тут речь – о современных для обоих поэтов политических ситуациях. Через сто лет П. Васильев как бы прибавляет к пушкинскому циклу еще одну славянскую песню.
Для Павла Васильева и его современников некоторые вещи были понятнее, чем читателям конца ХХ-го века. Имею в виду христианский, православный взгляд Пушкина на мир.
В одной из песен «Феодор и Елена» цикла «Песни западных славян» первый поэт России – А.С. Пушкин рассказывает нечто о ритуально-мистических проделках. Получив отпор своим любовным притязаниям, старый греховодник Стамати посредством сатанинских козней задумал погубить молодую жену Феодора Елену:
На кладбище приходит Стамати,
Отыскал под каменьями жабу
И в горшке жиду ее приносит.
Жид на жабу проливает воду,
Нарекает жабу Иваном
(Грех велик христианское имя
Нарещи такой поганой твари!).
Они жабу всю потом искололи,
И ее — ее же кровью напоили.
Напоивши, заставили жабу
Облизать поспелую сливу.
Наважденную таким образом сливу предлагают Елене. Неповинная, околдованная, оклеветанная Елена гибнет от руки вернувшегося из-за моря мужа, вследствие колдовства впадшего в смертный грех. Но по милосердию Божию кровь непорочной Елены омывает все грехи, чистая жертва побеждает демонскую злокозненность. Истина открывается и справедливость торжествует:
И Феодор Стамати зарезал,
А жида убил, как собаку,
И отпел по жене панихиду.
(Пушкин А.С. ПСС в 6 томах, М. — Л., 1936. Т. 2. С. 30-32).
Если посмотреть в целом, у Пушкина в песнях западных славян речь идет о государственной и религиозной свободе, находящихся под иноверческим игом славян. Поэтому, когда в Васильевском стихотворении рядом со строчкой: «Дала красотка лыцарям по иконе»,- возникает фраза: «Но полюбовник, — и затем в кавычках, что исключительно важно, — «смертию смерть поправ», — и далее по тексту, то православный христианин понимает, что кавычки здесь указывают на переосмысление адресата.
Использование христианских символов и формул стало обычным явлением в произведениях так называемой освободительной литературы и революционной песни. Чем достигался двойной эффект: умалялись чужие святыни и возвеличивались свои герои (достаточно вспомнить хорошо всем известные «Вы жертвою пали в борьбе роковой…», «Смело, товарищи, в ногу!» Л.П. Радина, «Варшавянка», «Беснуйтесь, тираны» Г.М. Кржижановского, «Песню пролетариев» А.Я. Коца и многие другие). В этой традиции «жених» (и намеренно эмоционально сниженное П. Васильевым – «полюбовник») есть никто иной, как демократ, революционер, обручающийся с невестой-Россией. Подобные аллегории опять же характерны в данной традиции. (Усложненный вариант этой аллегории можно видеть, например, в комедии Н.Г. Чернышевского «Мастерица варить кашу», поставленной впервые на сцене театра политкаторжан – товарищей писателя по ссылке).
Но важно отметить: что «полюбовник» в стихотворении П. Васильева предпринимает вторую попытку. Судя по тому, что финальный аккорд звучит: «Лыцари, выламывайте напрочь дверь!» — автор призывает славян освободить родину-Россию от какого-то ига, навязанного обманом.
Хотя Пушкинская песня «Феодор и Елена» рисует нам возмездие клеветникам: «И Феодор Стамати зарезал,// А жида убил, как собаку,// И отпел по жене панихиду», — вряд ли Васильевскую мысль (не говоря уже о Пушкинской) стоит трактовать вульгарно как жажду отмщения какому-то конкретному народу – туркам или там грузинам… Скорее здесь другое: к 1934-му году для Павла Васильева стало ясно, что путь на крови, по которому повели Россию «женихи»-богоборцы, – тупиковый.
Сама по себе, конечно, Васильевская «Песня юго-западных славян» лишь точка отсчета, некое оптическое стекло, в таком ракурсе преломляющее исходящие от «солнца русской поэзии» лучи, что они в ином свете освещают все творчество Павла Васильева.
Здесь уместно напомнить отрывок из главы за февраль 1877 года «Дневника писателя» русского гения Ф.М. Достоевского: «А между тем, знаете ли, господа, что «Песни западных славян» – это шедевр из шедевров Пушкина, между шедеврами его шедевр не говоря уже о пророческом и политическом значении этих стихов, еще пятьдесят лет тому назад появившихся. Факт тогдашнего появления у нас этих песен важен: это предчувствие славян русскими, это пророчество русских славянам о будущем братстве и единении. (…) По-моему, Пушкина мы еще и не начинали узнавать: это гений, опередивший русское сознание еще слишком надолго. Это был уже русский, настоящий русский, сам, силою своего гения, переделавшийся в русского… Это был один из первых русских, ощутивший в себе русского человека всецело, вызвавший его в себе и показавший на себе, как должен глядеть русский человек, — и на народ свой, и на семью русскую и на Европу, и на хромого бочара, и на братьев славян».
Вот какая возникает достаточно сложная картина. Культура славян формировалась веками в русских равнинах, вдоль долин северных рек, в лесах и прибрежных зонах северных морей. Ее ярчайшим выразителем стал Пушкин, отдавший предпочтение русской православной мысли перед западничеством. История же европейской культуры Нового времени (в том числе и значительной русской т.н. «демократической») есть последовательное отрицание традиции, которое в двадцатом столетии завершилось «отрицанием отрицания» – саморазоблачением рационалистической философии.
Русская же православная Духовная культура, тяготеющая к динамической картине бытия, органично приняла в свое лоно русского азиата Павла Васильева.
Как отступление П. Васильева от предков и их веры по молодости, так и отступление русского народа в целом от Православной веры, — приводит к одному результату: нас гонят и на западе и на востоке. Но через эти страдания и даже мученическую смерть, попускаемые нам Богом за грехи наши, приходит очищение и покаяние, а с ними и – победа!
Мистический смысл взаимоотношений России с Востоком раскрыл в своей знаменательной речи, произнесенной в день Священного Коронования Государя Императора Николая II 14-го мая 1909 года в Кафедральном соборе Владивостока выдающийся церковный проповедник, новомученик Российский протоиерей о. Иоанн Восторгов: «Стойте здесь, — как будто обращается к нам, ныне живущим, пламенный проповедник, — на грани России пред лицом врага; стойте пред лицом Востока с его загадочной судьбою. Но стойте со Христом и со крестом, и тогда Восток, приняв Христа, встретится с нами, как с братьями, а не как со смертельными врагали и хищниками. И не в крови, и брани, а в единении веры и любви будет тогда разрешение вопроса об отношениях России и Востока…»
Бог даст – и настанет срок: Павел Васильев возвратится на родину, в Павлодар.
И как обещание обязательно вернуться на «малую родину», что расцветет в новой Святой Руси, сбросившей иноверное иго «полюбовников», звучит стихотворение «Прощание с друзьями» великого поэта и русского азиата Павла Васильева:
Друзья, простите за все — в чем был виноват,
Я хотел бы потеплее распрощаться с вами.
Ваши руки стаями на меня летят —
Сизыми голубицами, соколами, лебедями.
Посулила жизнь дороги мне ледяные —
С юностью, как с девушкой, распрощаться у колодца.
Есть такое хорошее слово — родныя,
От него и горюется, и плачется, и поется.
А я его оттаивал и дышал на него,
Я в него вслушивался. И не знал я сладу с ним.
Вы обо мне забудете, — забудьте! Ничего,
Вспомню я о вас, дорогие, мои, радостно.
Так бывает на свете — то ли зашумит рожь,
То ли песню за рекой заслышишь, и верится
,Верится, как собаке, а во что — не поймешь,
Грустное и тяжелое бьется сердце.
Помашите мне платочком, за горесть мою,
За то, что смеялся, покуль полыни запах…
Не растут цветы в том дальнем, суровом краю,
Только сосны покачиваются на птичьих лапах.
На далеком, милом Севере меня ждут,
Обходят дозором высокие ограды,
Зажигают огни, избы метут,
Собираются гостя дорогого встретить как надо.
А как его надо — надо его весело:
Без песен, без смеха, чтоб ти-ихо было,
Чтобы только полено в печи потрескивало,
А потом бы его полымем надвое разбило.
Чтобы затейные начались беседы…
Батюшки! Ночи-то в России до чего ж темны.
Попрощайтесь, попрощайтесь, дорогие, со мной, я еду
Собирать тяжелые слезы страны.
А меня обступят там, качая головами,
Подпершись в бока, на бородах снег.
«Ты зачем, бедовый, бедуешь с нами,
Нет ли нам помилования, человек?»
Я же им отвечу всей душой:
«Хорошо в стране нашей, — нет ни грязи, ни сырости,
До того, ребятушки, хорошо!
Дети-то какими крепкими выросли.
Ой, и долог путь к человеку, люди,
Но страна вся в зелени — по колени травы.
Будет вам помилование, люди, будет,
Про меня ж, бедового, спойте вы…
1935»
Помним тебя, бедового. И еще обязательно о тебе споем. У Бога нет неизвестных солдат и забытых поэтов. Не прощаюсь. До свидания, друг мой, до свидания…
Андрей Хвалин
1995-2017 гг.