ГЛАВА IV.

КРУШЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ

Книга Мириэль Бьюкенен – дочери английского посла[1], «свидетельницы всех событий, подготовивших русскую революцию, а также и самой революции».

 «ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ» получена из Франции вместе с другими историческими артефактами русского рассеяния, возникшего в мире после революции 1917 года. Она собиралась на протяжении многих лет одним русским эмигрантом и представляет собой сборник вырезок из русскоязычных газет, издаваемых во Франции. Они посвящены осмыслению остросовременной для нынешней России темы: как стало возможным свержение монархии и революция? Также в статьях речь идёт о судьбах Царской Семьи, других членов Династии Романовых, об исторических принципах российской государственности. Газетные вырезки читались с превеликим вниманием: они испещрены подчеркиванием красным и синим карандашами. В том, что прославление святых Царских мучеников, в конце концов, состоялось всей полнотой Русской Православной Церкви, есть вклад авторов статей из ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ и её составителя. Благодарю их и помню.

Монархический Париж является неотъемлемой частью Русского мира. Он тесно связан с нашей родиной и питается её живительными силами, выражаемыми понятием Святая Русь. Ныне Россию и Францию, помимо прочего, объединяет молитва Царственным страстотерпцам. Поэтому у франко-российского союза есть будущее.

Публикации первого тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parigskaya-tetrad/.

Публикации второго тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ-2: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parizhskaya-tetrad-2/.

ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ-3: http://archive-khvalin.ru/o-tainstvennom/; http://archive-khvalin.ru/vojna-armiya-i-strana/; http://archive-khvalin.ru/pamyati-imperatora-nikolaya-ii/; http://archive-khvalin.ru/llojd-dzhordzh/.

КРУШЕНИЕ ВЕЛИКОЙ ИМПЕРИИ.

Т. 1. От автора. http://archive-khvalin.ru/krushenie-ot-avtora/.

ГЛАВА I. http://archive-khvalin.ru/glava-i/

ГЛАВА II. http://archive-khvalin.ru/glava-ii/

ГЛАВА III. http://archive-khvalin.ru/glava-iii/

 

ГЛАВА ΙV.

Высочайшие Особы[2].

Говорят, что Императору Николаю II была предсказана его трагическая судьба, и что его царствование началось под знаком несчастья и злого рока. Когда скончался его отец Император Александр III, то сразу же почувствовалась какая-то пустота, невознаградимая потеря, смутное предчувствие приближающейся катастрофы.

На самом же деле наибольшего блеска достигала жизнь русского двора в царствование не Александра III, а Александра II. В годы этого царствования постоянные празднества ярко освещали окна Зимнего Дворца и, когда семь или восемь тысяч человек садились после бала за богато украшенные столы в дворцовых залах, то это были не просто торжественные придворные приёмы, но собрания, на которых царило непринуждённое веселье. Несомненно, Император Александр II был последним русским монархом, который пользовался благами жизни так, как умели это делать его предки. И в то же самое время Александр II был последним Императором, который был действительно близок к русскому народу. Он разговаривал, как с высокопоставленными людьми, так и с самыми обыкновенными смертными с тою чарующей фамильярностью, которая составляет основную черту русского характера.

И этому русскому Царю, который освободил крестьян от крепостной зависимости и был самым либеральным русским Государем, революционеры отравили последние годы царствования своими вечными покушениями на его жизнь. Дело дошло до того, что он запретил членам Царской фамилии сопровождать его·на официальных выступлениях, чтобы не подвергать·их жизни опасности.

13 марта 1881 г. козни нигилистов увенчались успехом. Хотя первая бомба, брошенная в сани Государя, ранила лишь несколько солдат из его эскорта, и самому Императору удалось бы избежать гибели, если бы он не вышел из экипажа и не подошёл к раненым, чтобы им помочь. В это время была брошена вторая бомба, которая ранила Александра II смертельно. Императора принесли в Зимний Дворец совершенно изувеченного, где он и скончался. А в это время толпа его верноподданных, собравшаяся на Дворцовой площади под окнами Зимнего Дворца в молчании слушала заунывный благовест Исаакиевского собора.

Говорят, что в день своей смерти Александр II подписал указ о даровании русскому народу конституционного образа правления. Акт этот так и не был приведён в исполнение. Сторонники либеральных реформ утверждали, что, если бы России была бы тогда дана конституция, русская история пошла бы по совершенно·иному руслу и революция прекратилась бы.

В громадном и внушительном Александре III не было живости и доступности его отца. Он жил в полном уединении в Гатчине, приезжая в столицу только для придворных приемов и дел. Его супруга Императрица Мария Фёдоровна отличалась, наоборот, очень весёлым нравом, и многие представители аристократии даже ставили ей в вину её живость и любовь к развлечениям. Но она была слишком популярна, чтобы мнения её критиков могли бы изменить её положение в обществе. Где бы она ни появлялась, сияние её глаз, её жизнерадостность и тонкий юмор привлекали к ней симпатии всех окружающих.

Она имела влияние на своего сына и после смерти Александра III, хотя к великому несчастью для России, влияние молодой Императрицы находилось неизбежно в оппозиции влиянию Марии Фёдоровны и с годами всё увеличивалось, пока под конец не взяло верх, уничтожив совершенно власть матери над слабой и колебающейся натурой Николая II. Однако, он был искренно привязан к Марии Фёдоровне, и не проходило дня, чтобы они не виделись. В то время, как молодая Императрица всё более уединялась, вдовствующую Императрицу можно было видеть всегда на людях. Очень часто можно было встретить на улицах столицы её миниатюрную фигуру, одетую в чёрное, в санях или же в экипаже, с чернобородым камер-казаком на запятках. Или же, наоборот, вся в белом, сияя бриллиантами, занимала Мария Фёдоровна место своей невестки рядом с Государем на каком-нибудь торжественном приёме. Иногда её можно было видеть на каком-нибудь обеде или же балу, следящей своими удивительными глазами, которые не теряли своего блеска, за всеми окружающими. Она непринуждённо и приятно со всеми беседовала, всех помнила и каждому умела сказать то, что было нужно.

Когда в 1914 году началась война, Императрица Мария Фёдоровна жила с своей сестрой, покойной королевой Александрой в Мальборо-Хоузе, и несмотря на все просьбы и уговаривания, немедленно отправилась в Россию, хотя её поезд и был задержан в Берлине и ей не позволили проехать дальше. В этот томительно душный августовский день Императрица сидела в течение долгих часов в вагоне с опущенными шторами, прислушиваясь к крику и смеху солдат на вокзале, пока не явился чиновник церемониальной части, и не слишком вежливо предложил, либо возвратиться в Англию, либо проехать через Данию. Без всякого колебания она согласилась на последнее, но немедленно, по прибытии в Копенгаген, продолжала свое путешествие далее чрез Швецию и Финляндию в Россию.

Во время войны она всё свое время посвятила работе по оказанию помощи раненым до того момента, пока Государь отказался последовать её советам освободиться от пагубного влияния Распутина. Тогда вдовствующая Императрица удалилась в Киев. Когда же, после переворота, в этом городе уже стало также неспокойно, Временное Правительство разрешило ей переехать в небольшой Крымский дворец Дюльбер, в котором она прожила первые месяцы революции в сравнительном комфорте. Но, когда большевизм распространился и на Крым, Дюльбер был занят вооружёнными матросами. Они обращались с обитателями дворца Марией Фёдоровной, Великой Княгиней Ксенией Александровной и её семьей, как с пленными, подвергая их всех оскорблениям и заставив однажды Императрицу подняться в 5 часов утра, для того, чтобы устроить во дворце обыск.

И даже тогда мужество и бодрость не покидало Государыню. Она оставалась спокойною, бодрой, несмотря на то, что в непосредственной близости от её комнаты постоянно дежурили два матроса, наблюдавшие за ней. Иногда она делала иронические замечания, как это было раз, когда матросы делали перекличку всех обитателей Дюльбера и её вызвали последней. Тогда она подняла с полу свою комнатную собачку и произнесла: «Вот кого вы ещё забыли внести в ваш список».

Было ясно, насколько далеки были её взгляды и симпатии от взглядов и симпатий её невестки. Императрица Мария Фёдоровна была олицетворением движения и веселости нрава. Наоборот, Императрица Александра была холодна, сдержана и официальна, не любила веселья, не имела насмешливого образа мыслей и видела всё в мрачном свете.

Про эту трагическую Императрицу было написано много книг, мемуаров и статей, и всё авторы единодушно порицали Императрицу Александру Фёдоровну за её пагубное влияние на Государя и считали её одной из главных причин революции. Да и нельзя было иначе смотреть на её безрассудную и ошибочную политику. Я знаю также, что она очень не долюбливала моего отца за ту правду, которую он говорил Государю, и что она неизменно противилась тому, чтобы эта правда имела бы какое-либо благотворное влияние на общий ход событий. И все-таки, когда я вспоминаю теперь Императрицу, я забываю эту надменную, озлобленную женщину, которой она была в России, и вижу пред собою златокудрую девушку, принцессу Аликс Гессенскую, которую жители её герцогства называли принцессой «Солнечный Луч» и которую вся её семья назвала «Солнышко». Я вижу пред собою девушку, которая ежедневно сидела в Дармштадте у моей постели, когда я чуть не умерла от детской болезни. Её прелестное лицо я увидела впервые, когда пришла в себя после долгого беспамятства. Я никогда не забуду её ласковые слова: «Смотрите, лэди Джордж, она открыла глаза. Она мне улыбается». И несмотря на всю бесспорность фактов и трагических последствий, я вижу Александру Фёдоровну только в роли этой очаровательной сиделки и никакие доводы логики и здравого смысла не изгладят этой картины из моих воспоминаний.

Не подлежит никакому сомнению, что брак принцессы Аликс Гессенской с Наследником русского престола был браком по любви и что союз этот был полон гармонии и безоблачного счастья — об этом свидетельствуют «Письма Императрицы», изданные несколько лет тому назад. Не предназначенные для широких кругов, написанные детским стилем, письма эти раз и навсегда освобождают Императрицу от обвинения в сношениях с немцами. С другой стороны, они доказывают, что, несмотря на свою наивную простоту, Императрица была сильной и властной женщиной. С самого начала своей супружеской жизни она оказывала на своего мужа влияние в вещах, где она находила это нужным. Чрез все письма красной нитью проходит элемент побуждения: «Ты должен быть твёрдым. Покажи, что ты Царь. Не позволяй им тебя учить. Ты должен доказать народу, что всё будет, как ты хочешь». Неограниченное самодержавие являлось по её мнению единственною политической формой, спасительной для России, и никакие доводы не могли бы её убедить в том, что время абсолютизма прошло.

Если бы Николай II женился бы на французской принцессе, как того хотела его мать, то, вероятно, история России сложилась бы иначе, так как он следовал бы указаниям женщины с более широким кругозором и избежал бы истерической атмосферы. Однако, невозможно до конца разгадать характер Николая II.

Иногда он невероятно колебался в своих решениях, иногда же он проявлял удивительное упорство, когда нельзя было сломить его воли ни уговорами, ни мольбами. Спокойное и как бы бесстрастное равнодушие, которое он в некоторых случаях проявлял, апатичный тон некоторых его писем и его личного дневника могут заставить сделать вывод о его бессердечии.

Но, если принять во внимание обстановку, в которой он вырос и был воспитан, где совершенно исключались оригинальность мысли, или свобода действий, то нельзя не удивляться тому, что многие его слова и поступки были безупречны. С таким человеком, как Победоносцев в роли премьер-министра, с влиянием двора, подавлявшим всякое умственное развитие и наконец с прогрессирующим ханжеством Императрицы, незаметно влиявшим на каждую его мысль, на каждое его действие, Император Николай II никогда не был свободным человеком и всегда, со дня своего рождения и до самой смерти, находился под гнётом людей и обстоятельств, его окружавших.

Слепо веруя в судьбу, Николай II никогда не хотел бороться против всех этих обстоятельств, и это один из главных упреков, которые ему ставят его недоброжелатели, обвиняющие его в том, что он отдал Россию и престол без борьбы. Ища объяснения этой пассивности, невозможно определить, чем он в своём поведении руководствовался: была ли это религиозная покорность, врождённое слабоволие или же мистическая вера в чудо. Последнее было особенно сильно в его характере, и ещё в ранней молодости он проявлял большой интерес к потустороннему. Этот интерес разделяла Императрица, и поэтому неудивительно, что шарлатан — знахарь, доктор тибетской медицины или же тёмный, неграмотный мужик, хвалившиеся своими сверхчеловеческими способностями, могли иметь влияние при Дворе.

И, вместе с тем, Государь обладал доступным и любящим сердцем. Он  находил утешение в уединении и простых, несложных развлечениях. Приятнее всего для него было находиться в семейном кругу, когда он мог вести образ жизни помещика средней руки. В роли властелина необъятной Империи — ему было не по себе. Однако, несмотря на всё это и свой средний рост, не производивший на его подданных того впечатления, которые оставляли громадные фигуры его дедов, отца и остальных членов семьи Романовых, — всё же в внешности Николая II было истинное благородство и обаяние, которое по всей вероятности скорей таилось в его серьёзных, голубых глазах, чем в живости и весёлости характера.

Великая Княгиня Мария Павловна являлась третьей дамой в Империи после молодой Императрицы и вдовствующей Императрицы. Рожденная немецкой принцессой Мекленбург-Шверинской, она вышла замуж за Великого Князя Владимира Александровича, брата Александра III и дядю Николая II, и с увлечением постаралась сделаться русской. Великий Князь Владимир, высокий, красавец собой, обладавший звонким голосом и манерой говорить всё, что взбредёт ему в голову, любил жизнь, веселье, удовольствия, хотя и не всегда был идеальным мужем. Каковы бы ни были её супружеские разочарования, Великая Княгиня умело скрывала их под обворожительной улыбкой и с твердой решимостью завоевала себе прекрасное положение в петербургском свете, ведя борьбу как со снисходительной бдительностью вдовствующей Императрицы, так и с нескрываемой враждебностью молодой.

Старший из их трёх сыновей — Великий Князь Кирилл Владимирович — служил во флоте и был одним из тех немногих, которые спаслись после взрыва «Петропавловска» под Порт-Артуром во время русско-японской войны. Он подвергся немилости Государя, так как женился на разведённой жене Великого Герцога Гессен-Дармштадтского. Герцог Гессенский приходился родным братом молодой Императрице, а её мать была родной сестрой Императора Александра II. Браки между двоюродными братьями и сёстрами были строго воспрещены правилами православной церкви и русскими гражданскими законами. За свой проступок Великий Князь Кирилл Владимирович был уволен в отставку и выслан заграницу, где он жил в Кобурге до 1910 г., когда ему и его жене было разрешено вернуться в Россию. Великий Князь Борис Владимирович был в молодости необыкновенно красив, но разгульная жизнь, которую он вёл, не могла не отразиться на его внешности, и он за последние годы очень растолстел. После войны он женился на даме, которую он, ещё будучи Великим Князем, искренно любил. Младший их брат — Великий Князь Андрей — был высоким блондином, скорей похожим на англичанина. Не отличаясь очень крепким здоровьем, он был скромнее и сдержаннее своих  старших братьев. Он женился после войны на г-же Кшесинской, известной балерине.

Великий Князь Владимир скончался в 1907 году. Таким образом, Великая Княгиня Мария Павловна заняла место во главе петербургского света, так как молодая Императрица никогда не показывалась в С.-Петербурге, а вдовствующая Императрица, хотя и любившая общество, себе редко разрешала выезды в свет.

Всё великосветское и иностранное общество столицы группировалось вокруг Великой Княгини Марии Павловны, которая часто принимала в своём великолепном дворце на Дворцовой набережной. Многие старые представители петербургской аристократии уверяли, что её манеры были вульгарны, что в них было недостаточно достоинства и что она имела дурное влияние на петербургское общество. Её обвиняли в покровительстве иностранцам, в том, что она приглашала к себе людей только потому, что они были богаты или хорошо играли в бридж. Её критиковали за то, что она любила, чтобы её развлекали и не была слишком разборчива в выборе друзей. Другие обвиняли её в том, что у неё были любимцы, потому что она хотела играть большую роль в политике, что она была тщеславна и честолюбива. Было вполне естественно, что она с её характером должна была иметь врагов в петербургском обществе и было даже нормально, что люди клеветали на неё, потому что она ничего не боялась и обладала слишком волевым характером, чтобы ее можно было игнорировать и оттирать на задний план. Её властная натура могла только сожалеть о том, как вела себя молодая Императрица. И хотя Мария Павловна принимала самое деятельное участие как в русской, так и в иностранной политике, её нельзя было обвинить ни в одной, враждебной России интриге.

Великий Князь Кирилл Владимирович и его супруга Виктория Фёдоровна возглавляли другой, более молодой круг петербургского общества, который назывался «Stuart Set»[3].

Моя мать знала Викторию Фёдоровну еще в Дармштадте, когда она была в несчастном супружестве с герцогом Гессенским, и их дружба, начавшаяся в Гессене, продолжалась в течение первых лет нашего пребывания в Петербурге. Великая Княгиня Виктория Фёдоровна была красавицей, с великолепной фигурой и с темно-синими, почти фиолетовыми глазами. Она превосходно рисовала цветы и иногда проводила целые дни в своей студии, выражая неудовольствие, когда её отрывали для исполнения светских и официальных обязанностей. Она прекрасно одевалась и, хотя иногда бывала резкой и в дурном настроении, в ней было масса обаяния и она могла быть очаровательной, весёлой и очень приятной в обществе.

Великий Князь Александр Михайлович и Великая Княгиня Ксения Александровна тоже были вынуждены провести несколько лет за границей, так как Великого Князя считали ответственным за неудачи русско-японской войны. В 1910 году они снова вернулись в С.-Петербург, но все говорили, что Великий Князь Александр Михайлович ненавидел петербургское общество, что он англофоб и при этом не стесняется выражать своё мнение открыто в обществе.

Это было, если не ошибаюсь, в 1912 году, когда в нашем посольстве должен был состояться обед и танцы. К нам в этот вечер должны были придти некоторые молодые представители петербургского общества и несколько Великих Князей. Ходили слухи, что Великий Князь Александр Михайлович поклялся, что его ноги никогда не будет в английском посольстве, а потому мой отец был в большом смущении: посылать ли Великому Князю Александру Михайловичу и Великой Княгине Ксении Александровне приглашение? С одной стороны, он боялся их обидеть; с другой стороны, ему было бы неприятно получить от них резкий отказ. За несколько дней до нашего обеда я была приглашена на ёлку к Великой Княгине Ксении, и мой отец поручил мне нащупать этот вопрос лично. Незадолго до этого Великий Князь сломал себе, катаясь на ледяных горах, руку, а потому в этот день он был за обедом одет не в свою обычную морскую форму, а в малиновую шёлковую рубашку, которую носили стрелки Императорской фамилии, и имел руку на перевязи. Его малиновая рубашка еще более подчёркивала его красоту, и при виде его мой страх значительно ослабел. Сначала я спросила его о его здоровье, а потом, набравшись храбрости, сообщила ему о предстоящем у нас в посольстве обеде и добавила со скромной застенчивостью, что мы были бы очень счастливы, если бы Великий Князь и Великая Княгиня нас посетили бы в этот день. Мгновение он сурово смотрел на меня, и я смутилась, думая, что зашла чересчур далеко и он отклонит наше приглашение. Но он внезапно смягчился:

— Конечно, мы приедем, — сказал он и добавил с улыбкой: „теперь ведь Россия и Англия всегда будут друзьями».

После этого он и его супруга Великая Княгиня Ксения сделались частыми посетителями нашего посольства и, даже когда началась революция и положение моего отца стало очень затруднительным, Великая Княгиня Ксения была единственным членом Императорской Семьи, которая не изменила своего отношения к нам.

Самым большим другом моего отца был Великий Князь Николай Михайлович, двоюродный брат Государя, очень просвещённый человек. Он был большим знатоком в вопросах искусства и старины и занимался историческими трудами, что делало его несомненно гораздо более проницательным и дальновидным, чем были остальные Великие Князья. Из-за его либеральных взглядов его иногда называли Филиппом Эгалите[4], (Сноска) и его высокую фигуру зачастую можно было видеть на скромном извозчике, с которым он своим звонким, добродушным голосом вёл бесконечные разговоры.

Княгиня Ольга Орлова была, несомненно, самой выдающейся фигурой петербургского большого света, который встречался с дипломатическим миром. Рождённая княжной Белосельской-Белозерской, она вышла замуж за князя Владимира Орлова, который являлся командиром Императорской Главной Квартиры. Тучный мужчина, с чёрной бородой, он являлся разительным контрастом к своей стройной и высокой жене. И хотя она не была красавицей, она была до того грациозна, что её было невозможно не заметить в обществе. Она была очень гостеприимной хозяйкой, и праздники в её роскошном дворце на Мойке славились на весь город.

Другим выдающимся членом петербургского общества была графиня Бетси Шувалова, имевшая дворец на Фонтанке, где была громадная зала, собственный театр и поразительно красивые парадные комнаты. Она была дочерью княгини Барятинской, бывшей выдающейся представительницей петербургского общества в царствование Императора Александра III. Бетси унаследовала от своей матери любовь к жизни, весёлый нрав и неизменно хорошее настроение духа, которое ей помогало преодолеть неудачно сложившуюся личную жизнь. Вместе с тем она была аристократкой до мозга костей, и никто бы не осмелился вести себя недостойным образом в её присутствии.

Графиня Клейнмихель также пользовалась репутацией очень радушной хозяйки, но, хотя она знала всех, была жизнерадостна, весела и хорошо воспитана, в её приёмах не было радушия княгини Орловой и не хватало достоинства и роскоши приёмов графини Шуваловой. В мемуарах одного автора, написанных о петербургском обществе до войны, содержалась следующая, довольно едкая характеристика графини Клейнмихель: «Единственным салоном, который ещё остался, является салон графини Клейнмихель. Она, как всегда, поражает своею загадочностью, несколько пополнела и обладает цветущей внешностью. Её обеды не стали лучше». Немало интриг исходило из дома графини Клейнмихель, так как дипломаты всех стран её посещали, равно, как и члены всевозможных политических партий и люди, стремившиеся создать себе имя, не имевшие, однако, входа в высшее петербургское общество.

Ещё две представительницы петербургского высшего общества — много принимали: это г-жа Серебрякова и г-жа Половцова. Особенно мне памятны вечера у Половцовых — не столько своею роскошью, сколько своею изысканностью. Это были вечера, на которые приглашались только хорошенькие женщины, хорошие танцоры и интересные люди, на которых никогда не было тесноты, избытка цветов и всегда играл оркестр Гулеско.

(Продолжение следует)

Примечания:

[1] Бьюкенен Мириэль (англ. Meriel Buchanan; 1886-1959) — британская мемуаристка, дочь последнего посла Великобритании в Российской Империи; автор многочисленных статей и книг, в том числе о Царской Семье и России.

Единственный ребёнок в семье карьерного дипломата сэра Джорджа Бьюкенена. Детство и юность прошли заграницей, где служил отец: в Германии, Болгарии, Италии, Нидерландах и Люксембурге. В 1910 году семья переехала в Россию, куда отец был назначен послом. В России опубликовала два романа о жизни в Восточной Европе: «Белая ведьма» (англ. White Witch, 1913) и «Таня: Русская история» (англ.Tania. A Russian story, 1914). С началом Первой мировой войны семья осталась в России, где мать Мириэль Бьюкенен организовала больницу, а сама она служила там медсестрой. В январе 1918 года семья навсегда покинула Россию.

Начиная с 1918 года, написала ряд книг, посвящённых Российской Империи, Царской Семье Государя Николая II, русскому дворянству и международным отношениям: «Петроград: город беды, 1914-1918» (англ. Petrograd, the city of trouble, 1914-1918. — London: W. Collins, 1918); «Воспоминания о царской России» (англ. Recollections of imperial Russia. — London: Hutchinson & Co, 1923. — 227 p.); «Дипломатия и иностранные дворы» (англ. Diplomacy and foreign courts. — London: Hutchinson, 1928. — 228 p.); «Крушение империи» (англ. The dissolution of an empire. — London: John Murray, 1932. — 312 p.); «Анна Австрийская: Королева-инфанта» (англ. Anne of Austria: The Infanta Queen. — London: Hutchinson & Co, 1937. — 288 p.) и др. В 1958 году опубликовала книгу о дипломатической службе её отца – «Дочь посла» (англ. Ambassador’s daughter. — London: Cassell, 1958. — 239 p.).

В 1925 году вышла замуж за майора Валлийской гвардии Гарольда Уилфреда Кноулинга (ум. 1954). У них был единственный сын Майкл Джордж Александр (род. 1929).

[2] Книга М. Бьюкенен в первую очередь была адресована читателям Британской империи, иностранному дипломатическому корпусу, определённым кругам русской эмиграции. Между тем, высказанное в этой главе субъективное и во многом ошибочное мнение автора позволяет и нам, почитателям святой Царской Семьи, лучше понимать позицию современных монархических кругов Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии по отношению к святым Царственным страстотерпцам.

[3] «Stuart Set» — с англ. буквально «набор, круг стюарта» Здесь игра слов: с одной стороны, молодые кирилловичи как «сопровождение», слуги русского престола, в очереди на который Великий Князь Кирилл Владимирович в определённые периоды занимал третье место; с другой стороны, Stuart –династия королей Шотландии, Англии, Ирландии, Великобритании. После смерти королевы Анны Стюарт в 1714 году её преемники пытались вернуть себе британский престол, но неудачно. Дом Стюартов прекратился в 1807 г. Таким образом, хотя автор относится с симпатией ко всем кирилловичам, их поползновения на русский престол вызывают у М. Бьюкенен ироничный скепсис.

[4] Луи Филипп (II) Жозеф, герцог Орлеанский (1747-1793) — французский военный и политический деятель. Представитель младшей линии Бурбонов, правнук регента Франции герцога Филиппа II, сын Луи-Филиппа I Орлеанского и Луизы-Генриетты де Бурбон-Конти. В 1771 году стал великим мастером масонской ложи Великий восток Франции. Отличался либеральными взглядами. Во время Великой французской революции примкнул к революционерам, отказался от титула, стал «гражданином» и принял фамилию Эгалите (равенство). В Конвенте голосовал за казнь своего родственника Людовика XVI. Иллюминаты выбрали его своим подручным для разжигания французской революции. Подразумевалось, что после свержения Монарха, он станет во главе демократического института Франции – конституционной монархии. Конечно, заговорщики не сказали герцогу, что их планы предусматривали убийство короля, королевы и тысяч французских дворян. Они его убедили, что цель революции заключалась в освобождении политики и религии от деспотизма и суеверия. Однако в 1793 году «гражданин Эгалите» погиб и сам на гильотине.