Замирение Кавказа
Первая мировая и гражданская война разделила Россию на советскую и зарубежную. В историографии период между двумя мировыми войнами получил наименование INTERBELLUM или, по-русски, МЕЖВОЙНА. Осмыслению русской национальной зарубежной мыслью процессов и событий, приведших к грандиозным военным столкновениям в истории человечества, их урокам и последствиям посвящен новый проект «Имперского архива» INTERBELLUM /МЕЖВОЙНА. Для свободной мысли нет железного занавеса, и дух дышит, где хочет.
АНДРЕЙ ХВАЛИН
+
РОССИЯ В ЗАКАВКАЗЬЕ
«Только с замирением всего Кавказа, только с окончанием этой титанической полувековой работы русской военной силы кончилась пора военной борьбы и открылась полная возможность мирного преуспеяния всего Закавказья».
В статье «Россия и Азербайджан», которую читатель прочтёт ниже, ставится вопрос, нужно ли было России идти в Закавказье? Не было ли это государственной ошибкой затратить столько усилий на приобретение края, который никогда никаких доходов не приносил? Автор статьи спрашивает: не лучше ли было бы предоставить народы Закавказья взаимному самоистреблению?
Мы не разделяем таких сомнений и считаем, что вопросы, поставленные в конце статьи, разрешаются тем, что г. М. Б-ч сам говорит в её начале. Изложив с большим знанием вопроса историю Азербайджана и нарисовав яркую картину той почти стихийной необходимости, которой подчинялась Россия, обеспечивая себе безопасные пути торговли с Персией, г. М. Б-ч этим самым ответил на свои вопросы. В одном месте он совершенно правильно говорит, что Россия непременно, силою вещей, пришла бы в Баку и завладела бы источниками нефти. Но разве можно было это сделать, не тронувши всего Закавказья?
История показывает нам, что приход России в Закавказье был не случайностью, не был вызван капризом каких-нибудь отдельных людей, ни даже высокогуманным стремлением помочь единоверному народу, отданному судьбой на поток и разграбление враждебному ему мусульманскому миру. Идя на Юг и Восток, русские Цари императорского периода продолжали непрерывно то, что делали их предшественники Рюриковичи, от Дмитрия Донского до Иоанна Грозного. И не могли они поступать иначе, ибо в этой непрерывности заключается основной смысл истории русского государства, продиктованный совокупностью внешних и внутренних обстоятельств.
Когда Иоанн Грозный взял Казань и Астрахань, как будто закончился период борьбы с монгольским царством, начатый на Куликовом поле и, казалось бы, борьба русского народа с азиатским мусульманским миром должна была прекратиться. Но на самом деле произошло не так. Наследниками Чингисхана объявили себя турецкие султаны. Вспомним, как обеспокоился могущественный в те времена турецкий султан, угрожавшей Европе. В 1570 году, в грамоте, присланной с русским послом Новосильцевым, султан требовал от русского Царя, «чтобы Астраханскую дорогу отпереть, русский город, построенный в Кабардинской земле, покинуть и отовсюду людей проезжих пропускать». Не ограничиваясь этим требованием, турецкий султан снарядил экспедицию и дошёл до Астрахани, но должен был уйти назад. Вспомним, как Крымский хан, по настоянию турецкого султана, стремился отобрать у Москвы Казань и Астрахань – «юрты ислама» – как он в этом стремлении доходил даже до Москвы, но потерпев, в конце концов, неудачу, вернулся в Крым и писал оттуда Царю в Москву: «Желание наше – Казань и Астрахань, а государства твоего дороги я видел и опознал». Положение московского царства было настолько тяжёлым, что Царь одно время соглашался даже посадить в Астрахани ханского сына.
Только военная неудача крымского хана изменила намерения русского Царя. Потерпев неудачу, хан писал своим послам: «Мне ведомо, что у Царя и Великого Князя земля велика и людей много: в длину земли его ходу девять месяцев, поперек – шесть месяцев, а мне не даёт Казани и Астрахани! Не даёт Казани и Астрахани, то хотя бы дал одну Астрахань, потому что мне срам от Турского: с Царём и Великим Князем воюет, а ни Казани, ни Астрахани не возьмёт и ничего с ним не сделает»! Царь Иван отвечал на это: «Теперь против нас одна сабля – Крым; а тогда Казань будет вторая сабля, Астрахань – третья, Ногаи – четвёртая».
Опасность четырёх мусульманских сабель была настолько действительна и велика, Царь Иоанн чувствовал себя настолько непрочным, что он даже просил королеву английскую Елизавету дать ему убежище в Англии, если он будет изгнан из отечества. А Елизавета отвечала ему, «что, если когда-либо Ея дорогой брат будет принуждён оставить свою страну, то она примет его, жену его и детей с почестями, подобающими Великому Государю».
Вот эта опасность, смертельная при Иоанне Грозном, но постепенно, под действием русского сопротивления, убывавшая при его преемниках, определяла политику созидавшегося русского государства. Когда Екатерина II покорила Крым, четыре сабли, о которых столь картинно выражался Иоанн Грозный, переместились на юго-восток и на юго-запад. Турецкие войны на Балканах и на Кавказе были естественным продолжением борьбы с теми же саблями, которые угрожали Иоанну Грозному. Если гений Петра позволил ему поднять и расширить задачи восточной политики России от чисто физической самозащиты до имперского плана создания рынков на Востоке и проложения путей к ним, то это нисколько не исключало первой задачи, обороны государства от притязаний турецкого султана. И в Закавказье эти задачи переплелись. Старая, исконная, шедшая еще от Рюриковичей, и новая, Петровская – проложение путей к восточным рынкам.
Останавливаясь исключительно на этой второй задаче, г-н Б-ч забывает в своей статье первую задачу, а вот эта первая задача и втягивала русских императоров в Закавказье. Нельзя, конечно, отрицать того, что при существовавших уже больших государственных задачах в Закавказье, стремление помочь единоверному грузинскому народу, просившему о помощи, являлось лишним поводом к проникновенно в Закавказье, но в то же время оно давало и большие преимущества, так как позволяло России выйти в тыл неприятелю и укрепиться в тылу среди дружеских народов.
Нельзя сравнивать такое приобретение земель с приобретением колоний. Нельзя расценивать их на деньги и на полученные экономические преимущества. Нужно принимать во внимание всю совокупность результатов политических, стратегических и экономических.
Каковы же эти результаты? Мы видим уже в наши дни (20-ые годы ХХ века – А.Х.), что некогда могущественная панисламистская Оттоманская Империя, угрожавшая Казани и Астрахани, превратилась теперь в маленькую, национальную турецкую республику, с семью миллионами душ населения. Она заменила свой прежний государственный строй европейским национальным, ввела принцип частной собственности на землю, и европейские принципы права кладёт в основу своего законодательства. Быть может, сегодня мы можем сказать, что уже навсегда в 20-м веке закончился тот период борьбы, который начался в 14-м веке на Куликовом поле.
Таким образом, на Ближнем Востоке опасных соседей у России уже больше нет. Тем более, помня века тяжкой борьбы, мы не должны допускать к себе никакого опасного соседства. А между тем в новой мировой политике, когда борьба за нефть ведётся между Старым и Новым светом, а в Старом свете между всеми великими державами, Кавказ оказывается желанным путём для всех конкурентов. С 1918 года все конкуренты поочередно старались завладеть Кавказом. Правда, никакой из планов не удался, но это не значит, что планов больше нет.
Поэтому не уходить с Кавказа мы должны, но мы полагаем, что в интересах России – устроить свою будущую жизнь совместно с кавказскими народами так, чтобы последние располагали любой степенью независимости, при условии, однако, чтобы ни единая доля этой независимости не могла быть уступлена ни одному из внешних конкурентов России. Такое решение вопроса способно обеспечить все действительные интересы и России, и Кавказских народов — не даром же грузинский народ в целом, девять лет тому назад, выразил одобрение грузинским царям, присоединившим Грузию к России.
Ю. Семенов,
редактор газеты «Возрождение».
+
РОССИЯ И АЗЕРБАЙДЖАН
В 1918-19 году, под шум и грохот русской революции две бывших русских губернии, Бакинская и Елизаветпольская (Восточное Закавказье), населенные закавказскими татарами (тюрками), образовали новое государство и назвали его «Азербайджан». По этому поводу персидская газета «Иран» предъявила новой республике обвинение в присвоении чужого, никогда ей не принадлежавшего имени. «Иран» доказывала, что «Азербайджан» искони называлась чисто персидская провинция, пограничная с Россией, но никогда не входившая в её состав. Эта область была очагом иранской культуры, являясь центром персидского огнепоклонничества.
Исторический Азербайджан, исконная персидская провинция, была культурным очагом иранства и только эта область может носить освящённое историей название Азербайджана.
Теперешняя же республика, образовавшаяся в Восточном Закавказье из русских: Бакинской и Елизаветпольской губерний, населенная осевшими потомками монголо-тюркских орд, совершенно не связана никакими культурными и историческими традициями с истинным персидским Азербайджаном и потому исторических прав на имя «Азербайджан» не имеет.
Главную массу нового Азербайджанского населения составляют потомки тюрко-монголов, осевших во время нашествий XI-XIII в.в. Во всяком случае, история Восточного Закавказья есть, в сущности, история кочевых народов (монголо-тюрки, туркмены), проходивших через него, и тех государств (Турция, Персия, Грузия в царствование Давида II), которые разновременно присоединяли эту территорию к своим владениям.
С половины XVIII века, по смерти Надир-шаха, теперешний Азербайджан несколько обособляется от Персии и, сохраняя от неё только вассальную зависимость, внутренне делится на целый ряд наследственных Ханств: Шемаханское, Бакинское, Гянджинское, Шекинское (Нухинское), Шушинское, Кубинское, Талышинское.
Таким образом, Азербайджан никогда не представлял собой государства и не выработал за долгую историю сколь-нибудь заметной национальной культуры, ни памятников литературы и зодчества, ни национального героического эпоса, ни даже преданий; первобытный уровень земледелия, азиатско-феодальный политический уклад и полукочевой быт половины населения – вот тот уровень культуры Восточного Закавказья, который нашли русские при своём в него проникновении.
Да и о каком развитии культуры могла быть речь там, где на территории бывших двух губерний гнездилось 7 ханств? А как жили эти ханства, об этом говорит Бутков в своём трёхтомном труде «Материалы из истории завоевания Кавказа».
Вся история этой области заключается в том, что такой-то хан в таком-то году убил своего соседа и в конец разорил его земли. Легко себе представить положение края и народных масс во время этих бесконечных домашних войн. Каждый из соперничающих ханов опирался на партии подчинённых ему маленьких ханов, беков; вовлекались в эти распри и подъярёмные массы народа. Грабежи, насилия, уводы в плен, полная необеспеченность жизни, имущества – всё это прекратилось лишь с того времени, когда в крае прочно водворилась русская власть. Первый раз, может быть, за 2.000 лет в Восточном Закавказье надолго установился мир, и народные массы могли отдаться спокойному труду, не рискуя каждый день жизнью, имуществом и свободой.
+
Почему стремилась Россия в Восточное Закавказье?
Пока существовали обломки Золотой Орды, в виде Казанского и Астраханского царств, Москве закрыт был путь на Каспий. Только с завоеванием Астрахани Россия на Каспийском побережье входит в оживлённые торговые отношения с персидскими областями Прикаспия. Эти связи, очевидно, были значительны, ибо уже в 1562 году Шемахинский хан Абдулла шлёт первое посольство к Ивану Грозному. Русским нужны были не земли и не новые подданные, им нужны были безопасные торговые пути на Персию и безопасные от степных кочевников рубежи, и первые военные шаги воеводы Хворостинина в союзе с грузинским царём Александром были в 1584 году направлены против разбойничьего гнезда того времени – Тарковского Шамхальства.
По мере роста Московского государства поднималось и экономическое значение торговли с Востоком, и тем острее чувствовалась вредная, тормозящая зависимость этой торговли от разбойничьего произвола ханов Восточного Закавказья. На каждом шагу здесь была опасность грабежа, насилия. Усобицы и войны ханов иногда вовсе закрывали все дороги, а шахи персидские были бессильны заставить соблюдать восточно-закавказских вассалов шахские договоры, заключённые с Россией.
Пётр Великий понял, что задача обеспечения торговых путей на Восток через Восточное Закавказье неразрешима договорами с шахами. Овладение берегами Каспийского моря, приобретение гаваней, создание флота – вот, что, по программе Петра, только и могло обеспечить интересы русской внешней торговли. При Петре были приобретены опорные пункты для русской торговли на Востоке. Все эти плоды петровских начинаний были, однако, утеряны в эпоху Анны Иоанновны, которая для облегчения борьбы с Турцией уступила Персии все петровские приобретения.
Но временный уход русских вызвал весьма поучительные явления. Уход этот болезненно почувствовали и азербайджанские ханы, и грузинские цари, и армянские мелики (в армянской дворянской традиции титул «мелик» соответствует титулу «князя» — А.Х). Уход русских развязывал руки ханам для продолжения взаимоистребительных междоусобий; лезгины и дагестанцы без помехи спускаются со своих гор и разоряют не один раз Грузию. Грузинский историк Бакрадзе говорит: «Если бы такое положение Грузии продлилось ещё столетие, то, нет сомнения, что Грузия исчезла бы навсегда из истории». Всё это заставило и азербайджанских ханов, и грузинских царей, и армянских меликов при отсутствии русской военной силы в Закавказье звать эту силу, молить русского царя вернуться, писать торжественные прошения о принятии в подданство. В 1783 г. в Георгиевске грузинские представители дают присягу «на верность и усердие к Российской Империи»; в 1791 году бакинский хан Гуссейн-Али изъявляет желание отдаться под русское покровительство. Не получив ответа на это ходатайство, он его повторяет в 1794 году. В 1793 году Шейх-Али, хан дербентский, подает прошение о принятии его с народом «в вечное подданство Российской державы» и целует коран на верность.
Такое положение вещей, а также закончившаяся война с Турцией, заставляют Екатерину II обратить серьёзное внимание на закавказские дела. Следуя политике Петра, она понимает, что закавказский вопрос неразрешим без военной силы. Командир особо снаряженного Каспийского корпуса гр. Зубов получает личный наказ, красноречиво свидетельствующий, как о положении дел в Восточном Закавказье, так и о замыслах и целях русского правительства. Зубову внушалось, что он посылается «дабы взаимные притязания и рождающиеся от того распри отвыкли они между собой решать силою и оружием и дабы навсегда пресечь поводы к междоусобиям… Быв отвлечены от оружия, могут вдаться в упражнения мирные, в торги и промыслы… Конечно, много трудов вам будет стоить образование сих свирепых владетелей, но, располагая воинскими способами, твёрдостью и благоразумием, возможно будет достигнуть желаемого».
Программа России была ясна. Ей нужно было очистить и обезопасить свою торговую дорогу на Восток; она намеревалась, восстановив порядок и спокойствие в самой Персии, открыть «богатый торг не токмо при берегах моря Каспийского, но внутри пределов персидских областей». В её планы входила и заветная мысль Петра «открыть путь в Индию кратчайший, чем тот которому следуют все народы европейские, обходя Мыс Доброй Надежды».
И на пути этих величественных замыслов препятствием стояли междоусобия и разбои ханов Восточного Закавказья.
Зубов в один год, почти без сопротивления, занял все ханства Восточного Закавказья, и это ему удалось только потому, что часть ханов уже была в подданстве России, а вообще приходу русской силы большинство ханов могли только сочувствовать.
Павел повторил опыт Анны Иоанновны и предписал главнокомандующему «возвратиться в свои границы, сберегая людей на лучшее употребление».
И опять в Закавказье создается крайне тяжёлое положение, которое заставляет прежде всего христианские народы, в частности, грузин, молить о принятии их в подданство.
Русская дипломатия понимала, какую тяжесть на русские плечи может взвалить исполнение грузинских желаний. Кнорринг (российский военный и государственный деятель второй половины XVIII и начала XIX веков, практически управлял Грузией в 1801-1803 гг. – А.Х.), посланный в Грузию для осведомления, сообщал, что страна эта так разорена, а население так запугано и деморализовано, что на помощь самой Грузии ни в каком отношении рассчитывать нельзя. Принять Грузию значило воевать с Персией, а эта новая война, самой России не нужная, усложняла бы её положение в Европе, которую громил Наполеон. В конце концов, (Император) Александр (I) внял молению Грузии, и совершенно искренни были благородные слова его манифеста:
«Не для приращения сил, не для корысти, не для распространения пределов и так уже обширнейшей в свете империи приемлем Мы на себя бремя управления царством Грузинским. Единое достоинство, единая честь и человечество налагает на Нас священный долг, вняв молению страждущих, в отвращение их скорбей, учредить в Грузии правление, которое могло бы утвердить правосудие, личную и имущественную безопасность и дать каждому защиту закона».
Раз такая программа была принята, на очередь вновь становится вопрос о Восточном Закавказье. Ведь дорога в Грузию лежала опять-таки через восточно-закавказские ханства, которые по уходе русских войск возобновили взаимную резню и разбои. Умиротворение Азербайджана было поручено грузину, кн. Цицианову, получившему командование русским корпусом. Приблизительно в 1806 году эта задача была выполнена, и Восточное Закавказье вошло в состав Российской державы в виде двух новых губерний: Бакинской и Елисаветпольской (Ганджа и Карабах).
Восточное Закавказье получило мир – драгоценнейшее благо, первый залог прогресса. Но, кроме мира, Россия вплоть до 50-х годов XIX века пока ничего больше дать не могла.
Только с замирением всего Кавказа, только с окончанием этой титанической полувековой работы русской военной силы, с прокладкой главных магистралей, соединивших Россию с Закавказьем, кончилась пора военной борьбы и открылась полная возможность мирного преуспеяния всего Закавказья. И за эти 50 лет мирной работы под защитой дружеских русских штыков Закавказье преобразилось.
Исчезли кровавые смуты и разбои ханов, прекратились военные экскурсии персов и турок, лезгин и татар на Грузию, прекратилось разорение её деревень, уводы тысячами пленных для продажи их в рабство на малоазиатских рынках и в турецкие гаремы. Вместо развалин Тифлиса выросла чудесная столица Закавказья с населением в 250 тыс. жителей. На Апшеронском полуострове, где ещё в 60-х годах прошлого века вся нефтяная «промышленность» состояла в том, что нефть выбирали из колодцев вёдрами и в кожаных мешках, вьючным путём отправляли в Персию — там выросла нефтяная промышленность мирового масштаба и размаха. Каспийский торговый флот, гидротехнические сооружения на Мугани, поднятие кавказского виноделия, хлопководство, железные и шоссейные дороги, пересекавшие дикие пустыни и горы, безопасность труда и собственности, школа, суд, искусство — вот, что принесло Закавказью водворение в нём русских, т.е. тот русский империализм, который теперь оплёвывают на всех перекрестках Европы.
Извлекла ли Россия ощутимые выгоды для себя самой из того, что кровью своих сынов помешала Грузии исчезнуть навсегда? Из того, что помешала азербайджанским ханам перерезать друг друга, а армян спасала из турецкой неволи? В наш век реальной политики, т. е. соображений узкого и чёрствого эгоизма, исполинский подвиг России может казаться не оправдываемым теми жертвами и средствами, которые он поглотил. Нефтяной Апшеронский район, по стихийным экономическим законам, неизбежно попал бы в руки России… Что же касается остального Закавказья, то не лучше было бы для народа русского дойти до естественного рубежа — Кавказских гор, предоставив всему, что стояло за ними, идти предначертанными путями, т.е. христианским народам исчезать, а магометанским — истреблять друг друга во взаимной резне?
Такой вопрос может быть поставлен, ибо именно Закавказье было окраиной, до последнего времени не оправдывавшей себя экономически. На протяжении века эта окраина вытягивала у России средства, культурные силы, жертвы кровью и жизнями её сынов, втягивала Россию в войны с Персией и Турцией. И может явиться мысль: не выгоднее ли было бы все эти средства, силы жизни потратить на собственное внутреннее строительство, в котором Россия так нуждалась?
М. Б — ч.
«Возрождение» (Париж) № 640, 4 марта 1927 г.
+