ПРЕДЕЛ РОССИИ
Религиозный смысл движения русских на Восток в XVII — XVIII веках.
Накануне открытия творческого сезона 2020-2021 гг. редакция «Имперского архива» получила из Франции чрезвычайно глубокую статью, раскрывающую религиозный смысл движения русской православной цивилизации на Восток. Учитывая то, что рассказ о восточном путешествии Наследника Цесаревича Николая Александровича 1890-1891 гг. во всех его аспектах и шире – о многовековом устремлении русских людей «встречь солнцу» – является одной из магистральных тем редакционной политики, мы решили начать данной работой публикацию второго тома «Парижской тетради».
«ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ» получена из Франции вместе с другими историческими артефактами русского рассеяния, возникшего в мире после революции 1917 года. Она собиралась на протяжении многих лет одним русским эмигрантом и представляет собой сборник вырезок из русскоязычных газет, издаваемых во Франции. Они посвящены осмыслению остросовременной для нынешней России темы: как стало возможным свержение монархии и революция? Также в статьях речь идет о судьбах Царской Семьи, других членов Династии Романовых, об исторических принципах российской государственности. Газетные вырезки читались с превеликим вниманием: они испещрены подчеркиванием красным и синим карандашами. В том, что прославление святых Царских мучеников, в конце концов, состоялось всей полнотой Русской Православной Церкви, есть вклад авторов статей из ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ и ее составителя. Благодарю их и помню.
Монархический Париж является неотъемлемой частью Русского мира. Он тесно связан с нашей родиной и питается ее живительными силами, выражаемыми понятием Святая Русь. Ныне Россию и Францию, помимо прочего, объединяет молитва Царственным страстотерпцам. Поэтому у франко-российского союза есть будущее.
Публикации первого тома ПАРИЖСКОЙ ТЕТРАДИ: http://archive-khvalin.ru/category/imperskij-arxiv/parigskaya-tetrad/.
+
Движение русских за Урал на Восток, начавшееся в конце ХѴІ-го века, с момента завоевания Сибири Ермаком (1582 г.) способствовало неимоверному расширению пределов русского государства. Уже в половине следующего столетия смелым походом Дежнёва (1648 г.) русские достигают северо-восточной оконечности Азиатского материка, в то время как в юго-восточном направлении отважный Поярков (1643-45 гг.) проникает в Угру и даже в «Пегую Орду» (Приамурский край), а экспедиция Хабарова (1647-51) захватывает Амур , где вырастает город Албазин.
Неостанавливаемое никакими «естественными границами», это движение продолжает развиваться все в том же восточном направлении и в начале ХѴІІ-го века начинает теперь распространяться на острова Тихого океана и проникать в северную часть Америки, т.е. в нынешнюю Аляску, хотя на основании веских данных можно утверждать, что там ещё в ХѴІІ-м веке, задолго до официально известного поселения русских уже обитали наши соотечественники.
Это беспрерывное расширение на Восток русских границ, продолжавшееся и в ХІХ-м столетии (приобретение среднеазиатских владений), вызвало среди наших публицистов 80-х годов полемику, которая велась на страницах газеты «Русь».
По мнению некоторых из них, как например, Е.Л. Маркова, движение русских за Урал и завоевание Сибири было «вредным шагом» для будущего развития русского народа.
«Не остановил наших долгополых и длиннобородых мудрецов ХѴІ-го столетия предел, созданный Богом между Европой и Азией: удалая русская сила перешла за Камень, удальски захватила Сибирь … Это был вредный шаг для будущего развития Русского народа, послуживший программою множеству других позднейших шагов в том же духе, по тому же направлению …». Так скорбел Марков в своей статье под названием «Глиняные приобретения». Марков упрекает «наших долгополых и длиннобородых мудрецов» также за то, что они «не могли вполне уразуметь жизненной необходимости своего народа», которая, по его мнению, заключалась в том, чтобы мог он, наконец , «отдохнуть от тяжких испытаний судьбы, от вековых объятий невежества», придти «в общение с народами, которые за эти печальные века русской истории, века войны и безурядицы сумели выработать высокое искусство, глубокие знания, тонкое общежитие». По-видимому, г-н Марков готов ещё помириться с движением русских через Кавказ на Юг, но его смущает и тревожит главным образом наше распространение на Восток, к «желторожим халатникам», к «дичи всякого рода», «далеко от Европы и европейского…».
«Шаг за шагом, — продолжает скорбеть г-н Марков, — незаметно, каким-то роковым образом, будто невольным образом, оттянуло нас от себя самих, от своих собственных интересов, от Европы и европейского, — и утопило сначала по колена, потом по горло, а теперь уже выше макушки — в азиатчине, в дичи всякого рода… Да поможет же наш русский Бог избавиться с этой поры на веки вечные от всяких подобных приобретений. Да набьет нам, наконец, оскомину в нашем неизлечимом зуде расширения пределов…»
Совсем противуположный Маркову, выражает свой взгляд, на страницах той же газеты «Русь» талантливый публицист А.С. Аксаков. Для него движение русских на Восток «законно, естественно, неизбежно». Оно оправдывается им, по «молодости русского народа», и его «недовершенной формацией», и «государственным сложением» самой России, а также разного рода огромными выгодами от приобретённых земель на Востоке, преисполненных несметными богатствами и, наконец, просто исторической необходимостью.
«Удивительна в самом деле судьба России», — читаем мы в статье Аксакова, озаглавленной «Где границы государственному росту России?». «Вот уже она вступила во второе тысячелетие своей государственной жизни и все еще не сложилась, все еще пребывает в периоде формации, — формации даже внешней, географической. На втором десятке веков Русский народ у всего мира слывет ещё «молодым», да таков он и есть …»
Считая «молодость» русского народа и её особенности, ни его заслугой, ни достоинством, а простым физиологическим и историческим фактом, с которым многим следовало бы примириться, Аксаков заканчивает свои оправдательные доводы тем, что невозможно, да и «не совсем-то удобно подгонять такую страну, в настоящую её пору, под мерку других, совсем зрелых и отчасти даже перезрелых политических стран и ради уравнения с ними насиловать закон возраста и естественного развития…».
Что же касается Сибири, в завоевании которой Марков упрекает правительство Московской Руси, то Аксаков видит в ней «один из важнейших факторов русской торговли».
«Странно, — говорит Аксаков, — что г-н Марков в завоевании Сибири видит «вредный шаг» для будущего развития Русского народа. Эта целая треть Азии завоевана нами, уж точно сказать, на медные деньги, без малейшей растраты сил.
Мудро ли было бы отказаться от такого дарового приобретения страны преисполненной несметных богатств и, строго говоря, никому не принадлежащей …»
Наконец, Аксаков считает исторически необходимым и неизбежным движение русских на Восток ради «государственного зиждительства». По мнению И.С. Аксакова, это движение было необходимо для России потому, что «на встречу нам с волжских низовьев несся, все окрест затопляя, бурный татарский поток… Предстояло в постоянной борьбе с татарами продолжать работу государственного зиждительства, сплотить свои лоскутья в целину неразрывную, расти, множиться, шириться и, постепенно тесня, — загонять лютую азиатчину до самих её источников и там ослабить, обезвредить её на веки …»
Нам нет нужды и особого интереса разбираться в этой полемике и входить в обсуждение взглядов наших публицистов ХІХ-го века, но, тем не менее, мы считаем важным для нашего вопроса отметить в ней то, что при всей противоположности во взглядах этих полемистов, всё же в них можно найти и нечто общее, а именно: и тот и другой, как г-н Марков, так и г-н Аксаков, рассматривают рост государственных границ России с чисто утилитарно-рационалистической или с узко национально-государственной точек зрения.
Кроме того, в этой полемике привлекло наше внимание и само название статьи И.С. Аксакова, поставленное в форме вопроса: «Где границы государственному росту России?»
Ясно, что этим вопросом И.С. Аксаков пытался приоткрыть будущность России в отношении её пределов, ибо сам этот вопрос за себя говорит о том, что пределы ещё не определились и, следовательно, в будущем их ожидают такие изменения, которые, по мнению И.С. Аксакова, наилучшим образом отвечая интересам России, могли бы, в конце концов, завершить собою и её государственный рост.
Но вопрос этот, политический по своему содержанию, тем не менее остро затрагивает область историософическую, хотя бы тем, что сам то вопрос тесно связан с судьбами России, которой, по христианскому учению, как и всем царствам и народам, «предопределенныя времена и пределы» (Деян. 17, 26) назначены Самим Творцом вселенной.
Поэтому, спросили бы мы, кто смог бы дать определенный ответ на вопрос, поставленный И.С. Аксаковым?
Впрочем , кому как не И.С. Аксакову, публицисту и политическому деятелю, хорошо должно было быть известно, что русское правительство многое предполагало сделать относительно завершения государственных границ России, — многое в этом отношении и сделано, но всё же этот вопрос и до наших дней не получил своего разрешения, да и едва ли он и получит.
И, как бы политики ни объясняли нам превратности в судьбах русских пределов, но им не следовало бы забывать известной пословицы, глубокой по своему христианско-догматическому смыслу: «человек предполагает, а Бог располагает».
Без этой мистической силы, названной г. Марковым «роковой» силой, оттянувшей нас от самих себя и утопившей нас же в азиатчине, а по христианскому учению называемой Промыслом Божиим, — без этой силы, таинственными путями управляющей судьбами народов, трудно понять смысл исторических событий, как и смысл самой истории, не только русской, но и истории всемирной.
Поэтому не легко, без веры в этот промысл Божий, ответить и самому Аксакову на его же вопрос.
Итак, как мы видим, полемика между нашими публицистами ХІХ-го века относительно расширения пределов России на Востоке, несмотря на разность их во взглядах, страдает известной односторонностью, которая выражается в том, что как та, так и другая сторона рассматривает тот вопрос исключительно с рационалистической точки зрения: для одних расширение пределов России — «вредный шаг» для русского народа, препятствующий ему развивать «свою внутреннюю жизнь» и достигать «тонкого общежития», для других — это, с одной стороны, политическое действование, исторически необходимое для завершения государственных границ, а с другой стороны — вполне законное и естественное «приобретение».
В истории нашей публицистики можно, однако, встретить и еще один взгляд, всё по тому же вопросу о пределах России, но уже совсём иного порядка. Тут к этому вопросу совсем иной подход.
Взгляд этот, по своему характеру религиозно-мистический, изложен неким автором в довольно пространной записке, составленной в Москве, в 1619 г., по случаю возведения на всероссийский патриарший престол царского родителя, бывшего митрополита ростовского, Филарета Никитича.
Прежде чем говорить о главном деле, автор предпосылает свой взгляд на события всемирной истории. Как и полагается для того времени, в подобного рода исторических записках, наш автор говорит о создании человека, падении и искуплении его, а затем проходит через всю историю церкви, касаясь главных событий её вплоть до введения христианства в России. Только тогда начинает говорить о событии ему современном, которое является главной темой его записки.
Известно, чем было русское государство в начале царствования Михаила Фёодоровича. Это было довольно небольшое по своей территории царство, если не считать новоприобретенных владений в Азии и за Волгою, разоренное соседями, стеснённое, можно сказать, до пределов почти великого княжества.
Автор этой записки не считает возможным довольствоваться такими пределами своей родины. Он — русский человек. Он не забывает, что не такова была Россия, и он знает, что не таковой ей следует быть. Он знает время Владимира Святого, «иже бе от корени Августа кесаря римского, владущего всей вселенной» и, который также сам владел в мире многими землями и народами; автор твердо верит в то, что величие России восстановится и что она не только возвратит утерянные ею древние пределы, но и ещё и во много раз приумножит их. По его разумению, пределы России доходят «до конец вселенныя».
«Россия же великая, — говорит автор записки, — и яже до нея прележащия области, страны же и места, ея аще кто восхощет, разширения ради земли, нарещи и великую часть вселенныя, по истине не погрешит и постыдеться не имать. Протязает бо ся в концы вселенныя».
Далее автор географически определяет эти «концы вселенной», но по слабости тогдашнего познания географии, у него «конец вселенной» в восточном направлении доходит всего лишь до реки Оби. Как бы то ни было, но, по разумению автора, пределы России должны собою охватывать всю вселенную, в чем он, пожалуй, превосходит и самого И.С. Аксакова, известного уже нам сторонника расширения пределов России.
Но чем и на основании чего, спросили бы мы, наш автор мог бы оправдать свой взгляд на судьбу России, представлявшейся ему столь сказочно обширной и почему именно она, а не какое-либо другое государство, более культурное и более просвещенное, должно проникать в концы вселенной? Какие данные Россия на то имеет?
Ответ на этот вопрос может быть дан только один: то – вера нашего автора в Промысл Божий, назначивший России беспримерное могущество и открывающий ей неизмеримо-обширные пределы именно для того, чтобы сохранить, прославить и распространить Православие по всей вселенной. «Одна на земле истинная вера — вера православная. Один на земле православный царь – царь русский».
Вот та идея, которая руководила автором при составлении им его записки и в которой им было выражено подлинно-православное понимание отношения Церкви и государства.
Церковь нисколько не претендует властвовать над государством. Она может только освящать его дела, поскольку они не противны её природе. Но в силу признания за ней идеала и критерия в творчестве человеческом, царь — первый слуга Церкви, и государство призвано к служению в деле осуществления земных задач Церкви.
По разумению автора записки, России предназначены Промыслом Божиим пределы «до конец вселенныя» не ради её славы мирской или мирских богатств, а ради славы имени Христова, ради славы Церкви и Православия.
Едва ли стоит говорить о том, что автор в своей записке выражает не только свою личную мысль, но мысль русских людей того времени, которые в самую тяжелую эпоху унижения, усобиц, разорений и всяческих бедствий от врагов внешних, а равно и от своих же русских, предчувствовали всемирно-историческое призвание и назначение Российского Царства. Так верили не только русские. Восточные христиане разделяли веру в это призвание России.
Так, святейший Феофил, патриарх иерусалимский (тот самый, который поставлял вместе с русскими иерархами в патриархи митрополита Филарета Никитича), в грамоте своей, написанной по тому же поводу возведения Филарета на патриарший престол, говорит, что он будет у Гроба Господня непрестанно молить, «да подаст Он православным христианам святого Российского царствия благодать, и милость, и тишину, и благоденство во веки, ещё же и врагов святыя нашея веры покорит под нозе благочестивому нашему христианскому царю Михаилу Фёодоровичу, яко да той един будет царствуяй на вселенней, истинный христианский царь, и владыка, и самодержец, и расточенное и многонасилуемое того царствия соберет во едино, умножит и распространит от моря и до моря, от рек до конец вселенныя».
Итак, поднятый в ХѴІІ-м веке автором записки вопрос о пределах России, ставший спустя два века предметом полемики между нашими публицистами, имеет для него смысл скорее религиозно-мистический, чем политический, а тем более материалистический.
Поэтому автора этой записки занимает не столько самый вопрос о пределах России, он взволнован и он восхищён не столько мощью и величием своей родины и её необъятными пространствами «до конец вселенныя», сколько, согласно его убеждения, мессианическим призванием России и её местом среди других народов, которое, по мировоззрению православных христиан времен московских царей, является «мистическим центром мира».
Из этой историософической концепции наших предков можно сделать и тот вывод, что пределы «Святого Российского царствия» должны совпадать с пределами самой Церкви Православной. Но если это так, то тогда не представляло бы затруднения дать им ответ и на поставленный Аксаковым вопрос: «Где границы государственному росту России?».
Ответ их был бы прост и ясен: там, где и границы Православной Церкви.
При внимательном отношении к приведенным нами памятникам ХѴІІ-го века, не трудно усмотреть в них отражение идеи Третьего Рима, полностью развитой московскими публицистами ещё в ХѴІ-м веке, которые тогда же, исходя из этой идеи, в ясной и точной форме определили «теократические» права и обязанности русского государства. Тем самым новый свет падет и на вопрос, поставленный И.С. Аксаковым. Не о «росте государственном» России идет речь, поскольку Москва становится преемницей Рима и Византии, а о чём-то существенно ином и несравненно большем. «Государственные» границы России не совпадают с пределами влияния Русского Царя, поскольку Русский Царь ставится охранителем не только Русской, но и всей Православной Церкви.
Некоторыми гражданскими историософами идеологическое учение о Третьем Риме принимается с лёгкой иронией, но, как бы к нему ни относились, нельзя отрицать того, что в идее Третьего Рима Московская Русь выразила свою беспредельную преданность вере православной и свою любовь к Церкви Христовой.
Являясь светочем русского народа, неоднократно спасая в самые трудные минуты русское государство, эта вера православная проходит красной нитью через всю историю его, проникает собою все стороны жизни государственной и освящает собою весь быт русского народа от его благочестивых царей до последнего убогого крестьянина. Этому завету Московской Руси — хранить Православие, — осталась преданной и верной и Россия Императорская.
И как бы после Петра Великого, круто повернувшись спиной к Московской Руси, Императорская Россия ни склонила низко свою голову перед просвещённым Западом, всё же и тогда в ней не угасали идеи Святой Руси, которые побуждали ее употреблять великие усилия и приносить великие жертвы, чтобы остаться достойной того идеала, который выработала Московская Русь.
Этот идеал, однако, требовал не только хранить Православие, но и распространять его, и это не только в пределах России, но и вне их.
В этом отношении как московские цари, так и российские императоры, всегда и во всём шли навстречу Церкви в деле приумножения своих чад и не только среди многочисленных племён и народностей, обитавших под скипетром русских царей, но и среди народов других государств.
И, действительно, вся история России, от самого её начала и до последних времён подтверждает тот неопровержимый факт, что там, где ширились её пределы, и где жили племена ещё не просвещённые светом Христовым, там насаждалось христианство, там воздвигались храмы, строились монастыри, распространялось духовное просвещение. Важно отметить в этом великом и святом деле и тот факт, что оно творилось не только властью на то призванной, но совершалось, так сказать, соборно русскими людьми из всех общественных слоев и независимо от их материального состояния. Подобное участие самого народа в деле распространения христианства нормально и естественно для Православной Церкви, ибо в нём проявляется одна из особенностей её, как Церкви соборной. Так проявляется служение, которое входит в план Божественного мироправления, в план спасения всего рода человеческого, которое и есть, по слову Иннокентия, митрополита московского, «вечный предел Божия Промысла».
Со всею ясностью это служение обнаруживается и в истории русского движения на Восток в ХѴІІ-м веке, придающее самому движению религиозный смысл, который не трудно усмотреть даже при поверхностном ознакомлении с историческим ходом его развития.
И в этом отношении без преувеличения можно сказать, что Московское Государство сделалось подлинно провозвестником христианства и просветителем диких сибирских племён.
Выполнив с успехом задачу миссионерства, Русь московская довершила свое благочестие и показала свою горячую преданность и большую ревность к вере Православной.
Она принесла бесчисленные жертвы в пользу христианства и Православия. Без материальных средств, без поддержки образованного общества Русь донесла Евангелие до пределов восточного океана, освятила сотни народностей, улучшила их быт и состояние. Невозможно исчислить всех жертв, принесённых русскими аскетами в пользу христианства, среди коих были подлинные апостолы Сибири, переносившие все тягости суровой сибирской жизни и ведшие непрестанную борьбу с своеволием сибирских воевод, и с распущенностью нравов русских поселенцев.
Неопровержим и тот факт, что русское государство распространяло свою власть и свои государственные пределы в ХѴІІ-м веке по бассейнам исполинских рек сибирских не отвагою какого-либо одного полководца, не силою массы организованных войск, не завоевательными планами высшего правительства, а именно самобытною предприимчивостью, великим русским духом — духом Христовым, владеющим русской народностью. Сила внешних завоеваний в Сибири была в том, что всюду, куда приходили люди русского народа, — одним из первых своих дел считалось водрузить крест, поставить часовню, по возможности соорудить храм и построить монастырь, который, кстати сказать, был в то время одним из важных и чуть ли не единственным средством, нарочито способствующим распространению христианства среди сибирских инородцев. Если это так, то движение русских на Восток следует рассматривать не только как историческое явление, имеющее по своему влиянию на судьбы мировой истории огромную важность, но и как на некое провиденциальное действование, руководившее духовными силами русского народа и возложившее на него высокую миссию во исполнение эсхатологических слов евангельских: «и проповедано будет сие Евангелие царствия по всей вселенной во свидетельство всем народам, и тогда приидет конец» (Мф. XXIV, 24).
И с тех пор, как Русь, расширяя свои границы на Востоке, открывала новые земли и новые еще никому неведомые народы, она неизменно, в тиши и без шумной пропаганды западного христианства, просвещала светом Христовым «сидящие во тьме и тени смертной» языческие народы Азии и Северной Америки.
Там, на побережье Калифорнии, произошла известная встреча русских и испанцев, — символическая встреча представителей восточно-православной Церкви и Церкви западно-католической, которая своими методами, своей главной заботой почитала ту же цель распространять христианство между всеми народами земного шара.
Свящ. А. Буткевич.
Примечание:
Настоящая статья, имея самостоятельное значение, представляет собою вступление в большой, посвященный «Христианской миссии России на Востоке» труд, из которого подготовлена автором к печати первая часть: «Христианская миссия России за время Сибирской архиепископии», охватывающая время с 1620 г. по 1664 г.