ПРАВДА О ЦАРИЗМЕ
Исследование профессора Эдинбургского Университета Ч. Саролеа[1] о природе русской цивилизации
История добрых взаимоотношений между Россией и Шотландией уходит в глубь веков. У наших стран один Небесный Покровитель – святой апостол Андрей Первозванный. Первые шотландцы, согласно документальным источникам, появились в России в XVI веке. С тех пор судьбы их потомков тесно переплелись с историей новой родины. Поэтому интерес профессора Эдинбургского университета Чарльза Саролеа (1870-1953) к феномену русской православной цивилизации и монархической государственности, глубоко закономерен и неслучаен. При всех особенностях и своеобразии авторского взгляда Ч. Саролеа отличает благорасположенность к России и желание её понять во всей сложности нашего исторического пути. Автор стремится донести свои мысли и чувства до массового европейского читателя, что было немало в условиях разразившейся мировой катастрофы начала ХХ века.
В канун ежегодных Царских дней, посвящённых Голгофской победе в Екатеринбурге святых царственных страстотерпцев – Августейшей Семьи Императора Николая II Александровича – публикуем исследование Ч. Саролеа «Правда о царизме», изданное в 1920 году в Париже попечением Русской монархической партии во Франции. Текст публикуется в соответствии с нормами современного русского языка по источнику: https://pisma08.livejournal.com/ с небольшим сокращением и примечаниями «Имперского архива».
+
Историю определяли как постоянный заговор против правды, как кусок вымысла, который мы соглашаемся на время принять, но который требует со стороны критически настроенного ума постоянного усилия, чтобы извлекать трезвую реальность из лжетолкований, подсказываемых симпатией и антипатией, предрассудками и страстями. Это определение истории, как условной и собирательной лжи, особенно применимо к истории русского народа за последнее время.
Русские цари имели неизменно плохую прессу, и слово «царизм» стало синонимом тирании и обскурантизма, жестокости и глупости.
История большинства народов пишется их собственными гражданами или их друзьями. История России написана главным образом её врагами. И, благодаря несчастному стечению обстоятельств, случилось так, что Русскому Государству в 19 веке со всех сторон противостоял враждебный мир.
С одной стороны были грозные силы иноземных врагов. Скандинавы ненавидели Россию, потому что их страшила воображаемая угроза их независимости. Германцы обличали опасность Панславизма, никогда не существовавшую, потому что славяне всегда были безнадёжно разделены, в то время, как опасность Пангерманизма была реальна, так как тевтонские народы были тесно объединены. Британский народ пугало в Русском правительстве злое начало самодержавия и неизбежная угроза Индии.
С другой стороны имелись ещё более ожесточенные и непримиримые враги дома. Русское государство заключало в своих пределах половину еврейского населения на всём земном шаре и, будучи не в состоянии ассимилировать кишащие миллионы гетто, чувствовало себя вынужденным защищаться путём особого законодательства, справедливо вызывавшего недовольство и нападки еврейской печати в каждой стране.
Мы не должны забывать, чтобы понять почти единодушно неблагоприятное мнение Европы о Русском государстве, про зложелательный заговор нелояльных русских. До войны (Первой мировой – А.Х.) были почти в каждом политическом центре на континенте маленькие группы революционеров, анархистов и нигилистов, чернивших правительство своей страны и устраивавших систематические попытки низвергнуть его.
И так как русские заговорщики принадлежали в большинстве к так называемой «интеллигенции», логическим казалось заключить, что Русское правительство является воплощением реакции и обскурантизма.
Дабы лучше уяснить размеры и природу русских революционных влияний, надо припомнить поразительный парадокс, что в течение 19 века консервативная Англия делила с законопослушной Швейцарией сомнительную честь быть главной квартирой международной революции.
Ведь из Лондона, как центра, Мадзини и Гарибальди, Кошут и Орсини, Маркс и Энгельс, Бакунин и Кропоткин плели свои разрушительные интриги и свои цареубийственные заговоры.
Ни в одной другой стране не смотрели так благожелательно на русских революционеров. В то время, как князя Кропоткина, главаря анархистов, посадили в тюрьму в республиканской Франции, в монархической Англии из него сделали героя. Причины этого политического парадокса никогда не были должным образом изучены, хотя изучение их привело бы ко многим неожиданным разоблачениям.
Отметим дальше, что русский революционер, даже тогда, когда он идеалист, он идеалист разрушительного типа. Толстого до сих пор приветствуют, как вдохновляющего учителя и проповедника, и Оксфордский университет как раз сейчас подготовляет к выпуску монументальное издание собрания его сочинений. Очевидно, что яснополянского старца могут признавать учителем и пророком лишь потому, что выводы из его учения непонятны среднему британскому читателю. До сих пор еще не поняли, что Толстой – духовный отец большевизма. Ибо он не признаёт ни государства, ни церкви, он не признаёт ни закона, ни наказания, ни семьи, ни брака. Подобно своему учителю Ж.-Ж. Руссо, Толстой – враг всякой цивилизации и в то же время, в отличие от своего учителя, который верил в «общественный договор» и в социалистическое государство, ученик – чистосердечный анархист. Только одинокий аскет, обитающий на столбе в пустыне, подобно Симеону столпнику, мог бы «осуществить» возвышенный идеал Толстого.
Мы поймём очень мало из прошлого России и её настоящего, если мы не усвоим нескольких положений относительно русской географии, русской истории и русских экономических условий. Они весьма просты и вполне очевидны, и все же они неизвестны 99 из 100 читателей.
Ни в одной европейской стране цивилизация не возникала при столь неблагоприятных обстоятельствах. Бывают счастливые солнечные и замеренные страны, как Греция и Италия, где человек легко побеждает природу, где культура вырастает из почвы и возникает как стихийное цветение. Наоборот, есть страны, где человек всегда занят неравной борьбой, и вместо победы человека над природой, природа неустанно угрожает одолеть человека. Русский материк принадлежит к этим обездоленным странам, за которыми стоит трагическое прошлое, где география и история соединяются, чтобы остановить их рост и помешать миру и благополучию…
На русском материке цивилизацию пришлось ввозить извне и навязывать сверху.
Во-первых, цивилизацию, худо ли, хорошо ли, пришлось ввозить извне. Она не выросла на туземной почве. Она была первоначально занесена в Киев с юга византийскими монахами, а на север скандинавскими воителями. После Возрождения она была принесена в Москву итальянцами и французами, англичанами и немцами. В 18 веке и Пётр Великий и Екатерина Великая «озападили» и модернизировали весь политический строй.
Во-вторых, цивилизацию в России пришлось навязывать сверху. Это не было, как в Европе, достижение свободного народа, или аристократии, или буржуазного класса. История новой России столь же тесно связана с Домом Романовых, как история Пруссии с Домом Гогенцоллернов.
Во всякой стране та или иная форма правления определяется природой вещей, Ренан сказал, что Аравийская пустыня монотеистична. Еще правильнее было бы сказать, что русская равнина монархична. Всё предуказывало русскому материку стать седалищем мощного государства. И цари должны были быть строителями этого государства, «собирателями» разбросанных земель, объединителями 50 враждующих народностей.
Цари закрепили бродячего русского крестьянина на земле. Это закрепление, за которое ответственность возлагается главным образом на Бориса Годунова, было и насущной необходимостью, и роковой трагедией. Ибо оно погрузило целый народ в рабство в тот самый момент, когда остальная Европа выходила из крепостной зависимости. Европейское крестьянство начало с рабства и кончило свободой, а русское начало свободой и кончило рабством.
Было бы так же невозможно сочинять парламентарное правительство в России, как невозможно импровизировать парламентарное правительство в Индии. Ибо ни Россия, ни Индия не обладают политическим фундаментом, на котором можно построить парламентарную систему.
Парламентарный строй предполагает существование просвещенного общественного мнения. Он также предусматривает существование местного самоуправления. А к несчастью местному самоуправлению в России никогда не везло, за исключением средневековых республик Новгорода и Пскова. Русский темперамент слишком нестоек и слишком анархичен, чтобы непосредственно развить дисциплинированную свободу. Не раз страна становилась добычей разлагающих сил. Не раз слышали мы жалобный возглас старого летописца Нестора: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Придите и володейте нами». Различные завоеватели слышали этот возглас. Киевские князья вняли ему. Правители из Дома Романовых отозвались на него.
Мы должны далее отметить, что в этой сверхчеловеческой задаче построения сильного дисциплинированного государства, со всех сторон угрожаемого страшными врагами, Монархия была в большинстве случаев в тесном союзе с Церковью. До того близок был, действительно, этот союз, что из него необходимостью вытекало слияние и смешение светской власти с духовной, которое вело ко всем злоупотреблениям цезаропапизма. Когда Династия Романовых была призвана на престол, отец Филарет стал Московским Патриархом, в то время как его сын сделался Царём Всея России. Этот пример двойного контроля, когда отец и сын разделяют между собой функции светской и духовной власти, является, вероятно, единственным в новейшей европейской истории.
В истории России, даже больше, чем в истории Испании, всякая национальная борьба была также религиозным крестовым походом. Борясь с татарами и турками, русский народ боролся в то же время с магометанством. Борясь с поляками, русский народ боролся в то же время с католицизмом.
Торжество Монархии и Православной Церкви, Самодержавия и Православия являлось до войны исповеданием веры консервативной партии. В результате антихристианской пропаганды большевицких диктаторов, оно стало исповеданием веры даже русских радикалов. Те самые интеллигенты, которые 10 лет тому назад были неверующими, объединились вокруг Церкви, как вокруг патриотического знамени. Усиление православия в умах и сердцах народа – вот неожиданное и вместе с тем логическое последствие жестокого преследования христианства.
Если наш анализ основных начал русской истории правилен, то мы должны пересмотреть все наши предвзятые представления о русском государстве.
Изображать русское государство, как типичное воплощение агрессивной, милитаристической и империалистической державы, стало почти что политической аксиомой. На самом деле, Русскому государству, в течение 1000 лет, пришлось вести целый ряд последовательных оборонительных войн. Оно вело опасную борьбу за существование.
Когда мы говорим о постоянных захватах Российской Державы, мы страдаем от оптического и картографического ослепления простой величиной. Мы естественно предполагаем, что государство, завладевшее шестой частью земного шара, должно руководствоваться хищническим инстинктом и захватило обширные земли в итоге неустанного и систематического нападения.
Такое заключение было бы столь же ошибочным в отношении России, как и в отношении Соединенных Штатов, приобретших Луизиану, Техас, Новую Мексику, Орегон, Калифорнию.
Равным образом, расширение России не было завоеванием. Скорее это был процесс колониального заселения, мирного проникновения.
Уже в 16 столетии Ермак занял большую часть Сибири. Подобно Американской республике Русское государство должно было расползтись и расшириться от моря и до моря.
И так же, как заселение американского Среднего и Дальнего Запада, заселение Украины, Сибири, Закавказья, Туркестана было, в сущности, победой цивилизации над варварством.
Русские колонисты, часто презрительно называемые полуазиатами, были, на самом деле, оплотом Европы против Азии.
И русская колонизация, хотя она проходила при более трудных условиях, шла даже быстрее.
Через одно или два поколения непокорные племена Туркестана и бродячие орды Сибири были приведены к законности и порядку. И столица Туркестана, Ташкент, в самом сердце Средней Азии, был превращен в маленький Париж, пока его не разрушил вандализм большевиков.
Совершенно верно, что Русское государство должно было еще обеспечить свои незащищенные границы в Европе. Ему надо было отвоевать Прибалтийский Край от преемников тевтонских рыцарей и от скандинавов, Черное Море у турок и татар, Литву и Украину от поляков.
Обеспечение своих границ было для Русского государства вопросом жизни и смерти. Мы можем оплакивать уничтожение Польского государства. Но мы должны помнить, что задолго до того как Русское государство попыталось уничтожить Польскую республику, последняя едва не успела сокрушить его, погрузив в ужасы Смутного Времени, из которого династия Романовых вызволила Русский народ.
В своих международных отношениях Русское правительство, систематически работало в пользу мира. Оно главным образом заботилось о сохранении равновесия сил. Большую часть войн Россия предпринимала не в собственных интересах, а в интересах Европы.
Это может показаться парадоксальным утверждением, но его очень легко доказать.
Россия защищала равновесие сил против Фридриха Великого в Семилетней войне, и в 1759 г. её войска заняли Берлин. Если бы не это вмешательство, появление пруссачества, как беспокойного фактора в континентальной политике, произошло бы на сто лет раньше.
Россия защищала равновесие против Наполеона в союзе с Великобританией. Если последняя сокрушила мощь Наполеона на море, то Россия сокрушила её на материке.
И, после этого, Россия опять вмешалась с поразительной мудростью, чтобы помешать Великому Союзу злоупотребить своею победой, что повело бы неизбежно к реваншу.
Тем, что после Ватерлоо Европа пользовалась миром почти без перерыва сорок лет, она обязана умеренному влиянию Александра I.
Когда снова политическое равновесие, явившееся главным достижением Венского Конгресса, было нарушено посягательствами Пруссии и её победами 1870 г., Россия вмешалась в 1875 г., чтобы помешать Бисмарку сокрушить Францию.
А когда эпигоны Бисмарка поставили ставку свою на мировое главенство, когда грядущая европейская катастрофа начала бросать свою тень па весь континент, Николай II взял на себя инициативу созыва мирной конференции. Россия пыталась отстоять принцип арбитража и создать в лице Гаагского трибунала международное орудие, которое должно было предотвратить мировую войну.
Именно в силу своих огромных размеров, Россия была единственным государством, которому нечего приобретать в Европе.
В виду её громоздкости, война представляла для неё больший риск, чем для любого другого европейского государства.
Вот две причины, объясняющие, почему умеряющее и сдерживающее влияние руководило в прошлом международными отношениями России. И больше, чем когда-либо, оно явится предуказанной ей миссией в будущем. Более, чем когда-либо, Россия завтрашнего дня будет призвана играть роль в европейской политике. Более, чем когда-либо, она должна будет бросить на весы всю свою тяжесть. Если Русская держава не будет быстро восстановлена, если она не будет в состоянии сдерживать Германию, новые государства-наследники, и особенно Польша, обречены на уничтожение, и германское сверхгосударство в ближайшем будущем еще раз явится угрозой мировому миру.
Восстановление России диктуется не только русскими интересами, но и жизненными и насущными интересами Европы. Если Россия останется слабой и беспомощной, если анархия продлится, весь русско-азиатский материк, от Балтийского Моря до Тихого Океана, обратится в германскую колонию.
Как часто уверяли нас как либеральные, так и консервативные публицисты, вроде Кинглэка[2], что русское правительство является синонимом гнета и тирании, что в применении к нему надо говорить не о политике, а о полиции. Никто, конечно, не станет отрицать, что Русское государство, будучи ведь в конце концов человеческим, совершало много печальных ошибок, как Британское совершало ошибки в Ирландии, Трансваале, Египте. Но основной факт остается: если исключить, объясняемое роковой необходимостью, отношение к евреям и полякам, Россия в общем представляла скорее освободительное влияние, нежели угнетающее.
Освободительное влияние замечалось в её азиатских владениях, выведенных ею из варварства и приобщенных к цивилизации. Это же влияние применялось к Финляндии, которая в течение 100 лет пользовалась привилегированным и почти парадоксальным положением при русском владычестве. Равным образом, под русской охраной Прибалтийскому Краю была дана широкая автономия, пока тевтонская политика германизации не заставила русское правительство ответить политикой руссификации. Когда германские публицисты жалуются на русскую враждебность к Германии, легко ответить, что тысячам балтийских немцев были предоставлены видные должности на русской государственной службе и в русской армии.
То же самое освободительное влияние России раскрывается в её восточной политике. Каковы бы ни были конечные мотивы и притязания России на Балканах, как наследницы Византийской Империи и естественной защитницы своих славянских братьев и единоверцев, несомненно, балканская политика Русской Монархии вела главным образом к освобождению христианских народов от турецкого ига и к сопротивлению мировому владычеству Германии. На большой площади в Софии до сего дня стоит гигантская статуя Александра II, великого Царя-Освободителя. Никогда еще почётный титул не бывал более заслужен.
Британские публицисты обнаруживают странное отсутствие юмора, когда они обличают агрессивную восточную политику Русской Монархии. Они бы хорошо сделали, если бы вспомнили, что британская политика главным образом повинна в навязывании жестокого турецкого владычества беззащитным балканским народам, в то время, как русская политика признала свободу Греции и Румынии, Болгарии и Сербии. Освобождение четырех национальностей не малая заслуга для «тиранического» Московского государства.
Существует широко распространенное мнение, что Русское государство было антидемократично и управлялось развратной и паразитической бюрократией. Разумеется, верно, что правительство России было бюрократичным, и что бюрократия была повинна в некоторых злоупотреблениях, открыто подвергавшихся нападкам во многих лучших, хотя и устарелых, произведениях русской литературы, вроде «Ревизора» Гоголя. Но надо помнить, что эти злоупотребления свойственны всякому бюрократическому строю, и что при обширных размерах страны и трудностях контроля, грехи русской администрации окажутся не более, чем они были бы в другой стране при тех же условиях. Надо помнить, что бюрократические методы являлись точным подражанием прусской и французской системам централизации, и что системы эти до сего дня являются «прекрасным идеалом» социалистического государства.
Хотя мы и признаем, что ввоз французских и прусских методов был плохой подготовкой к самоуправлению и мало соответствовал нуждам и условиям страны, но совершенно неверно, что русский строй был антидемократичен.
Наоборот, Русская Монархия была по существу демократической. Она была народного происхождения. Сама Династия Романовых была установлена волей народа. Если мы заглянем под поверхность, мы увидим, что Русское государство было огромной федерацией сотни тысяч маленьких крестьянских республик, вершивших собственные дела, подчинявшихся собственным законам, имевших даже собственные суды.
Беда для Русского государства была не в том, что оно было недостаточно демократично, а в том, что в его составе было слишком много демократии и социализма. Беда была в том, что его социальная структура была черезчур проста и примитивна, что не было достаточного разделения классов, не было господствующего класса, не было среднего и не было сильной независимой Церкви.
И, если народные массы легко стали добычей большевизма, то это главным образом по причине чрезмерного уравнительного духа Русской Монархии и уничтожения политического могущества аристократии.
Одним из наиболее частых выпадов против Русской Монархии было утверждение, что она реакционна и обскурантна, что она враг просвещения и прогресса. На самом деле она была, по всей вероятности, самым прогрессивным правительством в Европе. Она отвечала тому, что политические писатели 18 века, Монтескье и Вольтер, определяли как «просвещенный деспотизм». Она была не позади, а скорее впереди общественного мнения.
Правители слишком стремились наверстать то, что было потеряно в течение столетий. Царизм часто пытался осуществить в несколько лет то, что в других местах было достижением многих поколений. Русская цивилизация была не продуктом нормального, здорового роста, а тепличным растением. Постройка Рима и Парижа заняла сотни лет. Напротив, Петроград вырос как гриб. Луврский дворец был делом нескольких веков, Зимний Дворец на Неве был построен в несколько месяцев. Между 1860 и 1870 годами было больше коренных реформ, чем в какую-либо предшествовавшую эпоху европейской истории в какой-либо другой стране.
Реформы эти были более основательными, нежели те, что сопровождали французскую революцию. Крепостное право было уничтожено росчерком пера. Была установлена новая система законов. Страна была покрыта сетью железных дорог до того, как были проведены шоссе. Промышленность искусственно поощрялась, и эта промышленность была сосредоточена на гигантских фабриках, неизбежно сделавшихся очагами волнений. Страна не имела времени приспособиться к новым условиям и создать политическое и экономическое равновесие.
Ни в одной области государственной жизни перемены не были так стремительны, как в просвещении и ни в одной области эти перемены не привели к более зловещим результатам. Нормально просвещение должно было бы следовать за общим прогрессом общества. Если создавать в новой стране тысячи школ, не обеспечивая применения духовной энергии, которую производят эти школы, то создается лишь интеллигентный пролетариат. Именно это делало Русское правительство в последние десятилетия. Университетское образование поощрялось пособиями и освобождением от воинской повинности. Но для возрастающей армии студенчества не были обеспечены, и нельзя было обеспечить, производительные занятия. Результат был тот, что молодые химики, не находившие исхода в химических лабораториях, занялись изготовлением бомб.
Юристы, не находившие исхода на государственной службе, становились глашатаями мятежа и разрушения.
Мы старались опровергнуть утверждение, будто бы история России осудила Царскую монархию.
Скорее последняя была необходимым продуктом определённых условий, над которыми она имела мало власти. Было бы одинаково легко опровергнуть широко распространенное мнение, что русский народ отвергал царизм, и что революция застала русское правительство в состоянии безнадежного упадка, развала и истощения.
Действительность же совсем иная. Когда потрясение пришло, оно захватило народ в кризисе роста, на гребне политических реформ и экономического преуспеяния. Я хорошо помню моё изумление при изучении условий в России за пять лет до войны. В моё предыдущее посещение я видел ужасный развал, сопровождавший Японскую войну и гражданскую смуту.
Посетив вновь Россию в 1909 г., я ожидал найти повсюду следы страданий, испытанных в ужасные годы 1904 и 1905. Вместо того я заметил чудесное восстановление, гигантскую земельную реформу, успешно проводимую Столыпиным, этим великим государственным деятелем, переселение миллионов крестьян в Сибирь, скачками растущую промышленность, приток капиталов в страну, обильные бюджетные излишки, прирост населения на три миллиона в год.
Почему же произошла катастрофа? Почему это исключительное благосостояние завершилось невиданным несчастьем? Почему Русская монархия пала почти без борьбы? Она пала не в силу своей внутренней слабости и хрупкости. Она пала не потому, что отжила свой век. Она пала по чисто случайным причинам, которые привели бы к падению даже самое идеальное западное правительство, вынужденное пройти через те же испытания.
(…)
Царизм пал потому, что земледельческое государство оказалось неожиданно призвано вести гигантскую промышленную войну, не имея на то ни материальных, ни технических средств. Даже высоко организованная Великобритания была захвачена врасплох и обнаружила недостаток снарядов. А Франция должна была в значительной мере зависеть от помощи Великобритании и Соединённых Штатов.
Но в то время как Великобритания могла рассчитывать на сотрудничество С. — Штатов, а Франция могла рассчитывать на помощь своего британского союзника, Россия была вынуждена бороться в трагическом одиночестве. Она была предоставлена самой себе. Она должна была сражаться без вооружения и без снарядов. Россия имела право рассчитывать, что британское морское могущество сохранит открытыми Дарданеллы и британская промышленность снабдит русскую армию средствами для продолжения войны. Великобритания была не в состоянии выполнить ни одной из этих задач. Благодаря недостатку снарядов в Англии, Россию ждала военная неудача, и военная неудача неизбежно завершилась политической революцией, точно так же, как Седан завершился Парижской Коммуной 1871 г.[3] Можно поэтому с правом сказать, что Русская Монархия сделалась искупительной жертвой за промахи её союзников.
Мы часто слышим утверждение, будто Россия предала союзников в час нужды. Но истина не такова. Не Россия предала союзников, а союзники предали Россию.
В интересах справедливости к русскому народу, было бы хорошо, если бы английские и французские публицисты, продолжающие обличать измену России в 1917 г. вспомнили, что это Европа предала русский народ в момент тягчайшего испытания в его национальной истории.
1920 г.
Перевод с английского.
Примечания «Имперского архива»:
[1] Саролеа Чарльз (Charles Saroléa, 1870 — 1953) — филолог, профессор и публицист, дипломат. Окончил Льежский университет. С 1894 года преподавал французский язык и литературу в Эдинбургском университете. Профессор (1918). Возглавлял кафедру французской и романской филологии. В 1912-1917 годах редактировал литературный журнал Everyman. В течение 50 лет был консулом Бельгии в Эдинбурге. Автор многих книг по литературе и актуальным политическим вопросам своего времени, в том числе «Французская революция и русская революция» (1906), «Граф Л.Н. Толстой. Его жизнь и труды» (1912), «Долг Европы перед Россией» (1916), «Впечатления от советской России» (1924). Приезжал неоднократно в Россию. Собрал крупнейшую частную библиотеку в Британской империи.
Правда о царизме. Автор Чарльз Саролеа. Издание Русской монархической партии во Франции. Париж, 20-годы, 16 стр. C. Saroléa (Prof. Edinburgh University) «The Truth About Tsarism». The publication of Russian monarchists in France. Paris. 1920s, 16 p.
[2] Кинглек Александер Уильям (Kinglake) (1809-1891) – английский военный историк, политический деятель. Окончил Итонский колледж и Оксфордский университет (1828 год). С 1837 года вёл адвокатскую практику в Лондоне, занимался литературным трудом. Его 8-томная работа «Вторжение в Крым» («The invasion of the Crimea», Edin.-L., 1863-87) написана на основе английских, французских и русских источников, а также личных наблюдений автора. Труд вызвал большой интерес в Англии и за рубежом. Часть работы Кинглека конспектировалась Н.Г. Чернышевским и переведена им в извлечениях на русский язык (Н.Г. Чернышевский. Рассказ о Крымской войне по Кинглеку, М., 1935; Париж и провинция 2 декабря 1851 г. Исторические этюды Эженя Тено и Рассказ о перевороте 2 декабря (из «Истории Крымской войны»), А.В. Кинглэк, СПБ, 1869).
[3] Битва при Седане (фр. la bataille de Sedan, нем. Schlacht von Sedan), или Седанская катастрофа — генеральное сражение Франко-прусской войны, произошедшее 1 сентября 1870 г. близ небольшого французского города Седан. Закончившись полным разгромом основных сил французской армии и пленением императора Наполеона III, она определила исход войны. Победа при Седане открыла прусским войскам дорогу на Париж, что стало концом монархии во Франции. В результате 4 сентября 1870 в Париже началась революция, империя пала и Франция снова стала республикой. Парижская Коммуна была создана спустя семь месяцев после сражения под Седаном.