письмо другу В. Тыцких
Письмо другу,
русскому поэту Владимиру Тыцких в канун его 65-летия
Здравствуй, Володя!
В Прощеное Воскресенье хочу перед тобой повиниться. В середине января ко мне обратилась приморская поэтесса Эльвира Васильевна Кочеткова. Как все любящие и чтущие тебя друзья, она с единомышленниками начала готовить загодя тебе подарок-сюрприз. Не буду вдаваться в подробности, пусть этот подарок станет для тебя «нечаянною радостью». Эльвира Васильевна предложила и мне «вложиться» в общее дело, при этом оговорив сроки. По грехам и немощам своим не смог в них уложиться – каюсь. Не то, чтобы я забыл или закрутился, хотя дел и хлопот в начале года было, действительно, с избытком. И о тебе никогда не забываю: духовно всегда поминаю в записках о здравии на Литургии, душевно – всё строчки твои вспоминаю, они неожиданно выплывают из памяти: то о вскормленном землей тайфуне, то о деде и скорбных конвоях, то о звезде, взошедшей над вольной Бухтармой и рухнувшей в московский переулок… Недаром у моего московского знакомого писателя Сергея Антоновича Щербакова даже присказка появилась. При встрече он обязательно спрашивает: «Ну, как там твой дружок, Володя Тыцких, поживает?..»Нет, не забыл я тебя, помню и люблю. Только память моя о тебя с годами становится безстрастной, чистой и ясной. В ней, как «сигнальные костры», горят те мгновения нашей жизни, что сближают нас и ведут по единственно верной дороге для русского писателя – ко Христу. Теперь мы редко видимся в повседневной жизни, но когда встречаемся, то прекрасно понимаем друг друга, как единые в Духе. В святоотеческой литературе есть рассказ о двух монахах-отшельниках, подвизавшихся в одной местности и не видевшихся много лет. Когда же они случайно встретились на одной тропе, то посмотрели друг на друга, «осклабились» (т.е. улыбнулись краем губ) и молча разошлись по своим кельям.
При духовном родстве не обязательно постоянно видеться и много разговаривать. Великое счастье, когда есть о чем помолчать с другом. Помнишь нашу поездку по грибы в осенний лес на острове Русском? Как там было хорошо и тихо. Еще не построили мост и университетский кампус, а монастырь преподобного Серафима Саровского уже возрождался. Спустя несколько лет Господь сподобит помолиться в этом единственном на востоке островном монастыре. Вот, где надо подвизаться русским монахам, а не прятаться на афонских карульях, уча нас, сирых, через интернет, как нам жить в России.
Прошел январь и февраль. Занозой сидело в душе, что сроки уходят, а я не могу найти верных слов любви и признательности старому другу. В первые дни на эмоциях даже стихи тебе сочинил – нечто на подобие «оды к юбилею». Но мои первые и главные критики, жена с сыном, весело посмеялись над моими стихотворными потугами. Не дал Бог мне поэтического таланта, и нечего народ смешить… Другие поздравят тебя с юбилеем прекрасными стихами, а жена Ольга и сыновья Иван с Николаем – «твои лучшие стихотворения» – обнимут и поцелуют мужа и отца. Мне же хотелось быть тебе полезным.
Зная, как ответственно и скрупулезно ты работаешь, составляя своеобразную летопись литературной жизни Приморья, стал перебирать свой архив. А вдруг найдется что-либо интересное и полезное для тебя? Обнаружил три твои поэтические книги с автографами. Помню, ты собрал и опубликовал автографы самых разных литераторов к тебе. А вот своих дарственных надписей к другим людям, вероятнее всего, не имеешь. Интересно их хотя бы часть собрать – получилась бы прекрасная картина русской жизни. Вношу свой вклад на начало доброго дела.
Автографы Владимира Михайловича Тыцких на его книгах:
«У русского Босфора» (Владивосток, 1996).
«Андрею Хвалину – по старой дружбе на дружбу грядущую, чтобы еще у него все было с Богом! В. Тыцких. 9.2.96 г. Владивосток».
«Центральный отсек» (Владивосток, 1996).
«Андрею Хвалину – старому дружбану и сослуживцу по самой флотской газете на память о совместной вахте и пожеланием больших плаваний. Вл. Тыцких. 31.7.96 г. Владивосток».
«День восьмой». (Владивосток, 2004).
«Андрею Хвалину на берегу Яузы с берегов Амурского залива с надеждой на хорошие дни и погоды там и тут. Вл. Тыцких. 2005 г.».
Но самое интересное, что обнаружил в архиве свою давнюю журнальную статью о приморских поэтах, в том числе и о тебе. Время тогда было суровое – застойное – и электронные носители отсутствовали как класс. Текст обработал и посылаю тебе в электронном виде. Выходные данные: Андрей Хвалин. Чувство границы. Заметки о молодых поэтах Приморья. Журнал «Молодая гвардия», № 4, 1989. С. 251-259.
Чувство границы
Заметки о молодых поэтах Приморья
«Нет провинциальной литературы. Как нет и не должно быть культурных окраин. Утверждение это настолько верное, насколько и общее: его с полным правом может произнести любой литератор российской «глубинки», раскинувшейся от Баренцева моря до Тихого океана. Поэтому при разговоре о молодых приморских поэтах целесообразно порассуждать о тех особых тонах и красках, что вносят они в палитру русской и многонациональной советской литературы.
Истоки же этого своеобразия лежат в историческом прошлом Дальнего Востока. Героическая летопись его освоения и заселения — вот те корни, на которых выросла здесь словесность. Но и сейчас, когда региональная литература сложилась, и гораздо раньше — в русской очерково-мемуарной прозе и документальной маринистике об освоении Дальнего Востока, в произведениях побывавших здесь Гончарова и Чехова на передний план выдвигались идеи нерасторжимой связи восточной оконечности России со всей страной, а следовательно, утверждались высокие нравственные, патриотические идеалы.
В этом отношении дальневосточная литература в своих лучших образцах является «наследницей по прямой» того направления в отечественной словесности, которое берет свое начало от древнерусских житий, поучений, воинских, исторических, биографических повестей, проходит через оды Ломоносова, Сумарокова, Радищева, Державина, комедии Фонвизина, повести Новикова и Чулкова и продолжает развиваться в литературе XIX века. Пафос патриотизма, бескомпромиссность в решении нравственных вопросов — вот ее основные свойства.
Сегодня эти традиции, нисколько не утратив своего значения, получают развитие, наполняются новым содержанием. «Чувство границы», — так, пожалуй, кратко можно определить основное качество мироощущения дальневосточников и, в частности, приморцев. В данном случае имеются в виду не столько географические границы, сколько культурные различия. Если Приморье по отношению, скажем, к Москве воспринимается как далекая восточная провинция, то при сопоставлении с другими странами бассейна Тихого океана и Москва и Владивосток, объединенные общей государственностью и культурой, выступают как единая и неделимая Россия, великая азиатская (а не только европейская) держава.
Поэтому, задаваясь вопросами: как отразились в стихах молодых приморских поэтов и природа края, и история «укоренения» здесь предков, — нельзя сбрасывать со счетов личный опыт авторов. Одно дело, когда впервые попадаешь в эти края уже взрослым человеком, и совсем другое — если образ земли у океана входит в твое сердце вместе с колыбельной песней матери.
«Служба ратная» — это нечто совершенно иное, нежели экзотика дальних странствий, приводящая и по сей день на Дальний Восток многих людей, несущих, как проклятие, в своей душе психологию «перекати-поле». Когда же задумываешься о судьбе и поэзии Владимира Тыцких, приходят на память основатели поста Владивосток — русские военные моряки, а также продолжатели их славных традиций, которые ни на суше, ни на море не спускали перед врагом флага. В. Тыцких — «приезжий приморец», он родился вдали от этих мест, на Алтае. Поэтому в стихах, вспоминая детство, отрочество, взор устремляет к «прародине». Но, возможно, из-за того, что в Приморье его позвал долг, флотская служба, а не романтическая жажда перемен, нет в его стихах раскаяния блудного сына, а есть ровный и вечный огонь памяти об отчем доме, с порога которого ступил он на дорогу, уходящую на Восток.
Родниковый, обветренный край
Грустью долгой разлуки пронизан,
Как далек ты сегодня, Алтай,
Как ты стал удивительно близок!
Безыскусность этих строчек из стихотворения «Край родной» («Бухта Лазурная». М., «Современник», 1983) бросается в глаза. Но глубина чувства не всегда требует утонченной версификации. Открывается новый поворот темы: служба на рубежах страны, в далеком, как сперва думалось, крае помогла сильнее ощутить тепло родного дома и вместе с тем проникнуться любовью ко всей необъятной Отчизне. Поэтически автор выразил это в другом своем стихотворении — «Владивосток, врастающий в преданья»:
Храню в душе смолистый дух Алтая,
Иртышские крутые берега.
Но разве Ангара мне не родная?
Но разве мне Нева — не дорога?
Причем поэт уже в своих ранних стихах стремится идти не просто путем расширения пространственного масштаба, но показывает и глубинные связи, общие горестные и радостные вехи в судьбе страны, которые, помимо всего прочего, сплачивают людей в народ, в нацию. Поэтическое обращение к опыту поколений, вынесших груз Отечественной войны, важно для автора, поскольку он пишет о современной армии. Именно она превращает вчерашних подростков в мужчин, в защитников Отечества, дает конкретные уроки патриотизма и интернационализма: «И парень из города Степанавана// На вахте сигнальной сменил туляка», «Обнимемся, земляк из Казахстана!» По мысли поэта, здесь, на рубеже с особой силой ощущаешь ответственность каждого отдельного человека за судьбу всей страны.
Образ воина — защитника Отчизны традиционен для русской и советской литературы. Никогда у нас не воспевался завоеватель, поработитель других народов. В нашей литературе утвердился образ освободителя, хранителя мира и спокойствия страны. Вот как об этом пишет В. Тыцких, рассказывая о моряках подводниках, несущих службу на ядерном ракетоносце:
Железной гарью
пахнет ветер века,
гудит над нами
темная волна.
А в тишине
центрального отсека
всемирная
хранится
тишина!
Понятно, сколь высоки должны быть моральные и нравственные качества воина, если он испытывает сегодня ответственность за судьбу цивилизации в целом. А ведь это совсем молодой человек, вчерашний школьник. Где взять ему силы, на что опереться? В книгах В. Тыцких делается попытка ответить на поставленный вопрос. «Обобщенный» лирический герой его стихотворений, где бы он ни находился в данную минуту — на боевом посту или «на гражданке», — человек надежный. Такой не подведет в критический момент военного испытания, не сподличает и не струсит в повседневной жизни.
Крепость сегодняшнего морского братства — «мы выбрали море и флот» — уходит своими корнями в славную историю русского флота, а если шире — покоится на традициях ратных людей Руси, когда спешили друг к другу на помощь, если враг стоял у ворот. Поэтому не удивляешься, когда рядом со строчками: «Бессмертен севастопольский редут, //Мы не срамили боевого стяга!» — встречаешь в сборнике В. Тыцких и такие: «Пошлю гонца к надежде-другу…// Не тронув без нужды меча, //Примерю верную кольчугу //С родного русского плеча». «Мы» в понимании поэта — это, начиная с седой старины, защитники Отчизны, это и его кержацкий род — «бойцы мировой и гражданской», — и современные воины, чувствующие кровную связь с Родиной и не изменившие «отеческой звезде».
Допрежь в земле славян
Не праздновали труса.
И помнить мы должны,
Коль гордость нам дана,
Что в наших паспортах
Написаны по-русски
Тех ратников Руси
Святые имена.
Не «стареет» военная, военно-морская тема в поэзии В. Тыцких. Есть, вероятно, какая-то насущная необходимость в этих скупых по поэтическим средствам стихах, воспевающих простые и нужные для любого человека, военного и штатского, чувства: долг, верность, отвагу, единство…
Но при чтении его книг «Пишу тебе, любимая» (М., «Современник», 1986) и «Встретимся утром» (Владивосток, 1987) мне не раз приходила в голову мысль о том, что ведь поручик Лермонтов, даже будучи на войне, писал не только о боях и походах, что выпускник Александровского военного училища А. Куприн создал не только «Кадет» и «Юнкеров». Да мало ли еще можно привести примеров из истории русской литературы, в которой предостаточно было «людей в военных мундирах».
Поэтому наметившаяся в последнее время эволюция в творчестве В. Тыцких, его напряженные раздумья о том, что же с нами всеми происходит, мне представляются закономерными. В тот момент, когда разнонаправленные ветра крутят, словно флюгер, иных поэтов, В. Тыцких как-то «несовременно» сомневается: «Душа моя… Сумеет ли она //Родиться вновь и снова стать моею?»
Нет ничего удивительного и в том, что воображение поэта, оттолкнувшись от, казалось бы, типичного приморского явления — прихода сезонного тайфуна, рождает почти апокалипсические картины всемирного бедствия, не признающего земных границ и законов:
По прихоти каких безумных лун,
Сожительством каких слепых ветров
Зачатый далеко от берегов,
На берег мой обрушился тайфун!
Пропало небо. Свист невидных крыл
Ворвался в мир. Свет умер, потемнев.
И обнажились корни у дерев,
Лишая кроны жизненосных сил.
Ужас и страдания человека усугубляются еще и тем, что он, даже в эпицентре смерча, осознает себя «венцом творения», на совести которого все тайфуны и штормы. Лирический герой одновременно — и малая песчинка и сердцевина мироздания, он равновелик и небу, и морю, и земле. Вот почему возможно с болью воскликнуть:
Земля моя! Не из твоих ли ран
Твои ручьи свой начинают бег?
Последней кровью обмелевших рек
Не ты ль вскормила грозный океан?
Кормилица! Твой поглощая корм,
Он исподволь готовился к борьбе.
И по тебе прошелся этот шторм.
И этот шторм прошелся по тебе…
Если бы поэт закончил стихотворение точкой — он признал бы равенство Добра и Зла в мире, и тогда не имело смысла уже в другом стихотворении призывать людей сберечь родную землю: «Оставь уютное житье. Вдохни ее дрожащий воздух. Иди и защити ее. Пока не поздно». Поставим вслед за поэтом многоточие…
(…)
Творчество приморских поэтов В. Тыцких и др., если говорить о них в целом, не изолировано от поисков, тенденций и проблем, присущих современной русской поэзии. Вместе с тем жизненный, «географический», культурный опыт придает их поэзии особые краски. Наряду с привычным для русского европейца обращением к национальной и западной культурной традиции, здесь ощутим и интерес к Востоку.
Приморье как неотъемлемая часть России по своему географическому положению, исторической судьбе — край воистину многонациональный. Наряду с привычным взаимовлиянием здесь идет процесс «двойного обогащения». Важно, чтобы он не соблазнил никого мнимой легкостью, когда из двух половинок составится нечто третье, выдаваемое за образчик планетарной культуры.
Наглядный пример подлинного взаимного обогащения, сближения культур разных народов дает фольклор Приморья. Особенность бытования фольклора края состоит прежде всего в его национальной пестроте. Если Восточную Сибирь заселяли выходцы северных районов России, то на Дальний Восток переселились жители из семидесяти шести губерний страны. Они сообщались между собой, зачастую жили в одних селах, что привело к смешению русских, украинских, белорусских традиций. «Не случайно уже второе поколение, родившееся в Приморье, — говорится во введении сборника «Фольклор Дальнеречья» (Владивосток, 1986), — не разграничивает фольклор на «свое» и «чужое». Сохранились в памяти народа и несколько легенд восточного происхождения о корне женьшень. Помещено в сборнике и предание о том, как забрали местного парня на германскую войну, с которой он привез домой молодую жену из Литвы. И что характерно, заканчивается рассказ словами односельчан: «Молодец, хоть и обманом, а добрую жену привез». Таким образом, в мощную славянскую реку вливались самые разные потоки, но не было места национальной обособленности и вражде.
Сегодня в Приморье хранятся бесценные сокровища народной мудрости, опыта, традиций. То, что было привезено с собой переселенцами из разных мест, живет, дает новые всходы. Вот тот неиссякаемый источник, к которому обращались раньше, будут обращаться впредь приморские литераторы, чтобы понять современность. В стихах Владимира Тыцких этот своеобразный «приморский мотив» любой вдумчивый читатель сможет разглядеть».
+ + +
Из статьи изъята та часть, где речь шла о стихах Р. Мороз и Е. Обойминой, не имеющая отношения к юбиляру. О тебе же не изменил ни строчки, под каждой подписываюсь и сегодня.
Правда, исправить окончание одного слова все-таки пришлось. Кадеты как учащиеся кадетских училищ в родительном падеже будут без изменения, а кадеты как члены кадетской партии получат окончание – ов: нет кого, чего? – кадет, но – кадетов. Поэтому правленая фраза из статьи теперь звучит так: «…выпускник Александровского военного училища А. Куприн создал не только «Кадет» и «Юнкеров».
Об этом смысловом грамматическом нюансе мне рассказывали потомки русских эмигрантов первой волны. Ныне ты один из тех, кто сохраняет нам наследие исторической России. Твой труд на поприще сбережения и приумножения русской культуры в Приморье можно назвать подвижническим.
Твои поездки по краю с единомышленниками в Дни славянской письменности и культуры во имя святых равноапостольных Кирилла и Мефодия – это глоток чистого воздуха людям, духовные хлеб и рыба. Это – надежда и вера в грядущую русскую победу, в окончательное освобождение страны от иноверного и инородного ига. Прошу тебя, не бросай Кирилломефодиевских чтений. По мере сил продолжай начатое. К тому же и тебе в этом великая польза.
Учась у святых отцов, заканчиваю письмо, как это иногда делал любимый мой святитель Феофан Затворник к своим адресатам, призывом к дорогому моему сердцу Владимиру Михайловичу Тыцких: спасайся!
Обнимаю.
Храни Господь!
Твой друг Андрей Хвалин
2 марта 2014 г., Прощеное Воскресенье
+ + +
Тыцких Владимир Михайлович. Родился в Казахстане (Лениногорск, ныне – Риддер) 29 июня 1949 г. Окончил Усть-Каменогорское медицинское училище и Киевское высшее военно-морское политическое училище. Служил на Балтийском и Тихоокеанском флотах на надводных кораблях, подводных лодках, в газете флота, прошел путь от матроса до капитана второго ранга. Руководил Приморской организацией Союза писателей России, студией писателей баталистов и маринистов Тихоокеанского управления Федеральной пограничной службы, департаментом информации и печати Морского государственного университета им. Невельского. Автор тридцати книг поэзии, прозы, публицистики, изданных в Москве, Норильске, Владивостоке, Усть-Каменогорске, Арсеньеве. Публиковался более чем в семидесяти столичных и региональных антологиях и сборниках; в журналах «Байкал», «Бежин луг», «День и ночь», «Звезда», «Знамя», «Москва», «Московский вестник», «Наш современник», «Огни Кузбасса», «Октябрь», «Простор», «Сибирские огни», «Юность» и мн. др. Отмечен лауреатскими званиями в Москве, Хабаровске, Владивостоке, Нью-Йорке, награжден медалями им. Константина Симонова, им. Генералиссимуса Александра Суворова, им. Валентина Пикуля. Заслуженный работник культуры России. Работает в Дальневосточной государственной академии искусств. Живет во Владивостоке.