О русской генеалогии

ЕВРАЗИЙСКАЯ ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА КНЯЗЕЙ РЮРИКОВИЧЕЙ

«Вследствие сродства большевизма с татарским игом, евразийцы и сочувствуют ему».

Уже Ключевский утверждал, что ключ к пониманию очень многих фактов и явлений русской истории, именно московского её периода, заключается в генеалогиях боярских родов. Тем не менее, генеалогические знания не пользовались у нас, до конца национальной России, особым престижем, не вызывали к себе даже особого интереса.

Их относили, как бы в одну область с «анекдотической» историей, чему, несомненно, содействовал несколько случайный и «любительский» характер большинства работ по русской генеалогии. Ей не хватало метода, как не хватало и действительно серьёзных, научных сил.

Этого упрёка никак нельзя сделать недавно вышедшему исследованию г-на N. de Baumgarten: «Généalogies et mariages occidentaux des Rurikides russes» (фр. «Генеалогии западных браков русских Рюриковичей»).

Книга эта вышла в серии Orientalia christiana (Восточное христианство) (ном. 35), издаваемой институтом Orientalium studiorum (Восточных исследований), состоящим при Святейшем Престоле. Это обстоятельство, кстати сказать, показывает, с каким особым интересом и вниманием относится в настоящее время Рим не только к русской современности, но и к далёкому прошлому России.

За небольшою книжкой, в сто приблизительно страниц, угадывается многолетний, строго-научный труд.

Что касается формы изложения, то можно быть склонным, назвать её даже чересчур научной, в смысла излишней, может быть, её сухости: автор ограничивается приведением ряда генеалогических таблиц отдельных ветвей Рюриковичей и перечня их супружеств; весь же его комментарий ограничивается сухим перечислением источников, оправдывающих каждое отдельное утверждение таблиц.

Многих рядовых читателей такая форма изложения может, несомненно, отшатнуть.

Но если исследование сухо по форме, то содержание его полно самого живого интереса. И прежде всего: это исследование даёт строго обоснованный и, в некотором роде, даже исчерпывающий ответ на многие легкомысленные утверждения евразийцев[1].

«Просмотрев эти таблицы, — говорит автор в предисловии, — читатель убедится, что до нашествия монголов Россия составляла, вместе с другими странами Европы, одну семью».

И таблицы, действительно, приводят к тому убеждению, что основным типом супружеств Рюриковичей в этот начальный период нашей истории (автор заключает своё исследование XIII веком), были браки с представителями и представительницами иноземных княжеских родов и притом в подавляющем большинстве западных. Вступали Рюриковичи отдельных ветвей в браки и между собою, но таких браков оказывается всё-таки меньше, чем браков с западными владетельными родами.

Что касается браков с туземными родами, не принадлежавшими к дому Рюрика, то таких браков было совсем мало. Все буквально страны Европы — Германия и Скандинавские страны, Англия, Чехия и Моравия, Франция, Померания, Силезия, Болгария, Византия, Венгрия (не говоря уже о Польше и о Литве), давали Рюриковичам невест и женихов. В этом отношении интересны браки, напр., детей Ярослава Мудрого, который сам был женат на шведской княжне Ингигерде (дочери короля Олофа). Его сыновья были женаты: Владимир — на немецкой княжне Гертруде, Святослав — также на немецкой принцессе, Всеволод — на византийской. Что касается дочерей, то одна из них была за венгерским королём, другая сначала за норвежским, а впоследствии за датским, третья — за французским (Генрихом I). И это отнюдь не исключение, но именно тип супружеских связей династии Рюриковичей этого начального периода нашей истории, тип, проливающий яркий свет на ту психологическую атмосферу, в которой она жила, на господствовавшее в её среде интересы, навыки и настроения. Её мысленный взор — а вместе с ним, несомненно, и настроения всего дружинного класса, средоточия, регулятора и вдохновителя национальной жизни — были направлены на Запад: удельная Русь и жила, и чувствовала — в такт с ним.

Были в среде Рюриковичей и восточные супружества. Так, роднились они с владетельными родами Грузии, наследниками культуры многих тысячелетий, также и Осетии.

Что касается родства со степными князьями, то, хотя Рюриковичи вступали в браки и с ними, но всё же число таких браков, сравнительно, ничтожно. Вообще, все восточные родственные связи Рюриковичей совершенно незначительны, сравнительно с их западными брачными связями. И так продолжалось до монгольского ига, даже до конца ХIII века.

В этом отношении можно привести, в виде курьёза, пример псковского князя Владимира (из князей Смоленских). Этот правнук Владимира Мономаха женился (около 1226 г.) на представительнице ныне существующего балтийского рода Буксгевден… В общем, можно сказать, что не только матримониальные замыслы Рюриковичей были всегда направлены на Запад, но и на Западе то особо излюбленной в этом отношении для них страною — являлся Скандинавский север. Этим наша древняя династия, как бы подчеркивала, даже через два, три столетия своего пребывания в России, свою тягу к Скандинавии, свою особую связь с нею, т. е. своё варяжское происхождение.

Одной из наиболее интересных частей исследования г. Баумгартена является приложение к нему, посвящённое потомству князей Черниговских.

Как известно, именно от этих князей происходят наиболее знаменитые наши княжеские роды, как, напр., Масальские, Оболенские, Долгоруковы, Щербатовы, Барятинские, Волконские, Звенигородские, Горчаковы. Многие несообразности, встречающиеся в генеалогиях этих родов, уже давно обращали на себя внимание исследователей, начиная с кн. П.В. Долгорукова[2], в некотором роде, отца русской генеалогии. Но исследователи в тех случаях, когда они не «отмахивались» просто от этого досадного вопроса, ограничивались лишь частичными и совершенно его не разрешающими исправлениями.

Что касается нашего автора, то на основании соображений, изложение которых заняло бы слишком много места, он более или менее разрушает все эти генеалогии. Дело в том, что они были «восстановлены», т. е., на самом деле, в известном смысле, созданы — лишь в ХVI веке, т. е. уже в Москве. Созданы по памяти, очень приблизительно, причём пришлось нередко прибегать к полуфиктивным филиациям (от лат. filius, filia — сын, дочь; прослеживание родства от одного поколения к другому – А.Х.) и вводить крайне подозрительные, в смысле аутентичности, имена, что и объясняет ряд встречающихся в этих генеалогиях анахронизмов.

Всё это есть прямое последствие монгольского нашествия, отразившегося особенно тяжело именно на Черниговской земле, к которой в то время относилась вся обширная область, от Киева и почти до Москвы. О ней ничего неизвестно — в течение почти двух столетий. Никаких документов этой эпохи не сохранилось в Черниговской земле. Край был погружен в полный мрак. Просвещение и грамотность исчезли, и многое стёрлось даже в памяти уцелевших от погрома княжеских родов. Всё это и объясняет, почему у их потомков, когда они собрались впоследствии в Москве, не оказалось в руках документов, подтверждающих их генеалогические филиации.

Таким образом, несообразности и анахронизмы существующих генеалогий потомства князей Черниговских дают нелицеприятный ответ на евразийские потуги идеализации монгольского ига и установленного им режима. Это не значит, что в нашей истории не было монгольских влияний, творческих и даже благотворных. Но такие влияния начались лишь впоследствии — уже после падения Казани. Что касается первоначального татарского нашествия, то оно было именно уничтожением древнерусской национальной культуры. Это и подтверждает нам лишний раз состояние генеалогий потомства князей Черниговских… Результаты этого нашествия были очень схожи с результатами большевизма.

Подобно большевизму, и татарское нашествие обратило наше отечество в tabula rasa (с лат. чистый лист – А.Х.). Впрочем, именно, может быть, вследствие сродства большевизма с татарским игом, евразийцы и сочувствуют ему.

Александр Салтыков[3]  

«Возрождение» (Париж). № 1003, 1 марта 1928 г.

Примечание:

[1] Евразийство — первоначально идейно-мировоззренческое, общественно-политическое движение, возникшее в среде русской эмиграции 1920-1930-х годов, для которого центральной является концепция России-Евразии как самобытной цивилизации.

В 1921 году в Софии вышел сборник «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев», положивший начало евразийской идеологии. Основателями этого течения стали кн. Николай Трубецкой, Роман Якобсон, Петр Савицкий, богослов о. Георгий Флоровский, Петр Сувчинский, философы Владимир Ильин, Лев Карсавин и Василий Сеземан, Николай Алексеев, Георгий Вернадский, Георгий Федотов, Дмитрий Святополк-Мирский, Антон Карташов и другие представители первой русской эмиграции.

Истоком евразийского политического и культурного единства считалась не Киевская Русь, а империя Чингисхана. Евразийцы считали, что монголо-татарское иго имело положительное значение для развития государства и сохранения православных устоев против идеологической и военно-политической экспансии Запада. Евразийцы отрицательно относились к российским императорам, европеизировавшим Россию, напротив, революция 1917 года оценивалась положительно как начало новой эпохи, в которой Россия якобы вышла из чуждого ей европейского («романо-германского») культурного мира и встала на самостоятельный исторический путь.

Все наиболее значительные идеологи евразийства имели украинские корни. Именно понимание украинской идентичности заставляло евразийцев, с одной стороны, предполагать, что Россия не может существовать как национальное государство, с другой — выражать мнение о прочности и неразрывности связей между русскими и их соседями.

В 1923 году с евразийством порвал один из его основателей — о. Георгий Флоровский. В 1928 году он в статье «Евразийский соблазн» выступил с его резкой критикой за такие особенности движения как апология большевиков и революции, забвение христианских подходов к истории и др. Ряд видных деятелей евразийства, включая Трубецкого, Алексеева и Савицкого, порвали с ним связи. С середины 1930-х годов евразийство как организованное движение прекратило существование. К 1938 году оно сошло на нет.

В современной России крупным представителем неоевразийства стал А.Г. Дугин, который первоначально следовал идеологии национал-большевизма. В работах Дугина евразийские концепции и положения переплетаются с концепциями европейских «новых правых».

По утверждению современного поклонника евразийства А. Дугина, «симпатии к евразийству испытывал и Кирилл Владимирович Романов (Великий князь, предавший в февральскую революцию 1917 г. святых царственных страстотерпцев, а затем самозванно объявивший себя в эмиграции Императором Кириллом I, — А.Х.) а позднее и его сын Владимир Кириллович».

По мнению историка академика РАН А.Г. Арбатова (2016), «„Евразийство“ — надуманная теория, призванная обосновать непреодолимую пропасть между Россией и остальной Европой, её нормами и ценностями, выстраданными за века страшных европейских потрясений и жертв».

[2] Долгоруков Пётр Владимирович (1816-1868) — князь, русский историк и публицист, деятель Вольной русской печати (типография, основанная А.И. Герценом при поддержке Д. Ротшильда в 1853 году в Лондоне для печати запрещённых в России произведений революционного направления), один из крупнейших специалистов по русской генеалогии, составитель «Российской родословной книги» – наиболее полного в Российской империи источника по генеалогии российского дворянства.

[3] Салтыков Александр Александрович — граф, философ, историк русской культуры, публицист и поэт-«младосимволист». Родился 24 июня 1872 года. Из 1-й линии 3-й ветви старомосковского рода Салтыковых. Образование получил в Императорском училище правоведения, позднее обучался на юридическом факультете Московского университета. В 1894 году Салтыков начал службу по ведомству МВД. С 1899 по 1902 годы — мстиславский уездный предводитель дворянства. Надворный советник (1906) в звании камер-юнкера.

Граф Салтыков увлекался литературной деятельностью, находясь под влиянием «младосимволистов». Большое влияние на творчество и взгляды Александра Александровича оказал и В. С. Соловьёв.

После революции Александр Александрович эмигрировал в Германию. В начале 1920-х годов в Мюнхене Салтыков основал издательство «Милавида», основным ассортиментом которого стали книги на русском и немецком языках, включая и его собственные. Были опубликованы несколько поэтических сборников: «Оды и Гимны», «Новые песни» (1922), «Трофеи» («Сонеты»), «Античные мелодии», «La Gaia Scienza».

В начале 1920-х Салтыков сотрудничал с мюнхенским журналом «Hochland», публикуя статьи о прошлом и будущем России, «об экономических, политических, культурных и религиозных аспектах современной русской и советской жизни». Свои очерки сам автор называл «национально-психологическими». В 1922 году в издательстве «Милавида» вышла книга «Две России».

Основной историософской мыслью Салтыкова была та, что принципиальные отличия России от Европы определяются её географическим положением: изо всех стран Европы только одна Россия не входила в состав Римского мира.

Переехав во Францию, Салтыков печатался в парижских изданиях «Cahiers de l’étoile», «Le Monde slave», «Revue bleue», «La Revue catholique des idées et des faits» и др. и газете «Возрождение», став с 1925 года «одним из идеологов» наряду с П. Б. Струве и И. А. Ильиным.

Скончался Александр Александрович Салтыков в 1940 году и похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Со смертью его брата Льва Александровича (1876-1942) род графов Салтыковых пресёкся.