НАЦИЮ РОЖДАЕТ ПОБЕДА

О разнице между Западом и нами и о проклятой Богом “общественности”.

Но кто же создал, взлелеял и вскормил Российскую Нацию? Кто вдохнул в неё жизнь и кем она была жива? Не ясно ли, что наша нация не только олицетворялась, но и была создана Империей и жила и дышала исключительно ею, что она была у нас ничем иным, как её синонимом, что Империя и была нашей нацией, что только она и давала нам национальное лицо.

Нацию рождает не кровь, а право гражданства, или, что то же, — победа. Об этой-то Победе — духовной, культурной и политической — мы должны думать денно и нощно, если желаем восстановить Россию.

При этом мы должны непрестанно помнить, что Россия — нация, Россия — великая держава и Россия — цивилизация и культура — неотделимы от Европы. Как нация, как государственность и как культура, мы всегда были частью Европы.

В этом отношении мы всегда были её детьми, её законными сыновьями. Одинаковы с европейскими не только все основы нашего культурно-национального бытия, но и всё наше историческое развитие проходило как раз через те самые этапы (и приблизительно одновременно), как и эволюция западно-европейских стран. Итак, если наше национальное развитие совершалось по обще-европейскому историческому образцу, то в чём, спрашивается, заключалась и заключается доселе разница между Западом и нами? Такая основная черта отличия, и притом отличия огромного, — действительно существует. Она заключается в природе основного этнического субстрата, на котором возведена наша культурная и национальная постройка. Мы были всегда единосущны Европе, как нация и как культура — так было и до Петра, но это стало ещё яснее после Петра. Но вместе с тем мы были всегда ей чужды и поднесь остаёмся ей чуждыми — как этническая стихия. На Западе эта стихия представляет наследие римского мира, т.е. многих тысячелетий древне-восточных и античной культур. У нас же… у нас никогда не было римского мира, мы, по словам Чаадаева, еще сравнительно недавно родились в кочевой кибитке скифа.

Таким образом и становится ясным, что “самобытность”, обоготворённая славянофилами и всеми нашими народниками, есть не что иное, как наша скифская бездна, ужас которой и заставил нас некогда обратиться к варягам. В этой бездне — все центробежные безумства, вся “первобытность” нашей истории. И плоть от плоти и кровь от крови этого этнического хаоса — есть наша проклятая Богом “общественность”.

Идеологи “самобытного” самодержавия и “мужицкого царя” отправлялись, несомненно, от мысли возвеличить царскую власть. Но они пошли неверным путём и попали в заповеданный круг. Самодержавие только то и делало, — и в этом и заключался действенный смысл его бытия, — что боролось с нашей тёмной этнической стихией. Между тем, по “самобытной” теории, выходило, что именно от её духа оно родилось. Так-то в идеологии “самобытного” самодержавия уже заключался отказ от Петербургской программы, т.е. от борьбы с этнизмом, и, значит, его прославление. Начав с Самодержавием “за здравие”, славянофилы в действительности свели его дело — “за упокой”. Нельзя прославлять одновременно и Самодержавие, и тёмную этническую бездну, которая всегда противостояла ему. Неумолимая логика жизни вывела из всего этого единственно возможное заключение: торжество славянофильской Реакции привело к усилению “общественности”, и провозгласив “самобытность” первым членом своего Символа Веры, мы пришли туда, куда неизбежно должны были придти, идя по этому пути: к Революции, к большевикам, к разрушению Империи и Нации, к потере своего христианского лица и чуть ли не всего своего духовного и материального богатства. На нашу беду славянофильские тенденции в своё время чрезвычайно затемнили для Запада ту истину, что все творческие ценности жизни: нация, просвещение, культура, героический порыв, народный труд — были у нас теснейшим образом связаны, как с идеей, так и самым материальный фактом существования царя. И так как основной задачей Революции было доказывать, что как раз в царе заключалось главное препятствие к осуществлению всех положительных ценностей, то Европа очутилась в борьбе двух сил нашей “общественности”, как между двух огней. Удивительно ли, что она не могла понять сущность этой борьбы, когда мы сами так долго её не понимали, да и понимаем ли ещё даже и сейчас?

Георгий Мейер

Из статьи «Возрождение» и белая идея». ж. «Возрождение» (Париж»). № 44, август 1955. С. 86-87.