Н. Ульянов-1
«ЧУДО РУССКОЙ ИСТОРИИ»
Выдающийся учёный Русского Зарубежья Николай Иванович Ульянов об историческом опыте России.
Опыт изучения истории возникновения и бытования российской государственности в трудах учёных Русского Зарубежья чрезвычайно актуален в настоящее время в сложившейся ситуации на родине. Одним из тех исследователей, чьи труды сейчас востребованы и будут продолжать изучаться, является представитель т.н. «второй волны» эмиграции выдающийся историк Николай Иванович Ульянов (1904-1985).
Родился Н.И. Ульянов 23 дек. 1904 г. (5 янв. 1905 г.) в С. Петербурге. В 1927 г. окончил Петроградский госуд. ун-т и остался в аспирантуре. Большое влияние на формирование молодого историка оказал академик С.Ф. Платонов. После публикации в 1935 г. статьи «Советский исторический фронт» с критикой тезиса об усилении классовой борьбы по мере строительства социализма Н.И. Ульянов был исключен из ун-та, арестован и 15 сент. 1936 г. приговорён к 5 годам лагерей, которые отбывал на Соловках и в Норильске. Н.И. Ульянов посмертно реабилитирован прокуратурой г. Ленинграда 15 августа 1989 г.
В 1941 г. после освобождения оказался с женой на оккупированной немцами территории. Преподавал в школе. Осенью 1943 г. Ульяновы были отправлены на принудительные работы в Германию. По окончании войны в 1947 г. перебрались в Касабланку (Марокко), а с 1955 г. семья поселилась в США, в Нью-Йорке, затем в Нью-Хейвене (шт. Коннектикут), где Н.И. Ульянов преподавал русскую историю и литературу в Йельском ун-те. В этот период жизни Н.И. Ульянова определяются основные направления его творчества. Сильное влияние оказали на него взгляды известного русского философа Н.О. Лосского на украинский и белорусский сепаратизм. Популярность Н.И. Ульянова в среде русских эмигрантов становится настолько велика, что известный монархист Б.Л. Солоневич в своём проекте создания экспертного “Русского Совета” – эмигрантского протоправительства России – называл имя Н.И. Ульянова одним из первых, наравне с И.И. Сикорским.
Как сообщает один из биографов Н.И. Ульянова, в 1962 г. русская эмиграция отмечала 1100 лет Государства Российского. 13 мая Н.И. Ульянов выступил с докладом “Исторический опыт России” в зале Нью-Йорк Сити-Колледж, а 7 июня повторил его перед эмигрантской аудиторией в Париже. Один из очевидцев вспоминал: “…по эрудиции, художественной форме, и, наконец, по страстному внутреннему убеждению, это выступление стало подлинным истинным триумфом, подлинным манифестом, разбивающим на голову накопленные в веках ложь хулы клеветников России. Зал пребывал в трансе, захваченный правдивой проповедью и гневом докладчика”.
Творчество Н.И. Ульянова, посвященное осмыслению истории, делится на несколько категорий: политологические аспекты национального вопроса в целом и, в частности, сепаратизма, философия истории, философия культуры. Тема сепаратизма занимает важное место в творчестве Ульянова. Он последовательно проводит идею приоритета имперской государственности над узконациональными интересами.
Самостийничеству Н.И. Ульянов посвятил работу “Происхождение украинского сепаратизма” – одну из первых научных монографий на эту тему. Известный писатель и публицист второй волны русской эмиграции В.Д. Самарин так отозвался об идеях этого труда: “Они нужны именно в наше время, когда по страницам книг, журналов, газет растекается мутная волна русофобства, когда понятие интернационального коммунизма подменяется понятием русского империализма, когда Запад осуществляет политику, направленную не против коммунизма, а против исторической России – политику, грозящую всемирной катастрофой”. К этому труду примыкает множество статей, эссе, рецензий, научных работ Н.И. Ульянова: “Русское и великорусское”, “Русь–Малороссия–Украина”, “Лжепророк”, “Богдан Хмельницкий”, “Шевченко Легендарный”, “Один из забытых” и т.д.
Оставленное учёным и писателем творческое наследие значительно как по объему, так и по содержанию. Это фундаментальное исследование «Происхождение украинского сепаратизма» (1966), сборники эссе «Диптих» (1967), «Свисток» (1972), сборник статей о России и русском изгнанничестве «Спуск флага» (1979), книга «Скрипты» (1981), сборник рассказов «Под каменным небом» (1970) и мн. др. С 1989 г. более 75 трудов Н.И. Ульянова были переизданы, о нем написано более 150 работ, его творческое наследие возвращается на родину и до сего дня звучит актуально.
Скончался Н.И. Ульянов 7 марта 1985 г. и был похоронен на кладбище Йельского университета.
Текст воспроизводится по изданию: Н. Ульянов. Исторический опыт России. Нью-Йорк. 1962, по экземпляру, хранящемуся в личном архиве А.Ю. Хвалина.
+
ИСТОРИЧЕСКИЙ ОПЫТ РОССИИ
Речь, произнесенная 13 мая 1962 г. на собрании, посвященном 1100-летию Государства Российского, в зале New York City College, и повторенная в Париже 7 июня 1962 г. в зале Русской Консерватории.
Для юбилейных торжеств существуют какие-то непреложные числа. Никто не сомневался в законности празднования тысячелетия России. Но тысяча и сто лет уже нуждаются в оправдании, по крайней мере, в объяснении. Неужели потом праздновать тысячадвухсот и тысячатрехсотлетие? Сарказм этих вопросов был бы законен, если бы между 1862 и 1962 годами не произошло величайшего события, стершего с лица земли самое имя России.
Вот уж сколько лет обсуждается вопрос: жива она или погибла. Многие давно простились с нею, полагая, что у теперешнего государства никакой преемственности, кроме территориальной, со старой Россией не существует. Не будем отрицать ни правильности, ни ошибочности такого суждения. Самые глубокомысленные наши заключения и прогнозы, не больше как гадания, необязательные для истории. Последнее слово останется за нею и мы не знаем какое это будет слово.
При таких обстоятельствах, законно и человечно, чтобы родившиеся в России, видевшие ее воочию, связанные с нею сыновними узами, могли не ждать второго тысячелетия, но воспользоваться новой протекшей сотней лет, чтобы пережить, собравшись вместе, свою к ней близость.
Если она, в самом деле умерла, то как не вспомнить слов, сказанных более пятидесяти лет назад: «Счастливую великую родину любить не велика вещь. Мы ее должны любить именно, когда она слаба, мала, унижена, наконец глупа, наконец, даже порочна. Именно, когда наша мать пьяна, лжет и вся запуталась в грехе, мы и не должны отходить от нее. Но и это еще не последнее: когда она наконец умрет и будет являть одне кости — тот будет «русский», кто будет плакать около этого остова, никому ненужного и всеми плюнутого» (В. Розанов «Опавшие листья»).
Пришло ли время для такого плача — не знаем. Знаем, только, что Россия — исторический факт. Как барельеф, как древняя надпись, врезана она в скалу мировой истории и далеко не все, старшие по возрасту страны, могут похвастать такой глубиной оттиска оставленного в веках. За последние 250 лет ее участия в европейской жизни, не было ни одного мирового события, в котором бы она не играла видной, иногда решающей роли. Какова была бы судьба Европы при Наполеоне, не будь России? Чем бы кончились обе мировые войны без ее участия? И не живем ли мы в эпоху, когда участь земного шара определяется событием происшедшим в России 45 лет тому назад?
Ее мировая роль пробудила интерес к ее далекому прошлому, на которое раньше никто не обращал внимания. Теперь всем хочется знать, какова была колыбель гиганта.
От территории и численности народонаселения до проявлений духовной жизни — она действительно гигант. Даже свой вклад в мировую культуру внесла рукой великана. У нее, в сущности, и было одно только столетие культурного цветения; все, что сделано значительного в литературе, в музыке, в театре, в науке, в философии — падает на девятнадцатый век. Это отмечено Полем Валери, как одно из трех чудес мировой истории. Русское девятнадцатое столетие он ставит в один ряд с такими явлениями, как древняя Греция и европейский Ренессанс. Этот век в самом деле похож на чудо. С ним Россия не только стала вровень с просвещенными странами, но и сделать успела столько, сколько за целые века. Да не упрекнут меня за избитое сравнение русской истории с Ильей Муромцем, сиднем сидевшим тридцать лет, прежде чем начать совершать подвиги. Но чем, как не ответом на многовековое сидение России явился девятнадцатый век?
+
Нам не открыт смысл истории и у нас нет критерия для оценки пути отдельных народов. Но если просто спросить, что прежде всего бросается в глаза при обозрении русской истории, ответ нетрудно предвидеть: ее парадоксальность, непохожесть на историю других стран. Хотя советской историографии постановлено требование унифицировать ее с западноевропейской историей, но без насилия над фактическим материалом эта задача невыполнима.
Россия первая свергла капитализм, но капитализма в ней, почти, не существовало. В ней не было пролетариата, но произошла пролетарская революция. Европейские социалисты глубоко её презирали, но именно в ней победил социализм и величайшему русофобу К. Марксу поставлен, недавно, памятник в Москве. Часть её населения до сих пор живёт в полуразвалившихся избах и мазанках, но она первая завоевала космос. У неё есть Пушкин, Лобачевский, Лев Толстой, Менделеев, Павлов, Глинка, Мусоргский, но она слывет варварской. У неё было многочисленное дворянство, но западно-европейские дворяне не считали его себе ровней. Не ровня был и русский крепостной крестьянин западному. Тамошнее крепостничество выросло естественным путем из старого римского рабства и из завоеваний; в России оно создано сверху актом государственной воли. Существовала в России сильная монархическая власть, но европейский абсолютизм подчеркивал свою отличную от неё природу. Западные монархии были сословными, выросли из феодализма и в борьбе с ним; русская монархия возникла в стране, где феодализма не было, да и сословий никаких, в момент ее появления, не существовало. В России не сословия создавали власть, а власть создавала сословия.
Когда Сталин, в 1912 г., приспосабливал австро-марксистскую схему для разрешения национальной проблемы в России, он так и не смог подогнать русское многонациональное государство под соответствующие европейские образцы. Там многонациональному государству предшествовало государство одной национальности, подчинявшее себе другие народы. Русское государство возникло сразу, как многонародное, и в нём не было господствующей нации.
Похоже, что все теории социального, государственно-политического развития, созданные на основе изучения западно-европейского исторического процесса, не приложимы к истории русской. Как тут не вспомнить тютчевское «умом Россию не понять?» Во всяком случае, она до сих пор загадочная, наименее понятая страна.
+
Главным предметом интереса историков при изучении русского прошлого была история государства. По словам В.О. Ключевского, «вековыми усилиями и жертвами, Россия образовала государство, подобного которому по составу, размерам и мировому положению не видим со времён падения Римской империи». Про него, ещё в XII веке, краковский епископ Матвей писал, что оно, «как бы другой мир земной».
В XIX и XX столетиях, русская государственность подверглась величайшему поношению и поруганию со стороны европейской и русской революционной публицистики. Но объективной исторической науке ясно, что без неё не было бы ни русского девятнадцатого века, ни самой России. Все, кто, вопреки анархизму, продолжают видеть в государстве высшую из известных форм человеческого общежития, не могут не усматривать величайшего культурного события в факте возникновения на востоке Европы самой крупной и самой ранней средневековой империи, если не считать эфемерной империи Карла Великого. Это тем более, что в отличие от европейских государств, Россия возникла не на почве удобренной римской культурой, а в лесах и болотах. То была, поистине, «поднятая целина». Ни у Олега, ни у Владимира не было, как у Теодориха остготского, советников, вроде ученого римского сенатора Кассиодора. До всего доходили собственным разумом, каждый опыт оплачивался кровью. России дорого обошлось ее окраинное положение. И если, вопреки всему, произошло включение огромного первобытного пространства в сферу цивилизации, если возникшее государство оказалось, все-таки, государством европейским, то не злобы и насмешек невежественных журналистов достойно оно.
+
Прежде, чем назваться русским, оно носило много других названий. Этому дорусскому периоду отводили в прежних курсах истории не больше двух-трех страниц, и говорили о нем, как о чем-то мало касавшемся России. Только ранние русские историки — Татищев, Байер, Ломоносов, связывали его с отечественной историей. Новейшая историография обнаруживает много склонности итти по их стопам и начинать нашу историю не с Рюрика, а с ѴІ-ѴІІ веков до н.э. Мы всё чаще раскрываем IV книгу Геродота и всё больше видим в нём первого русского историка. В скифах, сарматах, готах, гуннах таится наше прошлое.
Невозможно не задуматься над тем, что все дорусские государственные образования занимали, приблизительно, ту же территорию, на которой утвердилась империя Рюриковичей. Очертания её сложились задолго до Олега, Святослава, Владимира. Стояли ли во главе его скифские и сарматские цари или готские и гуннские владыки, власть их неизменно простиралась на земли раскинувшиеся от Чёрного до Белого морей и от Прибалтики до Поволжья. Нам не трудно понять такое очертание границ. На всём этом пространстве не было сгустков населения, способных дать отпор вражескому нашествию. Необъятная лесостепная равнина, лишённая путей сообщения, с поселками и городами, отстоящими на сотни вёрст друг от друга, была легкой добычей для всех собирателей дани. Всю её могла покорить небольшая, хорошо слаженная дружина.
И покоряла. Её предыстория являет картину рассыпанного беспомощного населения, тысячелетиями не выходившего из под даннического ярма сарматов, готов, аваров, хозар. Какая бы новая сила ни становилась во главе страны, она неизменно стремилась дойти до её естественных пределов, каковыми являлись, первоначально, пределы собирания дани. Если существуют законы истории, то один из них надо усматривать в географических очертаниях Государства Российского.
В наши дни широкого распространения мифа об извечном русском империализме и захватничестве, небезынтересно отметить факт образования русского Lebens-Raum (с нем. жизненное пространство – А.Х.) задолго до появления Руси. Она велика от рождения, а не в силу завоевания. Создание империи Рюриковичей, как оно изложено в летописи, похоже не на завоевание, а на государственный переворот. Князья покоряли не свободные народы, а перенимали власть над ними от прежних державцев. «Не дайте хозарам, дайте мне», — говорил им Олег. Самим народам, видимо, безразлично было, платить ли хозарскому кагану или новгородскому конунгу.
С тех пор, как продукция земледельческого и охотничьего труда стала предметом экспроприации, на территории России не переводились хищные ватаги, вроде «царственных скифов», считавших, по словам Геродота, всех остальных своими рабами.
В литературе не раз высказывалась мысль, что рассматривать их надлежит не с этнографической, а с социально-политической точки зрения. В них видят больше военные организации, чем национальности. Похоже, что между ними существовала преемственность. Сарматы, например, безусловно вошли в состав готской дружины. То же и хозары. Полагают, что значительная часть их примкнула к своим победителям руссам и под новым именем продолжала нападать на Византию, грабить Персию и хозяйничать среди подвластных племен. Высказано мнение, согласно которому, никакими пришельцами все эти собиратели дани не являлись, но возникали поочередно из гигантского этнического котла, каким была во все времена великая русская равнина. Это необходимо иметь в виду при рассуждениях о чужеземном начале в образовании русского государства.
(Продолжение следует)