Лермонтовская Россия
Посвящаю моей матери Альбине Карповне Цыганок, учителю русской словесности.[*]
Душе полезно читать старые юбилейные статьи, не издававшиеся у нас лет так восемьдесят: к N-му дню рождения, к N-й годовщине смерти. Словно по Достоевскому: «Теперь Бог послал нам благодетельную гласность, и нам вдруг стало веселее». Веселее оно то веселее, но до стихов ли нам сейчас, до Лермонтова и юбилейных панегириков в честь пусть и великого, но почившего в Бозе поэта?
Словно предчувствуя безвременность или, лучше сказать, постоянно увеличивающееся помрачение русского общества, Михаил Юрьевич посмеялся над нашими вековечными земными младенческими заботами в своей «Сказке для детей»:
“…Смешно ж терять для звучных строф
Златое время …в нашем веке зрелом,
Известно вам, все заняты мы делом”.
Прямо нынешнее золотое времечко: все вроде бы чем-то заняты, а дело государственное идет со скрипом. Песня и стих уже нам строить и жить не помогают. Да и петь теперь не знаем на каком языке, и затрудняемся даже сказать, “чем же немец лучше славянина?” “Не тем ли, — как по Лермонтову, —
что куда его судьбина
Ни кинет, он везде себе найдет
Отчизну и картофель? Вот народ:
И без таланта правит и за деньга служит,
Всех давит сам, а бьют его — не тужит!”
(“Сашка”)
Ну, это прямо крамола и подкоп под общечеловеческие картофельные ценности. Нет, не нужен нам Лермонтов без хрестоматийного глянца сегодня — вполне серьезно говорю.
А вот восемьдесят лет назад, в 1901 году, писатель-философ Василий Розанов (ныне реабилитированный благодаря “благодетельной гласности”) опубликовал статью к сороковой годовщине смерти Лермонтова. В ней он назвал Лермонтова “необыкновенным человеком”, выросшим за четыре десятилетия в общественном сознании в значительную, но неразгаданную величину, а по характеру миросозерцания и свойству таланта сравнил поэта с другим великим писателем – Гоголем.
Что интересно: в другой своей статье 1918 года “Гоголь и Петрарка” В. Розанов обронил удивительную фразу: “Вообще – только революция, и – впервые революция оправдала Гоголя”. В том смысле “оправдала”, что “бессмысленный русский бунт” показал, наконец, тупоумие и скудодушевность русского общества, гениально за столько лет предчувствованные Гоголем, за что он был подвергнут остракизму “светом”. Сдается мне, что только нынешнее крушение идеологического “агитпропа” и начавшееся “второе крещение Руси” освободило вольнолюбивую христианскую душу лермонтовской поэзии, скованную более семи десятилетий оковами ленинских “трех этапов развития русской литературы”.
Лермонтовская муза и созданный его гением образ России не умещаются в социально-политические идеологизированные рамки. Поэт читает “страницы злобы и порока в очах людей” не только николаевской России, но и в наших глазах, поскольку мир во зле лежит; и мы, мы сами сегодня бросаем “бешено каменья” в любого, кто станет нам “провозглашать любви и правды чистые ученья”.
Если непредвзято посмотреть на творчество Лермонтова в целом, то увидим свойственное всем великим русским художникам восхождение: от юношеского максимализма до фрондерства, отрицания пошлости и мелочности повседневной жизни к вершинам Красоты и Истины, к благодатной вере в справедливость и правду, заложенную в народе Божием. Таков Пушкин, таков Гоголь, таков Достоевский!
Лермонтовский зрелый стих, как Божий Дух, возносится над толпой и звучит “как колокол на башне вечевой. Во дни торжеств и бед народных”. Этот колокол звучит и по нам каждое воскресенье. Но слышим ли его?. Следуем ли заповедям поэта:
“В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть”
(“Молитва”)
— чтобы в заботах и вечных мирских “делах” смирилась души нашей тревога, разгладились морщины на челе, и мы вслед за Лермонтовым могли сказать:
“И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога”…
(“Когда волнуется желтеющая нива”).
Россия Лермонтова – это не старая Россия, “которую мы потеряли”. Предав на мученическую смерть последнего Царя и Его Августейшую Семью, сгорели в огне революций и толпившаяся у трона чернь, и измалодушествовавшаяся интеллигенция, и отвергнувшее заветы Христовы бунтующее и громящее чужие усадьбы крестьянство… А души верных – миллионы мучеников – ушли в небесную Святую Русь, где в селеньях праведных ждала их успокоившаяся после земных мятежных бурь душа поэта.
Россия Лермонтова – это Отчизна, восходящая от лежащего во зле мира к горным высотам небесного Иерусалима. И русский народ – это вертикаль, связующая воедино ныне живущих хранителей Правды и Красоты с вечно живыми. Это – и автор “Слова о полку Игореве“, и митрополит Иларион, св. праведный Серафим Саровский и Царь-мученик Николай, Пушкин и Лермонтов… Это – бабушки в белых платочках, выходящие после воскресной обедни из часовни в Покровском парке, и убиенные в прошлогоднюю октябрьскую смуту (1993 года) чистые мальчики, и суровые казаки… “И всему народу христианскому слава!” (“Песня про Царя Ивана Васильевича…”).
Россия Лермонтова – это грядущая новая Россия. Как верил поэт (запись 1841 года в подаренном ему В. Ф. Одоевским альбоме): “У России нет прошедшего: она вся в настоящем и будущем. Сказывается и сказка: Еруслан Лазаревич сидел сиднем 20 лет и спал крепко, но на 21-м году проснулся от тяжкого сна и встал, и пошел… и встретил он тридцать семь королей и семьдесят богатырей, и побил их, и сел над ними царствовать… Такова Россия”.
Такова Россия, господа-товарищи-деловые люди. И русский народ, покаявшись в грехах Отцу Небесному и “Теплой Заступнице мира холодного” (“Молитва”), станет жить по заповедям Христовым. И прочтет Лермонтова.
1994-2017 гг.
[*] Статья впервые опубликована к 180-летию классика русской литературы М.Ю. Лермонтова в газете «Владивосток». (Суббота, 12 ноября 1994 г. С. 8) и теперь малодоступна. За прошедшие годы автор не изменил своих взглядов и считает их актуальными. Представляем читателям электронную версию статьи.