Книга о Петре Великом
Первая мировая и гражданская война разделила Россию на советскую и зарубежную. В историографии период между двумя мировыми войнами получил наименование INTERBELLUM или, по-русски, МЕЖВОЙНА. Осмыслению русской национальной зарубежной мыслью процессов и событий, приведших к грандиозным военным столкновениям в истории человечества, их урокам и последствиям посвящен новый проект «Имперского архива» INTERBELLUM/МЕЖВОЙНА. Для свободной мысли нет железного занавеса, и дух дышит, где хочет.
АНДРЕЙ ХВАЛИН
+
«В НАДЕЖДЕ СЛАВЫ И ДОБРА…»
О развенчании лубочных мифов об Императоре Петре Великом в одной французской книге.
Авторы этой книги, гг. Дмитрий Новик и Виктор Ллона, выбрали эпиграфом стихотворение Пушкина:
В надежде славы и добра,
Гляжу вперёд я без боязни…
Нельзя было сделать лучшего выбора. И само уже соединение двух национальнейших имён России сразу даёт тон и освещение всей книге. Никто больше и лучше Пушкина не любил Петра, никто больше и лучше Пушкина не понимал его. И сам Пушкин в значительной степени освещается Петром. Но и Петра – пожалуй – можно понять только через Пушкина. Оба они – разительнейший символ в истории России. Но всё это сообщает некоторый символический характер и написанной в годину её разрушения книге Новика —Ллона.
Они явились во благовремении… В высшей степени удачна и мысль авторов дать в наши дни (т.е. 30-ые годы XX века – А.Х.) книгу о Петре Великом на французском языке (Pierre le Grand, ed. Jules Tallandier). Как раз в наши дни обнаружилась, в частности, и во Франции, тенденция к превращению грандиозного образа создателя российской нации в некоторую отталкивающую лубочную картинку… Книга Новика — Ллона и является прекрасным ответом на эти попытки «романсирования» и иные попытки, идущие в конечном счёте оттуда, из страны советов.
Пётр поперёк горла большевикам (хотя они кое в чём его и копируют). На этой анти-петровской их тенденции отзываются некоторые встречные отклики и в западном мире, она находит опору и в нём самом… Всё это анти-петровство имеет, может быть, и некоторую утешительную сторону: велика ещё, значит, живая сила Петра, если врагам его ещё теперь приходится, через двести лет после его кончины, ополчаться против его дела и личности. Тем не менее, следует и птенцам гнезда Петрова, время от времени отвечать sine ira et studio (лат. без гнева и пристрастия – А.Х.) на такие вылазки. Это и делает в высшей степени удачной книгу гг. Новика и Ллона.
Подкупающе действует её непритязательность. Авторы не стремятся к открытию каких-либо Америк, но добросовестно, шаг за шагом, раскрывают, в широкой панораме действий петровых, величавый образ своего героя и огромность его подвига. Однако, они вносят и много нового, а именно особым своим отношением к развёртываемым ими историческим свидетельствам. Они рассматривают старые и уже известные документы особым глазом, которого не было и не могло даже быть у их предшественников, не видевших нынешней национальной катастрофы. Ибо, именно она осветила полным и неожиданным блеском основные архитектурные линии возведенного Петром здания… Впрочем – авторы дают не мало и новых документов, преимущественно иностранных, т.е. как раз тех, которые были сравнительно меньше использованы старыми историками Петра.
И эта книга местами «романсирована». Однако, вводя модный ныне приём для живости рассказа, авторы не увлекаются им чрезмерно, чем и обнаруживают большой писательский такт… В двух томах их книги очерчена вся жизнь – личная и государственная их героя, от рождения его и до смерти и чрезвычайно ясно и полно намечены основные линии всего созданного им и самих тех материалов, из которых ему приходилось творить. Из этого богатого содержания я отмечу здесь лишь главы, касающиеся церковной реформы. Они интересны не только обилием приводимых документов, но и новизною и актуальностью трактовки. Эти главы было бы особенно полезно прочесть всякому, именно в наши дни, когда нередко высказываются о предмете этих глав самые произвольные и необоснованные мнения.
Позиция авторов в данном вопросе, отнюдь не позиция защиты во что бы то ни стало всех принятых Петром в церковно-государственной области мер. Но они показывают, как Пётр, подойдя к церковной проблеме (в смысле прежде всего управления монастырскими и вообще церковными имуществами) на путях практического разрешения, стоявшего перед государством неотложнейшего вопроса о материальных средствах, вынужден был обратиться к единственному источнику, из которого эти средства можно было тогда почерпнуть, не обременяя и без того отягощённой нации, т.е. к привилегированному, не платившему никаких налогов, огромному монастырскому землевладению.
Так возник Монастырский приказ… Что касается отдельных частей самой церковной реформы, то авторы прежде всего весьма доказательно раскрывают ошибочность мнения — будто Пётр исказил дух православия в России. Они показывают, что Пётр не изменил, но укрепил русское православие. Оно раскрылось и кристаллизовалось, в сущности, только в Империи, в смысле, разумеется, целостного развития бывших в нём и ранее зачатков. Однако, церковь была загромождена до Петра целым рядом чужеродных примесей: от них то и стремился Пётр её освободить…
Попутно авторы набрасывают весьма далёкую от идеала, но в наши дни идеализированную картину церковной жизни допетровской России. Её монастыри являли очень много соблазна, и с ним то и боролся Пётр. Но можно и вообще сказать, что он чрезвычайно усилил в церкви элемент благого делания, бывший довольно слабо выраженным до него. Церковное попечение о больных, и убогих, странноприимство и вообще церковная благотворительность идут, главным образом, от него.
Не разрушая традиционного союза церкви с государством, Пётр уточнил её положение в государстве и внёс порядок в её функции и юрисдикцию. Так, была уничтожена её уголовная юрисдикция… Пётр был не только набожным человеком, но вся его натура была сугубо религиозна. Весьма любопытна приводимая автором отповедь его, направленная против атеизма. И он не лицемерил, когда писал, что не хочет уничтожения монастырей, что принятые им меры направлены к облегчению монахам принятых ими обетов.
Так и вся церковная реформа была предпринята в интересах не только государства, но и самой церкви. И она действительно послужила, в общем, их обоюдным интересам. Авторы имеют в виду при этой характеристике замену патриаршества Духовной Коллегией (впоследствии преображенной в Святейший Синод). Вопреки распространённому мнению, Духовная Коллегия не была новшеством. Она знаменовала, напротив, возвращение к прежнему историческому порядку обсуждения и решения церковных дел собранием иерархов. Этот то порядок и был нарушен практикою патриаршества. Не было со стороны Петра узурпации и в требовании «монаршей санкции епископских решений». Это была, напротив, старорусская традиция, идущая, впрочем, ещё из Византии. Новым – и то лишь в чисто формальном смысле – было назначение епископов властью государя. До введения патриаршества в России они были посвящаемы Константинопольским патриархом. Но и до введения патриаршества, и при патриархах не было ведь случая, чтобы епископы и митрополиты назначались без согласия государя! В действительности, они всегда намечались им.
Авторы показывают, что учреждение патриаршества не принесло в своё время счастья России, и что установленный Петром порядок не вёл к смешению чисто государственных функций с церковными. И если в этом отношении и были некоторые злоупотребления, то в общем реформа внесла в данную сферу более точное разграничение и порядок. Пётр никогда не посягал на прерогативу непогрешимости в церковно-религиозной области. Он никогда не мыслил управлять церковной совестью. Но церковь, как действующий в жизни комплекс, является и крупною государственно-политическою силою. Только в этом смысле – продолжая и в данном отношении традицию всей русской истории – он мыслил право государства в церковной сфере.
Все эти аргументы, иллюстрируемые рядом интересных исторических фактов и свидетельств, авторы дополняют и ещё одним, чрезвычайно жизненным и в известном смысле, решающим: все наиболее выдающиеся церковные деятели эпохи – не только столь выдающиеся умы, как Стефан Яворский и Феофан Прокопович, но и такие светильники веры, как св. Димитрий Ростовский и св. Митрофаний Воронежский, сочувствовали духу церковной реформы Петра.
Александр Салтыков[i]
«Возрождение» (Париж). № 2284, 3 сентября 1931 г.
Примечание:
[i] Салтыков Александр Александрович — граф, философ, историк русской культуры, публицист и поэт-«младосимволист». Родился 24 июня 1872 года. Из 1-й линии 3-й ветви старомосковского рода Салтыковых. Образование получил в Императорском училище правоведения, позднее обучался на юридическом факультете Московского университета. В 1894 году Салтыков начал службу по ведомству МВД. С 1899 по 1902 годы — мстиславский уездный предводитель дворянства. Надворный советник (1906) в звании камер-юнкера.
Граф Салтыков увлекался литературной деятельностью, находясь под влиянием «младосимволистов». Большое влияние на творчество и взгляды Александра Александровича оказал и В. С. Соловьёв.
После революции Александр Александрович эмигрировал в Германию. В начале 1920-х годов в Мюнхене Салтыков основал издательство «Милавида», основным ассортиментом которого стали книги на русском и немецком языках, включая и его собственные. Были опубликованы несколько поэтических сборников: «Оды и Гимны», «Новые песни» (1922), «Трофеи» («Сонеты»), «Античные мелодии», «La Gaia Scienza».
В начале 1920-х Салтыков сотрудничал с мюнхенским журналом «Hochland», публикуя статьи о прошлом и будущем России, «об экономических, политических, культурных и религиозных аспектах современной русской и советской жизни». Свои очерки сам автор называл «национально-психологическими». В 1922 году в издательстве «Милавида» вышла книга «Две России».
Основной историософской мыслью Салтыкова была та, что принципиальные отличия России от Европы определяются её географическим положением: изо всех стран Европы только одна Россия не входила в состав Римского мира.
Переехав во Францию, Салтыков печатался в парижских изданиях «Cahiers de l’étoile», «Le Monde slave», «Revue bleue», «La Revue catholique des idées et des faits» и др. и газете «Возрождение», став с 1925 года «одним из идеологов» наряду с П. Б. Струве и И. А. Ильиным.
Скончался Александр Александрович Салтыков в 1940 году и похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Со смертью его брата Льва Александровича (1876-1942) род графов Салтыковых пресёкся.