К 225-летию Г. Гейне

Первая мировая и гражданская война разделила Россию на советскую и зарубежную. В историографии период между двумя мировыми войнами получил наименование INTERBELLUM или, по-русски, МЕЖВОЙНА. Осмыслению русской национальной зарубежной мыслью процессов и событий, приведших к грандиозным военным столкновениям в истории человечества, их урокам и последствиям посвящен новый проект «Имперского архива» INTERBELLUM/МЕЖВОЙНА. Для свободной мысли нет железного занавеса, и дух дышит, где хочет.

АНДРЕЙ ХВАЛИН

+

МАТИЛЬДА – ЖЕНА ГЕНРИХА ГЕЙНЕ

К 225-летию автора стихов, написанных на стене подвала Ипатьевского дома, где была зверски убита святая Царская Семья[1].

Её звали по-настоящему Крисценцией Евгенией Мира, а романтическое по тому времени имя Матильды ей дал молодой немец-эмигрант Гейне, заглядывавший в перчаточный магазин в пассаже Шуазелль, где она с утра и до вечера стояла у прилавка. Простая француженка из народа, выросшая в деревне и приехавшая в столицу помогать тетке по торговому делу, тёмная курчавая брюнетка с правильными чертами лица, с огромными глазами и с вечной улыбкой на фоне всего её грациозного существа, с примитивной, животной, но привлекающей жизнерадостностью, преисполненная прелести особой грации и того природного такта, которые являются исключительно чувством даже простонародных женщин…

Генриху Гейне стало невыносимо в Германии по тем же самым обстоятельствам, по которым заставляло евреев толпами бежать из Гамбурга, Франкфурта в Париж. Немецкая сила больше всякой другой привлекала еврейство и одновременно преследовала его. Гейне считал себя «великим немецким поэтом», и всегда чувствовал себя чуждым взрастившей его еврейской среде. Уже тогда, как многие и сейчас, в немецких городах, десятками тысяч, находившиеся в них евреи, свои собственные любовные страдания, томления и разочарования могли переносить на целое поколение, и по сию пору придают истории немецкой разъедающий, разлагающий характер. Немецкую жизнь и культуру евреи Германии чувствуют изнутри, как своё внутреннее, сущностное. В то же время еврейство отличает их от немцев. Такая двойная принадлежность к двум культурам обусловила своеобразие патриотизма немецких евреев, в том числе и Гейне.

Едкие сатирические выпады не только создавали ему бесчисленных врагов: они обличали в их авторе какие-то глубокие внутренние свойства, чуждые в своей основе подлинной немецкой натуре. В этом творце нежнейших лирических поэм было что-то негармоничное, раздвоенное, непримирённое, что отпугивало от него в Германии не только филистерскую среду, к которой он принадлежал по рождению, но и собратьев по профессии, поэтов, писателей и учёных. Вся его молодость прошла в неудачах: неудачная попытка открыть в Гамбурге торговый дом по продаже сукна под фирмой Гарри Гейне и Ко, неудачная любовь к кузине красавице, дочери гамбургского богача банкира Соломона Гейне, неудачная попытка получить кафедру по истории литературы при Мюнхенском университете.

Потрясенный зрелищем еврейских погромов, происходивших в Гамбурге в сентябре 1830 года, Гейне решается покинуть навсегда постылую родину. Он направляется в Париж, только что переживший июльскую революцию. «Свобода – это религия нашего времени, а французы избранный народ этой религии», — восклицает он. «Париж – это новый Иерусалим, а Сена – это Иордан, отделяющий священный край свободы от страны филистимлян». На берегах Сены молодой певец свободы был принят, как это полагается, с распростёртыми объятиями. Старик ла Файетт, Виктор Гюго, Альфред де Виньи; Теофиль Готье, Бальзак, Мюссе – таков был первый круг его знакомых и друзей.

Заинтересовались эмигрантом и две замечательных женщины, прославленные своими талантами и любовными похождениями: Люсиль Дюпен (настоящее имя французской писательницы Жорж Санд – А.Х.) и княгиня Бельджойзо, красавица, итальянская писательница-патриотка. Гейне не полюбил ни ту, ни другую. Взгляды Жорж Санд на любовь слишком походили на его собственные, а прекрасная княгиня слишком хорошо воплощала его идеал неземной красоты. Раздвоенная натура Гейне не умела примирять идеал с действительностью: поэт, паривший в возвышенных сферах нежных, сентиментальных и трогательных чувств, жаждал любви земной, примитивной, чувственной. То, чего он тщетно искал в Германии среди служанок студенческих пивных, он нашёл, наконец, в молодой продавщице перчаточного магазина из пассажа Шуазелль.

Лишь после длительного и упорного ухаживания Гейне удалось сломить сопротивление хитрой гризетки: тетка удовольствовалась щедрым подарком. В первую же ночь, проведённую с возлюбленным, Матильда заявила ему: «Я отлично знаю, что ты меня купил у моей тетки: я не такая дура. Но я не продала себя. Ты один из всех моих поклонников мне понравился, и лишь поэтому я отдалась тебе. Говорят, что немцы лучше умеют соблюдать верность, чем французы. Я-то во всяком случае не оставлю тебя, даже если ты меня разлюбишь, если ты будешь злым со мною, и не захочешь на мне жениться. Я твоя жена и я всюду последую за тобой. Если ты меня покинешь, я покончу с собой».

Легкомысленный Гейне, вероятно, не ожидал такой развязки. «Вот уже первая сцена!», — пошутил он, — но Матильда судорожно разрыдалась. Так началась совместная жизнь этих двух, столь разных существ, продолжавшаяся свыше двадцати лет, до самой смерти поэта. Матильда оказалась на самом деле нежным и преданным существом. Она окружила Гейне заботливостью, и у него вернулось веселье, её смех были как бы лучом солнца в их скромном жилище на Сите Бержер, на ул. Амстердам и в других частях Парижа. Но её объятия как бы закрывали его горизонт. Тангейзер оказался в плену в гроте Венеры[2]. Ненасытная потребность в ласках чувственной деревенской девушки истощала организм поэта.

Гейне тщетно пытается порвать со своей любовницей. «Какое мучение для гордого и умного человека быть привязанным к низменному чувству!» — горестно восклицает он. Но «яростный запах цветов» – любовный призыв Матильды оказывается сильнее всего прочего: поэт навеки останется рабом француженки-продавщицы. Для Гейне начинается новая жизнь. Он расстаётся с блестящей литературной средой, с элегантными салонами, где ему оказывалось гостеприимство. Он порывает со всеми прежними друзьями. Любовь к Матильде заполняет всё его существо: она делается как бы его единственным занятием. Все его заработки идут на наряды для возлюбленной. В отличие от большинства своих соотечественниц Матильда не знает цены деньгам. Кроме того, у неё, по-видимому, неясное представление о таинственных источниках его доходов. Малокультурная простушка не отдаёт себе отчёта в том, что она стала подругой гениального художника. «Гейне славный малый, — говорит она, — но вот ума у него что-то не хватает!».

После долгих годов совместной жизни она по секрету справляется у преданных друзей, действительно ли её Генрих «знаменитый поэт», и радостно изумлена, когда однажды видит его имя пропечатанным в какой-то газете. Но именно это приводит Гейне в восторг: он чувствует себя подобным Гарун Аль Рашиду, и гордится тем, что Матильда его любит «ради него самого». Одно лишь омрачает его счастье: мучительная ревность, которую вызывает в нём чувственный смех Матильды, её любовь к танцам и развлечениям, её успех среди прохожих на улице и в ресторане.

Сам он, впрочем, сохраняет за собою право изменять ей, и иногда даже приводит каких-то женщин к себе на квартиру. К подобным приключениям Матильда относится равнодушно: она не допускает лишь одного – общения Гейне с женщинами, превосходящими её красотой, а в особенности умом или образованием, т.е. именно тех, которые могли бы его облагородить, поднять его устремления ввысь. О романе Гейне и Матильды исписаны целые тома. И здесь, конечно, не место рассказывать его во всех подробностях. Читатель найдет яркое описание их длительной совместной жизни в только что вышедшей французской биографии Гейне, принадлежащей перу Антонины Валлентин: несмотря на некоторые длинноты, книга эта, ярко оттеняющая параллелизм двух эпох в истории Германии и немецкой мысли, читается с захватывающим интересом[3].

Как живой, встает перед нами облик Гейне в мещанском парижском обиходе. Отвергнутый парижским светом Гейне понемногу создаёт себе новый круг друзей. Он сходится с Вагнером и даёт ему тему для «Летучего Голландца». Матильда подружилась с Минной Вагнер. В его доме появляются многочисленные немецкие политические деятели, в том числе и Карл Маркс с молодой женой, урожденной баронессой Вестфален. Гейне и Маркс оба сотрудничают в «Форвертсе», издаваемом в те дни в Париже. Гейне мечтает одновременно о создании собственной газеты, «Паризен Цейтунг» (ничто не ново под луной!) для пропаганды своих свободолюбивых идей, что ему, однако, не мешает получать пенсию из секретных фондов.

Матильду отдают в пансион для обучения её хотя бы основам современной культуры: она проводит несколько месяцев на школьной скамье в обществе девочек подростков!.. 31 августа 1841 года Гейне сочетается с Матильдой в католической церкви законным браком. При выходе из церкви он заявляет: «Я оставляю всё своё наследство жене, но при одном условии, чтобы она вышла замуж немедленно после моей смерти. Таким образом, окажется хоть один человек, её новый муж, который будет сожалеть о том, что меня больше нет в живых».

Неделею позже он стреляется на дуэли с Штрауссом, которого он оскорбил в одном из своих произведений. Дуэль, впрочем, кончается благополучно и даёт повод Гейне для нового «словечка». «Боже, как неопрятен путь чести!» — восклицает он, возвращаясь в дождь по глинистому полю с места поединка. Гейне знакомится с матерью Матильды, старой, сморщенной французской крестьянкой, и даже везёт молодую жену в Германию к своим богатым гамбургским родственникам. Принимая их, Матильда с трудом выговаривает «гуттен таг» и «немен зи плац», и после этого, фыркая от смеха, выбегает из комнаты. Молодые еврейские банкиры, ценители женской красоты, впрочем, весьма одобрительно отзываются о её изумительном цвете кожи, и о влажном блеске её прекрасных глаз.

Последние годы жизни Гейне провёл, как известно, в мучительных страданиях, прикованным к постели. Он был поражён сухоткой спинного мозга (форма позднего нейросифилиса – А.Х.) – последствием юношеских излишеств. Незадолго перед смертью он познакомился с молодой соотечественницей, Камиллой Зельден, которую он обессмертил под именем Мушки: присутствие этого таинственного, тонкого и одухотворённого существа облегчало его ужасные страдания. Подавляя в себе ревность, Матильда продолжала с трогательной заботливостью ухаживать за «своим Генрихом», тщетно пытаясь уверить его, что Камилла «немецкая шпионка».

Гейне скончался на руках у Матильды. Но за час до выноса тела, на квартиру Гейне явился какой-то рослый, краснощёкий и с грубой мордой француз и увёл с собою, неизвестно куда, «неутешную вдову». Сбылось предсказание поэта: как писал Карл Маркс, «а поутру она плясала, пила вино и хохотала»… Прах Гейне покоится в центре Парижа, на Монмартрском кладбище, в нескольких шагах от площади Клиши. К его могиле «не заросла народная тропа», по отзыву кладбищенского сторожа, изо дня в день приезжие из Германии справляются у него о месте последнего отдохновения поэта.

К. Грюнвальд.

«Возрождение» (Париж). № 3357, 12 августа 1934.

Примечание:

[1] Надпись на немецком языке, сделанная на обоях южной стены подвальной комнаты, в которой было совершено убийство Государя Николая Второго и Царской Семьи с верными слугами, отсылает к 21-ой строфе известного произведения немецкого поэта Гейне «Belsazar». Настенная надпись отличается от подлинной строфы у Гейне написанием имени вавилонского царя Валтасара и отсутствием союза «aber» (русск. но, а, и), что собственно не изменяет её основной смысл, восходящий к библейскому тексту 5-ой главы книги пророка Даниила.

Один из поэтических переводов знаменитой поэмы Г. Гейне «Валтасар», сделанный М. Михайловым:

«Полночный час уж наступал; Весь Вавилон во мраке спал. Дворец один сиял в огнях. И шум не молк в его стенах. Чертог царя горел как жар: В нем пировал царь Валтасар, — И чаши обходили круг Сиявших златом царских слуг. Шел говор: смел в хмелю холоп, Разглаживался царский лоб, — И сам он жадно пил вино. Огнем вливалось в кровь оно. Хвастливый дух в нем рос. Он пил И дерзко божество хулил. И чем наглей была хула, Тем громче рабская хвала. Сверкнувши взором, царь зовет Раба и в храм Иеговы шлет, И раб несет к ногам царя Златую утварь с алтаря. И царь схватил святой сосуд. «Вина!» Вино до края льют. Его до дна он осушил И с пеной у рта возгласил: «Во прах, Иегова, твой алтарь! Я в Вавилоне бог и царь!» Лишь с уст сорвался дерзкий клик, Вдруг трепет в грудь царя проник. Кругом угас немолчный смех, И страх и холод обнял всех. В глуби чертога на стене Рука явилась — вся в огне… И пишет, пишет. Под перстом Слова текут живым огнем. Взор у царя и туп и дик, Дрожат колени, бледен лик. И нем, недвижим пышный круг Блестящих златом царских слуг. Призвали магов; но не мог Никто прочесть горящих строк. В ту ночь, как теплилась заря, Рабы зарезали царя».

В различных изданиях библейских текстов на английском и немецком языках, как и во многих изданиях произведений самого Г. Гейне, встречаются разные написания имени Валтасара — вавилонского царевича (царя) VI в. до Р. Х., старшего сына и соправителя последнего царя Вавилонии Набонида. Он управлял страной и частью армии во время пребывания своего отца в аравийской Тейме. Вопросу написания имени вавилонского царя Belsazar – Belsatzar, как и фразе в целом, было уделено немалое внимание людьми, интересовавшимися расследованием убийства Царской Семьи. Филологи хорошо знают факты вариативного употребления имён собственных в разных языках.

Интересно отметить, что пророк Даниил по местной традиции получил в Вавилоне имя Валтасар: Даниил был переименован в Валтасара, что в переводе с халдейского означало «хранитель сокрытых сокровищ Ваала».

В своей книге колчаковский следователь по делу убийства Царской Семьи Н.А. Соколов даёт перевод гейневской строфы: «В эту самую ночь Валтасар был убит своими холопами» (Н.А. Соколов Убийство царской семьи. М. 1990. С. 218). Подстрочный перевод с немецкого почти идентичен варианту следователя и гласит: «Но Валтасар был в ту же ночь//Убит его слугами».

Однако дело оказывается не в написании имени вавилонского царя и пропуске союза «aber», а в другом немецком слове – «Knechten», – которое Г. Гейне ввёл в поэму, пересказывая сюжет 5-ой главы книги пророка Даниила и меняя библейский смысл, а цареубийца вывел недрогнувшей рукой на стене расстрельной комнаты в доме Ипатьева. «Knechten» – это с немецкого те самые «холопы», «слуги», «рабы», которые якобы убили царя Валтасара в ту самую роковую для него ночь пиршества.

В различных изданиях библейских текстов на церковно-славянском, в синодальном переводе, английском и немецком языках стихи 30-31 5-й главы книги пророка Даниила читаются и толкуются экзегетами единомысленно:

30 В ту же самую ночь Валтасар, царь Халдейский, был убит (Дан.5)

+

Дан.5:30 Валтаса́ра царя́ Халде́йска уби́ша въ ту́ но́щь,

Дан.5:31 да́рiй же ми́дянинъ прiя́ ца́рство, сы́й шести́десяти и двою́ лѣ́тъ.

+

Aber in derselben Nacht ward der Chaldäer König Belsazer getötet. (нем. Библия)

Но в ту же ночь был убит халдейский царь Валсазер. (подстрочный перевод)

+

Дан.5:30 В ту же самую ночь Валтасар, царь Халдейский, был убит,

Дан.5:31 и Дарий Мидянин принял царство, будучи шестидесяти двух лет. (синодальный)

Ни в одном из библейских вариантов 5-ой главы книги пророка Даниила нет упоминания про то, что царь Валтасар был убит какими-либо «слугами», «холопами» или «рабами». Они понадобились немецкому революционному поэту Г. Гейне, чтобы звать своих читателей к цареубийству.

В толкованиях святых отцов и историков церкви развязка сюжета выглядит иначе:

«Ибо Валтасар в ту ночь умерщвлен, Вавилон опустошен, и от Мидян и Персов потерпел все бедствия определенные и предвозвещенные ему Пророками; и Дарий, царь Мидян и Персов, завладел царством вавилонским». (Ефрем Сирин).

+

(5, 31). «И Дарий Мидянин, прия царство, сый шестидесяти двою лет». Царство халдейское, по предречению Божию, приял конец, и владычество над вселенною перешло к Мидянам. Так предвозвестил и Даниил, и истолковал слово: «фарес» ибо говорит: «разделися царство твое, и дадеся Мидом и Персом». Но, по кратковременном царствовании Дария Мидянина, Кир, прияв царскую власть, перенёс оную к Персам. Историк Иосиф говорит, что Дарий был сын Астиагов и дядя по матери Киру, еллинские же писатели придали ему другое имя; ибо назвали его Киаксаром. Сказует же, что Дарий и племянник его Кир, вместе ополчившись на Вавилон, после осады овладели городом, и умертвили Валтасара в ту ночь, в которую видел он написанными на стене означенные выше слова (Блаженный Феодорит Кирский).

+

Дан. 5:30, 31. В туже ночь Валтасар, царь халдейский, был убит, и Дарий мидянин вступил на царство, будучи шестидесяти двух лет.

Иосиф, в десятой книге Древностей иудейских пишет, что при осаде Вавилона мидянами и персами, то есть Дарием и Киром, Валтасар, царь вавилонский, дошел до такого самозабвения, что устроил знаменитый пир, и пил из сосудов храма и пировал, находясь в осаде. Поэтому действительно могло состояться и то, что он в туже самую ночь был взят в плен и убит; ибо все или находились в страхе вследствие страшного видения и объяснения его, или же веселились и пьянствовали на пиру. Если же пишется, что после победы Кира, царя персидского, и Дария, царя мидийского, один Дарий принял царство, то это объясняется соблюдением порядка относительно возраста, родства и царства. Ибо Дарий имел шестьдесят два года; царство мидийское, как мы читаем, было более персидского и, как дядя, имевший преимущество по естественному праву, он должен был считаться принявшим царство. Поэтому и в видении против Вавилона, которое читается у Исаии, после многого, что долго было бы излагать, говорится, как имеющее быть, следующее: «Се, Аз возбуждаю на вы мидов, иже сребра не вменяют, ниже злата требуют». Но стрелами умертвят младенцев, и плодов чрева не пощадят (Ис. 13:17, 18). И Иеремия говорит: «освятите нань языки», царей мидийских, «воевод его и всех воев его и всея земли области его» (Иер. 51:27, 28). И далее: «дочь Вавилона подобна гумну во время молотьбы на нем; еще не много, и наступит время жатвы ея» (там же Иер. 51:33). Что Вавилон был взят во время пира, это ясно пишет Исаия, призывая его к борьбе: «Вавилон, возлюбленный мой, стал для меня дивом. Приготовь стол, смотри с подзорной башни на едящих и пьющих; вставайте князья, берите щит» (Ис. 21:4, 5) (преподобный Иероним Блаженный, Стридонский).

По Священному Писанию, ни раб, ни холоп, ни слуга не могут убить царя, ибо сердце царя – в руке Господа (Притч. 21, 1). Таким образом, цитата из поэмы «Валтасар» немецкого поэта Г. Гейне, воспроизведённая одним из цареубийц на стене комнаты, где претерпели мученическую кончину царственные страстотерпцы с их верными до смерти слугами, наглядно показала всему миру отказ революционеров от законов божественных и человеческих.

[2] В 1836 г. Гейне создает поэму «Тангейзер» на основе одного из самых известных в немецкоязычной литературе сюжета второй половины XIII в. о странствующем поэте-миннезингере, пребывающим в гроте Венеры и даже попытавшимся оттуда вырваться, но неуспешно. Наиболее знаменитой обработкой сюжета является опера Р. Вагнера «Тангейзер, или Состязание певцов в Вартбурге» (1845).

[3] Напр., некоторые издания: на фр.: Antonina Vallentine. Henri Heine. Paris. 1934. На англ.: Poet in exile: The Life of Heinrich Heine. By Antonina Vallentine. Translated by Harrison Brown. 320 pp. New York: The Viking Press.// Антонина Валлентайн. Поэт в изгнании: жизнь Генриха Гейне. Перевод с фр. Харрисона Брауна. 320 стр. Нью-Йорк: издательство «Викинг Пресс». 1934.