День Скорби
Первая мировая и гражданская война разделила Россию на советскую и зарубежную. В историографии период между двумя мировыми войнами получил наименование INTERBELLUM или, по-русски, МЕЖВОЙНА. Осмыслению русской национальной зарубежной мыслью процессов и событий, приведших к грандиозным военным столкновениям в истории человечества, их урокам и последствиям посвящен новый проект «Имперского архива» INTERBELLUM/МЕЖВОЙНА. Для свободной мысли нет железного занавеса, и дух дышит, где хочет.
АНДРЕЙ ХВАЛИН
+
ЕКАТЕРИНБУРГСКОЕ ЗЛОДЕЯНИЕ
К годовщине убиения святой Царской Семьи с их верными слугами на Уральской Голгофе.
Сегодня минула 15-ая годовщина страшного злодеяния[i], гнетущее воспоминание о котором никогда не изгладится в наших сердцах. Пройдут годы, придёт нам на смену новое поколение, которое не было свидетелем современных событий, но образ замученного Государя и его Семьи будет вечно жить в русском народе как символ страданий и унижений, которые принесла революция нашей родине. Уже и сейчас в России ходит волнующая легенда, что тень Государя в поношенной солдатской шинели борется за обманутый русский народ во главе мёртвого воинства.
Среди крушения российской державы, в разгар ожесточённой гражданской войны, около трёх часов ночи с 3-го на 4-е июля 1918 г. (ст. ст.) в полуподвальном помещении дома Ипатьевых в Екатеринбурге были зверски убиты император Николай II, его супруга, императрица Александра Фёдоровна, бедные их дети, доктор Боткин и трое преданных слуг – Анна Демидова, Харитонов и Трупп. Государь не был осуждён, ни даже судим, да и кто в праве был его судить? «Убийство это явилось совершенно исключительным как с точки зрения уголовно-криминальной, так и исторической», — пишет М.К. Дитерихс[ii]. Николай Александрович и его семья; первая из державных семей, за всю тысячелетнюю историю российского государства, погибла так непонятно жестоко в среде своего народа. Тем более приходится ужасаться и содрогаться перед этим вечным грехом русского народа, что в глазах массы народной Государь император Николай II добровольно подчинился воле народных представителей России, стремясь, по собственному его выражению, облегчить народу теснее объединиться и сплотить все свои силы для достижения «победы, благоденствия и славы»…
Перелистывая страшную летопись бесконечных преступлений, совершённых за время русской революции, приходится сделать вывод, что ни один народ ещё не запятнал себя таким страшным, изощрённым злодеянием, каковым было екатеринбургское убийство. Семнадцать долгих, мучительных месяцев шла Царская Семья по тернистому пути к своей Голгофе. Здесь были они не только изуверски уничтожены на глазах друг друга, но затем изрублены на куски и сожжены в Коптяковском лесу, сожжены без следа, тайком. Теперь убийцы, связанные между собою общим гнусным преступлением, почувствовали себя спокойнее: пули умертвили, пламя истребило, глубокая шахта похоронила то, что не мог уничтожить огонь. Войков, один из организаторов убийства, казалось, имел право сказать: «Мир никогда не узнает о том, что мы сделали с ними». Но он ошибся. Мир узнал, и вскоре Войков, назначенный полпредом в Варшаве, был сражён пулей мужественного юноши Коверды.
Екатеринбург, Вознесенский проспект, где позже Ипатьев построил свой особняк, гостиница («номера») Атаманова, где томились великая княгиня Елизавета Фёдоровна, князья Иоанн с супругой Еленой Петровной, Игорь, Константин Константиновичи и князь Палей, наконец, Коптяковский лес, где разыгрался последний акт екатеринбургской трагедии, все эти места, освящённые ныне предсмертными муками и кровью царственных страдальцев, памятны мне с юношеских лет. Ещё мальчиком во время прогулок в окрестностях Екатеринбурга, овеянных грустью непочатого края, случалось мне бывать в Коптяковском лесу и по заброшенной, тесной дороге добираться до самых Коптяков, откуда открывался чудесный вид на Исетский пруд, с его дивными закатами северного солнца. В лесу моё воображение поражали древние, заброшенные шахты и старательские шурфы. Спустя двадцать лет в одну из таких ям были сброшены останки царской семьи.
Прогулки в Коптяковском лесу, особенно в праздничные дни, сопряжены были с неприятной возможностью встретиться с верх-исетскими[iii] «варнаками» – слово «хулиган» в ту пору ещё не было известно. Остервенелый разгул верх-исетских парней, дикие драки с поножовщиной, их лесное душегубство наводили ужас на екатеринбургских обывателей. Я не сомневаюсь, что после октябрьского переворота, когда на Руси воцарился хулиган, эти верх-исетские варнаки стали властелинами русской жизни на Урале. Они не только добровольно записывались в стражу, чтобы «сторожить кровопийцу народного Николая Кровавого», но и вошли полноправными членами в «Уральский областной совет» и екатеринбургскую чеку, сделавшись ближайшими сотрудниками Белобородовых, Голощёкиных, Сыромолотовых, Сафаровых, Войковых, Юровских.
II всё же, несмотря на всё свое окаянство, ни один из этих русских рабочих не поднял руки на помазанника Божьего и его семью. Это доказывается хотя бы удалением из предосторожности коменданта Ипатьевского дома Авдеева и русской стражи. Комиссары уже не доверяли русским рабочим. Палачами были Юровский, русские каторжане – Медведев, Никулин, Ермаков и Ваганов и семь немцев и австрияков.
Юровский был всего лишь рукою. Головою же был Свердлов – злейший враг национальной России и главный инициатор преступления. Смертный приговор русскому царю, вынесенный якобы президиумом «Уральского областного совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов», на самом деле был продиктован тем же Свердловым. Вслед за убийством царской семьи послана была из Екатеринбурга в Москву шифрованная телеграмма следующего содержания: «Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участь, что и главу. Официально семья погибнет при эвакуации»[iv]. Таков первый варианта, не выдержанный московскими властями. Советский «историк» Быков, написавший книгу «Последние дни Романовых», так описывает поведение Свердлова на заседании президиума ВЦИК-а 5-го июля, т.е. в день получения телеграммы из Екатеринбурга: «При обсуждении проекта по здравоохранению, во время доклада тов. Семашко, вошёл Свердлов и сел на стул позади Ильича. Семашко кончил. Свердлов подошёл, наклонился к Ильичу и что-то сказал: «Тов. Свердлов просить слова для сообщения», — сказал Ильич.
— Я должен сказать, — начал Свердлов своим обычным ровным тоном, — получено сообщение, что в Екатеринбурге, по постановлению областного совета, расстрелян Николай. Николай хотел бежать. Чехословаки подступали. Президиум ВЦИК-а постановил одобрить.
Молчание всех.
— Перейдем теперь к постатейному чтению проекта, — предложил Ильич. — Началось постатейное чтение».
Но Свердлов лгал. Президиум ВЦИК-а под его председательством одобрил не постановление Уральского областного совета, а лишь удачное выполнение задания из Москвы.
Известно лицо, посланное из Москвы на Урал для выполнения убийства, решённого в Москве недели за две до осуществления его в Екатеринбурге. Это Голощёкин, личный друг Свердлова.
Юровский, приехавший в Екатеринбург раньше Голощёкина, привёз с собою десяток испытанных чекистов из германских и австро-венгерских военнопленных, которые заняли внутренние посты в доме Ипатьева. Русская стража была перемещена в соседнее здание. С этого времени особняк Ипатьева – «дом особого назначения» – превратился в отделение екатеринбургской чрезвычайки.
Около полуночи с 3-го на 4-е июля Юровский проник в комнаты, где спали члены царской семьи, доктор Боткин и их домочадцы. Разбудив их, Юровский предложил спуститься в полуподвальные комнаты под предлогом, что за ними приедут сейчас экипажи, чтобы увезти их из Екатеринбурга, где возникли беспорядки, в связи с подходом чехословаков. В 2 часа 45 мин., отмечает Войков, узники сошли вниз, где их ожидали убийцы, вооружённые наганами. В числе их находились комиссары Ермаков и Ваганов, Войков и Юровский. Царская семья имела спокойный вид, ожидая с минуты на минуту экипажей. Император прошёл несколько шагов по направлению к Юровскому и спросил: «Вот мы и собрались, что же будет дальше?». — В это мгновение Юровский быстро подошёл вплотную к Государю и, со словами: «Николай Александрович, по постановлению Уральского областного совета вы будете расстреляны вместе с вашим семейством», — выстрелил в него в упор. Государь упал, как подкошенный. Почти одновременно началась дикая стрельба. Для большинства страдальцев смерть наступила почти мгновенно. Оставались ещё на ногах великие княжны, оглашавшие подвал криками предсмертного отчаяния… Но вскоре падают и они под ударами штыков…
Когда всё было кончено, убийцы выпустили ещё несколько пуль в каждый труп. По словам Войкова, это была ужасная картина. Трупы лежали на полу в кошмарных позах с обезображенными от ужаса и крови лицами. Спокоен был один Юровский. Он хладнокровно рассматривал трупы, переворачивая их и снимая с них драгоценности…
В тот же день, под непосредственным наблюдением Белобородова, Войкова и Юровского, приступлено было к уничтожению трупов на лесной поляне в Ганинских оврагах, в нескольких верстах от деревни Коптяки. В этой работе приняли участие 15 испытанных коммунистов из Екатеринбурга и Верх-Исетска, снабжённых новыми, остро отточенными топорами, какими, обычно, пользуются для разрубания мясных туш. Постепенно около шахты вырастала зловещая кровавая масса из человеческих туловищ, голов, ног, рук, внутренностей. Обрубки складывались затем на большие костры, которые обильно поливались бензином. Части, которые не поддавались действию огня, были уничтожены при помощи серной кислоты. Жгли двое суток подряд. Наконец, всё было кончено. Уничтожены были следы костров, а пепел брошен в шахту…
«Если только нужно для России, мы готовы жертвовать и жизнью, и всем», — говорили царь и царица. Они и отдали свою жизнь для России. Но обманутому русскому народу не нужна была эта жертва. Она потребовалась другим, исступлённым врагам России и русского народа. Жизнь царственных мучеников оборвана чужими руками. Эти же руки погасили в далёком Екатеринбурге, во мраке глубокой ночи очаг, где теплилось пламя веры.
«Среди полного крушения России, — пишет П. Жильяр[v], — было все же два места, где оказывали сопротивление; во мраке этой глубокой ночи оставалось два очага, где теплилось пламя веры. Это была, с одной стороны, доблестная маленькая добровольческая армия генерала Алексеева, отчаянно боровшаяся против советских полчищ… Это был, с другой стороны, Государь, который также за дощатою оградою своего узилища, вёл свою последнюю борьбу. Поддержанный Государыней, он отклонил всякое соглашательство. Им, кроме жизни, нечего было принести в жертву. Они предпочли отдать её, нежели идти на соглашательство с врагом, который погубил их родину, похитив её честь.
И смерть пришла. Но ей претило разлучать тех, кого жизнь так тесно сплотила, и она взяла их всех семерых, соединённых одною верою и одной любовью.
Государь и Государыня верили, что умирают мучениками за свою родину – они умерли мучениками за человечество… Они сделались идеальною силою. И в самом своём уничтожении они были поразительным проявлением той удивительной ясности души, против которой бессильны всякое насилие и всякая ярость, и которая торжествует в самой смерти…».
Вл. Абданк -Коссовский[vi].
«Возрождение» (Париж). № 2967. 17 июля 1933 г.
Примечания:
[i] Статья опубликована в 1933 г. – А.Х.
[ii] Дитерихс М.К. «Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале». Владивосток, 1922. – прим. авт.
[iii] Верх-Исетский завод находится возле Екатеринбурга – прим. авт.
[iv] Подчёркнуто автором статьи – А.Х.
[v] Воспитатель Цесаревича Алексея – А.Х.
[vi] Абданк-Коссовский Владимир Конкордович (1885-1962) — полковник инженерных войск, писатель, журналист, историк, коллекционер.
Родился в Витебской губернии, Российской империи, 16 июня 1885. Образование получил в Лазаревском институте языков, Александровском военном училище, Офицерской электротехнической школе, а также на факультете истории и филологии Императорского Новороссийского университета.
Во время Первой мировой войны служил инженером в чине офицера, и получил несколько наград, включая крест Св. Георгия и орден Св. Анны. Служил в рядах Белой армии, по окончании Гражданской войны жил в Тунисе, в 1924 году переехал во Францию, где стал активным участником монархических организаций, возникавших среди русской эмиграции. Член Русского монархического движения и Союза русских дворян.
В 1940 г. предоставил значительное количество экспонатов для парижской выставки, посвященной 20-летию русской эмиграции и организованной Обществом галлиполийцев во Франции. В 1953 г. был избран в почетный президиум торжественного собрания, состоявшегося в Париже и посвященного Дню национальной России. Активно сотрудничал в журнале «Возрождение», где опубликовал ряд обзоров о жизни и деятельности русской эмиграции. Печатался в газетах «Новое слово» (Берлин), «Русское воскресенье», журналах «Станица», «Союз дворян» и др. Умер 19 апреля 1962 в г. Грасс (деп. Приморские Альпы, Франция).