Записки С.П. Руднева-9
ПРИ ВЕЧЕРНИХ ОГНЯХ
К 100-летию Приамурского Земского собора и восстановления монархии в России. Записки делегата Сергея Петровича Руднева.
ВСТУПЛЕНИЕ
Воспоминания Сергея Петровича Руднева, участника Поместного собора Российской Православной Церкви 1917-1918 гг. и Приамурского Земского собора 1922 г. во Владивостоке, были написаны практически по горячим следам и изданы в Харбине в типографии «Заря» в 1928 году. Автор посвятил их как назидание «моим дорогим эмигрантам – любимым, богоданным внукам Сергею и Игнатию Хорошевским и племяннику Петру Рудневу».
Сергей Петрович Руднев (28.01.1872 — 8.01.1935) родился в гор. Курмыше Симбирской губернии в дворянской семье. Окончил Симбирскую гимназию и юридический факультет Харьковского университета в 1895 году и в течение года был помощником юрисконсульта Юго-восточных железных дорог. В 1896 г. он – сотрудник Елецкого окружного суда. Последовательно занимал должности: судебного следователя в Верхотурье, на Катавских и Симских заводах Уфимского уезда, товарища прокурора в Костромском, Смоленском и Нижегородском судах. С 1906 г. судебный следователь Московского окружного суда, но по семейным обстоятельствам уезжает в Крым, где до 1916 был членом Симферопольского окружного суда, а после смерти жены перевёлся в Симбирский окружной суд на туже должность. Член Поместного Собора Российской Православной Церкви по избранию от мирян Симбирской епархии. После революции жил на Дальнем Востоке. Учредитель и товарищ председателя правления Харбинской больницы в память доктора В.А. Казем-Бека. Скончался в Харбине.
Книга воспоминаний С.П. Руднева «При вечерних огнях», своим названием отсылающая к сборникам великого русского поэта Афанасия Фета из цикла «Вечерние огни», по мнению авторитетного парижского эмигрантского издания «Возрождение», «прошла незамеченной в общей печати.
А между тем — его воспоминания отнюдь не похожи на тот недавний поток мемуаров, почти все авторы которых, как бы, забегая вперед перед историей, или приписывали себе особые государственные роли или жаловались на то, как их государственных талантов не понимали современники».
И далее автор рецензии делает общий вывод: «Незамеченная книга С.П. Руднева как бы восстанавливает прекрасную традицию нашего 18-го века, когда, также не думая о суде истории или о посторонних свидетелях, наши пудренные пращуры, при вечерних огнях, рассказывали внукам об испытаниях своей жизни. И, читая книгу Руднева, вспоминаешь, например, не раз старинные и бесхитростные записки Мертва́го или Рунича о Пугачевщине. Будущий историк найдёт, вероятно, у Руднева не меньше, чем во многих прославленных мемуарах» (Возрождение, № 1668, 1929).
В моём случае так и произошло: получив книгу С.П. Руднева от одного из русских беженцев первой волны, использовал её материалы при написании своей книги «Восстановление монархии в России. Приамурский Земский собор 1922 года. Материалы и документы» (М., 1993. – 168 с.). Ссылки на книгу С.П. Руднева «При вечерних огнях» встречаются и в других исследованиях историков. Однако, насколько можно судить, в России она не переиздавалась и в настоящее время представляет собой библиографическую редкость и незнакома широкому кругу читателей. Публикуем главу из неё «На Дальнем Востоке – в Приморье», повествующую о ситуации здесь в 1920-1922 годах, о подготовке и проведении Приамурского Земского собора во Владивостоке, восстановившем Династию Романовых на Российском престоле.
Предисловие и публикация Андрея Хвалина.
+
ИНТИМНОЕ. Вместо предисловия. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-vstuplenie/
Часть I. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-1/
Часть II. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-2/
Часть III. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-3/
Часть IV. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-4/
Часть V. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-5/
Часть VI. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-6/
Часть VII. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-7/
Часть VIII. http://archive-khvalin.ru/zapiski-s-p-rudneva-8/
+
Часть IX.
Под влиянием чрезвычайно оживившего местную жизнь Народного Собрания и в результате четырёхлетней уже революции и смены Правительств в Приморье, и в частности во Владивостоке и Никольске, появился ряд организаций, нередко игравших видную роль. Такими организациями, кроме давнишних Торгово-Промышленного Союза и Союза Рыбопромышленников, довольно мощных организаций, были: Союз Домовладельцев, где секретарём и заправилой был имевший небольшой домик А.Я. Макаревич — старик, давно уже приехавший на Дальний Восток из Америки, где он жил некоторое время эмигрантом, затем вновь учреждённое беженцем сибиряком К.С. Мякининым «Русское Обновленческое Общество» и, наконец, «Русское Студенческое Общество», во главе с председателем его студентом М.Я. Домрачеевым.
Все эти организации были, разумеется, не социалистические, а националистические. Члены их, особенно трёх последних, почти целиком вошли впоследствии в наш Национал-Демократический Союз или его поддерживали.
Общественная и политическая жизнь Приморья того времени протекала при совершенных свободах слова, печати, собраний и союзов. Я не знаю — была ли ещё где-нибудь и когда-нибудь такая свобода, как за время существования Дальневосточного, а затем Приморского Народного Собрания, особенно во времена премьерства коммуниста В.Г. Антонова, прозванного даже за свой тихий и скромный нрав и порядочность «угодником Саровским», бывшего учителя, а затем эмигрировавшего и ставшего учеником академии Горького на о. Капри? Наступившие потом времена нашей «правой» власти эту свободу уже стеснили.
Итак, зима 1920-1921 г. во Владивостоке изобиловала всевозможными собраниями, митингами, лекциями и речами, речами без конца… Всё это сплачивало разные слои общества, которые политически делились на три части: одни — это был социалистический блок, другие наиболее интеллигентные — объединялись в Демократическом Союзе или в группе газ(еты) «Вечер», и третьи — это упомянутый уже Национал-Демократический Союз, к которому примыкали все те, кого Демократический Союз не удовлетворял: здесь было главным образом мелкое купечество, домовладельцы, инвалиды, вообще обыватели, — мещанство и улица. Были, разумеется, среди них и такие общественные деятели, как дальневосточный старожил и богатый домовладелец инженер-полковник Юшенков, ген. Высоцкий и др., но как общее правило — верхи были в Демократическом Союзe, а низы — у нас в Национал-Демократическом.
Надо ли говорить, что инициаторами и основоположниками этого Союза были мы — Члены Народного Собрания: бр(атья) Меркуловы, я, Кузьмин и, впоследствии, Д.И. Густов, а также редактор нашей газеты «Слово» Н.А. Андрушкевич?
Пока несоциалистическая общественность Приморья таким образом сорганизовывалась и заводила связи с Харбином, где в большом числе собрались, но во Владивосток не ехали, беженцы наиболее сильные, богатые и именитые, которые усердно, «уставя брады своя», судили и рядили и вырабатывали рецепты спасения России и в весьма значительной степени поглядывали на Порт-Артур, где проживал в ту зиму Атаман Семенов, — социалисты налаживали буфер — Дальневосточную Республику в Чите, которая должна была явиться здесь и явилась «передней» Советского Союза.
В ноябре, как я говорил, Конференция кончила свои работы по соглашению, и нашему Народному Собранию надлежало принять или отвергнуть условия этого соглашения.
Обсуждению этого вопроса был посвящён конец ноября и начало декабря, и после многих споров, вопреки нашему, цензовиков, мнению, поддержанному на этот раз даже соц.-революционерами, о том, что считать Приморье лишь в унии, так сказать, с ДВР, а не отдавать последней его поглотить, в ночь на 5 декабря условия Конференции Народным Собранием были приняты.
Тогда Областная Земская Управа сложила с себя звание Правительства, каковым уже должно было явиться Правительство ДВР в Чите, и обратилась к своим прямым обязанностям, а Дальневосточное Народное Собрание, переименовав себя в Приморское Народное Собрание, осталось в том же составе его Членов, как местное, областное, но в виду дальности Читы и невозможности сноситься часто с нею, — оставило за собой право выносить решения и законы «впредь до утверждения или отмены их» Читой (так называемый «закон 4 декабря»).
На практике потом это свелось к тому, что за всё время дальнейшего существования нашего Приморского Народного Собрания все законы, принятые им, никем не утверждались и сразу, по опубликовании, вступали в силу «на основании закона 4 декабря 1920 г.».
Таким образом, Приморское Народное Собрание фактически само явилось верховною властью Приморья.
Дальневосточная Республика назначила только своего Комиссара по Иностранным Делам во Владивостоке — Члена Приморского Народного Собрания коммуниста Цейтлина, — развязного, самонадеянного и часто нахального субъекта, занимавшегося прежде, как говорили, контрабандой наркотиков.
Такое изменение положения Народного Собрания вызвало и изменение кабинета: Бинасик ушёл и уехал вскоре в Читу, а премьером стал вышеупомянутый В.Г. Антонов, место же Председателя Народного Собрания вместо Ф.С. Мансветова, уехавшего в Прагу, занял с.-р. К.М. Прокофьев — бывший Директор Никольского Ремесленного Училища и Городской потом Голова.
Тогда же наш спутник по поездке в Читу и Верхнеудинск Кушнарёв оставил должность Управляющего Ведомством Путей Сообщения и уехал в Москву, где занял какое-то видное место в Народном Комиссариате Путей Сообщения и был, кажется, потом кандидатом в Члены Совета Народных Комиссаров. Уезжая, он совершенно неожиданно для меня, приехал ко мне проститься и на прощанье преподнёс мне книгу, которой я интересовался, о чём как-то и упомянул в разговоре в вагоне: Троцкий «Годы великого перелома».
Когда я открыл книгу, то на титульном листе её прочёл: «С.П. Рудневу от И.Г. Кушнарёва. На память — идейному противнику и честному идеалисту», и дата.
Сознаюсь, что такой надписи от Кушнарёва я никак не ожидал.
Одновременно с этим в Приморье произошло большое событие, повлиявшее потом на дальнейшее: Дальневосточная Армия, каппелевская главным образом и казаки, — отступая из Забайкалья под натиском красных и вступая часто с ними в бой, вошла на ст. Маньчжурия в пределы Китая. Здесь она китайцами была разоружена и пропущена по Кит. Вост, жел. дороге далее на восток.
Часть её осела в Хайларе и так называемом Трёхречье, но громадное большинство двинулось дальше, неудержимо стремясь на восток. Китайцы этому способствовали, и к декабрю через ст. Пограничная в Приморье влилось до 30000 бывших военных, совершивших ледяной поход, многие вместе со своими семьями.
Казаки осели главным образом около ст. Гродеково, а каппелевцы продвинулись дальше и заняли Никольск-Уссурийский и с. Раздольное под Владивостоком, где имелись обширные и прекрасные казармы, предназначенные для большого гарнизона.
Это появление бывших белых войск со своими офицерами, штабами и генералами очень встревожило социалистический блок Народного Собрания. Посыпались по этому поводу запросы, выносились постановления, запрещавшие проникновение и поселение «бывших воинских частей так называемой каппелевской армии», состоящей главным образом из добровольцев — Ижевских и Воткинских рабочих и уфимских башкир, но ничего не помогало. Мы — несоциалисты — конечно сразу встали на сторону каппелевцев и вотировали за предоставление им права поселиться в Приморье, чтобы заниматься мирным трудом. В конце концов, и так называемое «Антоновское правительство», и Приморское Народное Собрание встало перед совершившимся фактом: бывшие войска, в дальнейшем объединяемые обычно под одним общим наименованием — «каппелевцы», пришли и поселились: в Гродекове — 1-ый корпус б. Дальневосточной Армии, Уфимская кавалерийская дивизия и казаки, в Никольске — 2-ой корпус ген. Смолина и в Раздольном — 3-й корпус ген. Молчанова.
Разумеется о таком отношении к ним coциалистов и несоциалистов каппелевцы узнали и запомнили, а их представители, в лице полковников генер(ального) штаба Л.Л. Ловцевича и М.А. Михайлова, прибыли во Владивосток и сделались постоянными и усердными посетителями как заседаний Народного Собрания, так и отдельных его Членов.
На почве настойчивых стремлений социалистического блока не допускать каппелевцев в Приморье произошло столкновение у главнокомандующего войсками Приморья ген. Болдырева, отстаивавшего каппелевцев, с названным блоком, причём последний — в лице тов. Цейтлина — «лишил ген. Болдырева доверия», результатом чего было оставление Болдыревым должности главнокомандующего, что дало затем генералу возможность принять участие в выборных кампаниях как в Дальневосточное Учредительное Собрание, так затем и в Приамурское Народное.
Выборная кампания в Учредительное Собрание началась тогда же, в декабре. От несоциалистов готовили три списка: один — Торгово-Промышленный, другой — Демократического Союза и третий – Национал-Демократического Союза.
Бывший командующий Каппелевской Apмией ген. Вержбицкий вошёл в список Торгово-Промышленный, как бы подчеркнув этим единодушие между хозяйственными элементами Приморья и новосёлами — каппелевцами.
Братья Меркуловы, Кузьмин и я вошли в список Национал-Демократического Союза.
В списке Демократического Союза был весь цвет интеллигентных сил Приморья. Там, между прочими, были — Кроль, Павловский — редактор «Вечера», Знаменский, Кругликов и др. Везде начались собрания и митинги, на которых не последнее место занимало обсуждение и каппелевского инцидента, то есть возражения социалистического блока о допуске каппелевцев в Приморье.
При выступлениях нашего Союза выявилось новое лицо – Дм. Ив. Густов — табачный фабрикант, оратор недюжинный и прирождённый политический боец. Он состоял в нашем списке в числе кандидатов в Учредительное Coбраниe.
Перед тем, как списки окончательно были составлены, я имел любопытный разговор с ген. Болдыревым, который, видя успех наших выступлений и понимая, что пришло время выйти на сцену городским низам — мещанству и хозяйчикам, которые на выборах подавят прочие списки массою своих голосов, осторожно осведомился у меня — как бы отнеслись наши главари Национал-Демократического Союза, если бы он пожелал в нашем списке выставить свою кандидатуру? Я обещал об этом осведомиться, но посоветовал ему раньше подумать и дать знать мне, нужно ли ещё будет ему такое осведомление, так как мне — говорил я — кажется, что генералу с его именем, можно сказать, всероссийским, — ведь он был Членом Директории, — едва ли пристало идти в том Союзе, который сейчас имеет временный и чисто местный успех, а между тем появление его в нём наложит пятно черносотенства и испачкает белые одежды, в которых доселе ходит именитая русская интеллигентская и учёная демократия. «Это нам, — говорил я, — неведомым интеллигентам можно работать с низами, чтобы их не оставлять одних и не отдавать в руки Бог знает кого, а Ваше, генерал, место, конечно, в Демократическом Союзе». В.Г. Болдырев этого разговора больше не возобновлял, и имя его естественно украсило потом собою список Демократического Союза.
Выборы в Учредительное Собрание по всему Приморью, а в особенности во Владивостоке и Никольске, прошли очень дружно. Как и следовало ожидать из несоциалистических списков — наш собрал наибольшее количество голосов, и мы прошли в Члены Учредительного Собрания в числе, сколько помнится, шести или семи человек, в том числе оба Меркуловых, я и Густов; по списку Демократического Союза прошли, кажется, трое: Кроль, Знаменский и ген. Болдырев и по списку Торгово-Промышленному — один ген. Вержбицкий; все прочие места получили социалисты и примыкающие к большевикам.
В Читу, в Учредительное Coбраниe, из несоциалистов поехал только один С.Ф. Знаменский, который впоследствии вернулся в Приморье и был затем Членом Приамурского Народного Собрания.
Учредительное Собрание в Чите образовало Дальневосточную Республику, бывшую, как это и должно было быть, тенью Москвы — худосочною, если только будет позволено выразиться так о тени, слабою и никого не удовлетворявшею; через год она окончила своё никчёмное существование после того, как белое Приморье пало, занятое красными войсками, а Союз Советских Социалистических Республик, получив признание Китая и Японии, перестал нуждаться в искусственном государственном образовании на Дальнем Востоке.