Эллинизм и иудаизм. Ч. 2

Первая мировая и гражданская война разделила Россию на советскую и зарубежную. В историографии период между двумя мировыми войнами получил наименование INTERBELLUM или, по-русски, МЕЖВОЙНА. Осмыслению русской национальной зарубежной мыслью процессов и событий, приведших к грандиозным военным столкновениям в истории человечества, их урокам и последствиям посвящен новый проект «Имперского архива» INTERBELLUM/МЕЖВОЙНА. Для свободной мысли нет железного занавеса, и дух дышит, где хочет.

АНДРЕЙ ХВАЛИН

+

«ЭЛЛИНИЗМ И ИУДАИЗМ»

«Христианство возникло, возросло и воспиталось соками не от иудейского, но от эллинского корня».

Часть 2. 

Первый том оригинального и глубокого исследования проф. Тадеушем Зелинским[1] взаимоотношений между культурами эллинской и иудейской вышел в свет летом прошлого (т.е. 1927 г. – А.Х.) года. В сентябре я дал в «Возрождении» довольно подробный отчёт об этой замечательной работе (http://archive-khvalin.ru/ellinizm-i-iudaizm-ch-1/), возбудившей многие и очень пылкие, и очень острые споры. В настоящее время (т.е. в 1928 г. – А.Х.) труд профессора Зелинского закончен вторыми томом, содержащим в себе главы: «Тора», «Иегова и народы», «Филон Иудей» и «Заключение». И сто страниц примечаний, содержащих в себе библиографию вопроса и, отчасти, толкования тёмных и спорных мест, иногда интересные не менее основного вопроса.

Конечное задание проф. Зелинского, — доказать, что христианство возникло, возросло и воспиталось соками не от иудейского, но от эллинского корня, — проводится им и в этих главах с тою же непоколебимою последовательностью исторической логики, как в первых семи. Пожалуй, эти (второго тома) даже ещё строже, так как в первых, занятых по преимуществу, бытовыми противоположениями двух миров, линия общей схемы пестрилась живописностью материала, естественно отвлекавшею внимание читателя от главного задания к блестяще повествуемым эпизодам. Здесь же, на плоскости материала более сухого и формального, схематическая линия выступает с особою выпуклостью и, утолщаясь от страницы к странице, завершается огромною точкою пространного заключения. Это последнее вмещает полную сводку морально-философских причин, по которым религиозная мысль эллинизированного мира не могла подчиниться религиозной мысли иудаической, и должна была выработать, независимо от неё, свою собственную новую религию — христианство Евангелия и ап. Павла.

Первую статью об и «Эллинизме и иудаизме» я закончил шуточным замечанием, что проф. Зелинский напоминает в своём труде графиню Козель[2], которая, взяв с собою в тюремное заключение Библию, выдрала из неё и выбросила за окно Новый Завет и осталась при одном Ветхом, — только наоборот: проф. Зелинский выдирает из своей Библии весь Ветхий Завет и остаётся при одном Новом. Второй том «Эллинизма и иудаизма» оправдывает мою шутку весьма точно и серьёзно. Если в первых бытовых главах Зелинский подвергал отрицательной критике исторический ход иудейской религиозной мысли, выраженный в Талмуде и Мидрашахе, то теперь он направил свой разрушительный анализ на отправную точку этого хода — на Тору, т. е. на Моисеево Пятикнижие, книги пророков («небиим») и просто «книги» («кетубим») Ветхого Завета.

Само собою разумеется, что в своём анализе проф. Зелинский занимается, как он неоднократно о том напоминает, — «не изображением иудаизма в самом себе, и не такого, каким он представлялся своим верным, но таким, как являлся или должен был являться он в глазах эллинов, встречаясь с ними на путях прозелитизма». Страстные полемисты, защитники цельности еврейской религиозной идеи от Авраама до наших дней, никак не желающие признать граней, которыми современное еврейство отделено от древнего иудаизма (а о нём только и толкует Зелинский), упрекают профессора в пристрастном «эллиноцентризме». «Допустим даже, что так, — хладнокровно возражает Зелинский, — допустим, что мои суждения по иудаизму были иной раз диктованы не только холодным и суровым рассудком, но и пристрастием (afekt) — возражатели могут быть уверены, что это пристрастие было во сто раз сильнейшим в тогдашней эллинской душе».

Эллинский мир встретился с миром иудейским, когда этот последний перешёл из периода «теократии» (форма правления, когда Бог признаётся высшей политической властью – А.Х.) в период «номократии» (государственный строй, при котором правящая элита в своей политической деятельности руководствуется властью закона – А.Х.) и начал каменеть в «религии книги Закона» Случилось то, что народ, всегда яростно восстававший против сотворения кумиров, сам сотворил таки себе кумир в форме непреложной книги — Торы. Книжник, т. е. раввин, присяжный толкователь закона, возобладал авторитетом не только над священником, но и над самим Богом. Иегова, оказывается, также подчинён Торе (ибо она предвечна), обязан ежедневно изучать её и даже является не всегда удачливым её толкователем, встречая сильную конкуренцию в земных комментаторах. Знаменитый анатом Грубер говаривал, что прочие анатомы знают анатомию на тройку, он — на четыре, а на пять её знает только Господь Бог. Раввинизм шёл дальше, допуская знание Торы даже и для Бога только на четвёрку. «Агада»[3] выразительно повествует, как великий раввин Шаммаи однажды оборвал «глас с неба» («бат-кол»), когда высшие силы, приняв участие в споре с этим комментатором, взяли сторону противника:

— М-олчать, вы там, наверху! — возопил обиженный равви, — Тора дана была нам, а не вам, и толковать её наше дело, а не ваше!

«Религия книги» с сопровождавшим её «ограждением закона» была чужда эллинскому духу, и предвечная недвижность Торы не привлекла его, но оттолкнула. Зелинский выясняет, что знаменитый перевод Библии «Семьюдесятью толкователями» не оставил ровно никаких положительных следов ни в эллинской, ни в римской литературе. По мнению профессора, он вовсе не для греков и предназначался, а для иудеев рассеяния, так как они, обитая в центрах эллинизации, утратили еврейскую грамотность и пользовались исключительно греческим языком. Следы некоторого знакомства эллинского мира с Торой обнаруживаются только в отрицательном порядке: в полемических писаниях антисемитов Манетона, Посидония, Молона, Апиона известных нам из апологий Иосифа Флавия и Филона; в антисемитических шутках поэтов; наконец, в чародейственных заклятиях, для которых «грек давал язык, египтянин формулу, иудей страшное имя своего Бога». Ни религия, ни философия, ни право, ни поэзия эллинизированной культуры Торы не приняли и не отразили.

Иудаизм оказался неспособным к религиозно — философскому прозелитизму, как активно, так и пассивно. В активном завоевании он никогда не шёл дальше усвоения «субботничества» так называемыми «боящимися Бога» и, может быть, внушения им семи Ноевых заповедей. Последние, однако, свойственны (в большей или меньшей степени) не одному иудаизму, но и другим духовным религиям древнего Востока. Зелинский обстоятельно доказывает, что прозелитизм на этой ступени не достигал обращения в иудаизм, а ограничивался лишь введением в эллино-римский быт нового «суеверия». Но едва ли основательно предполагает он, вместе с Т. Рейнахом[4], что «суеверие» усваивалось только «рабами, женщинами и полуобразованными людьми». Насмешливые стихи Горация и Ювенала и знаменитый пример у Иосифа Флавия, — «богобоязненная» супруга у кесаря Нерона, Поппея Сабина, — являют, что на суеверие «субботничества» была мода в большом римском свете. Но что это было именно только модным суеверием, тому лучшим примером служит именно вот эта самая «богобоязненная» Поппея: особа, которая не стесняла себя решительно никакими заповедями, ни Ноевыми, ни тем паче Моисеевыми.

Активный прозелитизм владел воображением иудеев лишь до тех пор, покуда религиозное самосознание «избранного народа» сливалось с политическим идеалом всемирного овладения, выраженным в известном апокалиптическом восклицании Ездры: «Если ты для нас сотворил этот мир, почему мы не владеем этим миром?» (Ср. синодальный перевод: «Если для нас создан век сей, то почему не получаем мы наследия с веком? И доколе это?» (3Ездр. 6: 59) – А.Х.). Средством к осуществлению идеала считалось, во-первых, ожидаемое мессианическое чудо, которое осуществит всемирное владычество «избранного народа» без затраты сил с его стороны проявлением всемогущества Иеговы. Во-вторых, в качестве как бы суррогата к первому, возможно широкое территориальное распространение иудаизма. В Египте и Европе оно достигалось волнами эмиграции, в Азии путём иудаизации династий в бесчисленно-дробных царствах и княжествах, самостоятельных или вассальных великому царству Парфянскому.

Размножение и укрепление иудаических колоний подняло в них дух национализма. Он выразился в бурных мессианических восстаниях, повсеместно, однако, сломленных железною рукою Рима. Падение Иерусалима и энергия укрощений при Траяне[5] и Адриане[6] показала «избранному народу», что до исполнения мессианической мечты и всемирного владычества ему очень далеко. Приходится теперь думать не о том, чтобы обладать народами, а о том, как бы не погибнуть среди ненавидящих народов и не растаять бесследно в их массе.

В процессе самосохранения Иуда замыкается плотно в круг религиозного национализма, под печать своего избранничества, должного уберечь его от смешения с другими народами. Задолго до установления принудительных средневековых «гетто», как средства уединить еврейскую общину, возникли самобытные и добровольные иудейские «гетто», как средства отделиться в общину чистых и избранных от населения нечистого и отверженного. Активный прозелитизм, ранее бывший упованием мессианитов, впадает у них в глубокое презрение. По иерархии раввинов, прозелит занимает в общине предпоследнее место: «Первый — священник, за ним — левит, затем — гражданин, затем незаконнорожденный, затем – служка храмовый, затем прозелит, затем —раб, отпущенный на волю». И, наконец, во II веке по Р. X. Талмуд категорически и неоднократно повторяет: «Прозелиты – это проказа на лице еврейства».

Что касается прозелитизма пассивного, то есть собственной подаче иудейства в сторону эллинизации, он наблюдается историческими полосами, в зависимости от степени политической подчинённости Иуды эллинизированной власти. Быстрая эллинизация Палестины под скипетром Селевкидов сменяется резким воинствующим национализмом Маккавеев, который, однако, опять начинает быстро таять под дыханием эллинских веяний из Александрии, Сирии и Рима. Не только династы и аристократы носят греческие имена в веке Асмонеев и Иродов, но и простонародье употребляет греческие имена наряду с оригинальными еврейскими, что лучше всего показывает список апостолов и учеников Христовых: Пётр, Андрей, Филипп, Никодим — особенно выразителен по смешению двух языков, Варфоломей, т. е. Бар-Толомей, сын Птоломея. В «рассеянии» процесс эллинизации выразился переводом Библии Семидесятью, попытками сближения между Законом Моисея и греческою философией и, на этом последнем поприще, появлением очень значительного писателя, но ещё большего многописателя, александрийского иудея Филона.

Отдавая справедливость дарованиям и образованности главного представителя эллино-иудейской мысли, Зелинский, однако, совершенно не согласен с теми восторженными хвалителями, которые издавна восклицают, будто иногда бывает не разобрать – то ли Филон платонствует, то ли Платон филонствует. По мнению профессора, Платон никогда не филонствует, а Филон платонствует неуклюже и фальшиво. Зависит это, помимо превосходства гениальности величайшего из эллинов-мыслителей, от типической разности их характеров. Платон – идеал свободной души и вольно парящей мысли. Филона Ницше обозвал «рабскою душонкою», и Зелинский согласен с Ницше, подтверждая его суд примерами робких политических взглядов и покладистой этики Филона.

Рабская душа сказывается и в рабстве мысли, добровольно засадившей себя в тиски неисполнимой и бессмысленной задачи вывести всё существо эллинской философии из Торы и Платона подчинить Моисею. Притом, Моисею фантастическому, апокрифическому, столь чудесному, что библейский Моисей есть только тень Филонова. Кандальная зависимость покорствовать Моисею, во что бы то ни стало, заставляет Филона топить свою мысль в бесплодных ухищрениях оправдательной аллегоризации, весьма часто доводящей его доказательства до такой чепухи, которая могла бы показаться издевательством, если бы не была преподносима слишком серьёзно. Потребность насильственного доказательства вводит Филона в необходимость постоянных противоречий самому себе. Твёрдой философской линии он не знает и мечется за помощью то в Академию, то к стоикам, то к Аристотелю.

В конце концов, Филон, желая быть культурным, как эллин, остаётся фанатическим иудеем, а, желая оставаться фанатическим иудеем, нарушает свою цельность эллинской покраской. Его знаменитая теория Логоса не была принята современным ему иудейством, но – ирония судьбы! – принесла пользу некоторым христианам, когда им пришлось защищать своё право на изучение Платона и стоиков ссылками на происхождение греческой философии от Моисея.

Если активный прозелитизм сведён был в иудействе к характеристике «проказою», то пассивный, в конечной судьбе, определяется историей того «ахера», о котором слыхали все, кто видал когда-либо трагедию Гуцкова «Уриель Акоста»[7] из уст мудрого рабби Бен-Акибы. Настоящее имя «ахера» было Элиша бен Убуйа и жил он во II в. по Р. X. По сказанию Талмуда, он ещё в детстве познакомился с книгами Гомера, а они увлекли его к познанию сперва эллинской литературы, потом философии. Убеждённый в её превосходстве над «галахою», он решил посвятить свою жизнь служению эллинскому идеалу, проповедуя его своим одноверцам. Подобно ап. Павлу путешествовал он по всем странам иудейского рассеяния от синагоги к синагоге, всюду проповедуя о красоте эллинизма и противодействуя замкнутости, в которую заключался иудаизм тех времён. Постиг его жребий, часто и потом, до наших времён включительно, выпадавший его продолжателям. Греки не записали его имени в число подвижников и борцов за их идеал. А синагогою имя его было проклято и запрещено к произношению: кто хотел говорить об этом человеке, должен был обозначать его словом «ахер», т.е. «тот чужой», «тот иной».

Иудейство отшатнулось от шири эллинизма; эллинизм не пошёл в иудаическую теснину. Те «боящиеся Бога» полу-эллины, полу-иудеи, «субботники», приявшие семь Ноевых заповедей, пошли не за Моисеем, а за Христом в толковании ап. Павла. Мориц Фридлэндэр[8] изъясняет Христа (в Павле), как продолжателя того самого эллинизаторского течения в иудействе, которого представителями раньше были авторы Премудрости, Притч, Экклезиаста, Иисуса сына Сирахова; точно таким же иудеем, как они, а потому «насквозь иудеем» (durch und durch Iude) (нем. евреем до мозга костей – А.Х.).

— Нет, возражает Зелинский. – Во-первых, ап. Павел, обращая «боящихся Бога» в христианство, не позволял им идти дальше по ранее избранной дороге, но требовал, чтобы они ту дорогу бросили и шли бы по новой, согласно его указанию. Во-вторых, учение Христа было не дальнейшим развитием иудаизма хотя бы даже и в эллинизаторском направлении, но его целостным упразднением, а потому и сам Он был всецело противо-иудеем (durch und durch Antijude). Христианская проповедь стёрла до конца все следы, оставленные иудаизмом в греко-римском обществе в представительстве этих «боящихся Бога».

Боясь слишком удлинить свой отчёт, я воздержусь от передачи той великолепной десятистраничной речи, которою профессор Зелинский резюмирует свой труд, поэтически ставя себя на место греческого философа; с какими мыслями и чувствами он, в поисках новой веры, выслушал бы курс иудейского богословия по Торе.

Эти заключительный страницы так важно выразительны в точной меткости своего красивого лаконизма, что излагать их невозможно – следовало бы перевести дословно. Но мне не хочется расстаться с мощным и глубокомысленным трудом Зелинского, не познакомив читателя с одним из наиболее поэтических внушений его книги:

«Если бы моей задачей было изъяснение дальнейшего развития еврейской культуры, я показал бы, что это развитие всегда определяла крепнущая эллинизация еврейства в его наиболее выдающихся представителях. Она началась в то время, когда евреи оказали огромную услугу человечеству, в качестве посредников между арабами и христианами, и впустили в европейскую культуру новый приток эллинизма, переводя и толкуя творения эллинской литературы и науки, которые скрывались в сокровищнице арабов; очевидно, это общение с эллинизмом не могло не иметь известного влияния на их мышление. Это было в последние столетия средневековья. Вскоре затем началось Возрождение, новая эллинизация европейского человечества, включая и евреев. Было то самое время, когда дочь Шейлока покинула угрюмый дом своего отца и убежала с тем Лоренцо, который, конечно, не был Лоренцо Великолепным Медичи, но, может быть, не совсем случайно получил от поэта имя этой наиболее красочной фигуры Возрождения. «Венецианский Купец» не символическая драма, но, как всякое гениальное произведение заключает в себе идею, а, через то, и символ».

Эллинизаторский компромисс Филона был отвергнут правоверным иудейством. Эллинизаторская Библия Семидесяти признана еретическою и, в противодействие ей, возникли ещё два перевода, которые, однако, также не получили канонического значения: оно должно было остаться только за оригиналом Торы, т. е. в доступности исключительно для «избранного народа». В XII веке новый эллинизатор еврейства, Моисей Маймонид, воскрешает метод Филона, с большим талантом и большею удачею толкуя Аристотеля. Но уже тридцать лет спустя по смерти Маймонида, правоверное иудейство, в лице равви Соломона из Монпелье, обращается к инквизиции с просьбою уничтожить сочинения Маймонида, донося, для успеха, что они клевещут на христианскую религию. Ещё триста лет спустя возникает пресловутый Шулхан Арух, сокращения Талмуда, которое «оцепенило иудаизм вплоть до эпохи Моисея Мендельсона». Этот реформатор принёс в мир третий опыт эллинизации иудаизма, вновь повернув его к Платону. Процесс «менделизма» продолжается до сего дня, — и:

— Результат его мы видим в благородном нео-иудаизме просвещенных кругов современного еврейства. Желаю ему всяческого преуспеяния. И если для этого преуспеяния нужно, чтобы богатство, нажитое греческою философией, было, задним числом, отписано на Моисея, — что ж? – пожалуй, пусть будет и так! — шутит проф. Зелинский. Но, по крайней мере, в этой книжке, не задающейся целями какой-либо пропаганды, да позволено будет отдать долг правде и возвратить Платоново – Платону.

Александр Амфитеатров[9]

«Возрождение» (Париж). № 1049, 16 апреля 1928 г.

 

Примечания:

[1] Зелинский Фаддей Францевич (пол. Tadeusz Stefan Zieliński; 1859-1944) — российский и польский антиковед, филолог-классик, переводчик, культуролог, общественный деятель. Профессор Санкт-Петербургского и Варшавского университетов. Академик Польской Академии наук, почётный академик Российской Академии наук, член-корреспондент Российской, Баварской, Британской Академий наук, Гёттингенского научного общества, почётный доктор многих европейских университетов, в частности, Афин, Гронингена, Оксфорда и Сорбонны.

[2] Козель Анна Констанция фон (1680-1765) — графиня, фаворитка короля Саксонского и Польского Августа Сильного с 1705 по 1713 год. Последующие полвека провела в заточении в Штольпенской крепости как государственная преступница.

[3] Аггада (Агада, Хагада, Хаггада, от ивр. אגדה‎, הגדה‎ — «повествование») — гомилетическая и повествовательная часть Талмуда в противоположность галахе, составляющей догматическую и юридическую его часть. В то время как галаха представляет совокупность правовых норм и предписаний ритуального характера, аггада содержит в себе, главным образом, поучения религиозно-этического характера, исторические предания и легенды. В то время как галаха нормировала жизнь, аггада воспитывала народ в духе этих норм.

[4] Рейнах (или Рейнак) Теодор (1860-1928) — французский археолог, гебраист, филолог, политик и общественный деятель. Выходец из еврейской семьи. Учился в лицее Кондорсе и в Практической школе высших исследований и др. Получив степень доктора юридических и филологических наук, Т. Рейнах занимался в Париже адвокатской деятельностью, исследовательской и преподавательской деятельностью. С 1903 года Рейнах состоял профессором в Парижской школе высших социальных наук, где читал студентам историю религии.

[5] Траян, Марк Ульпий Нерва (53-117) — римский император, правивший с 98 по 117 г., в эпоху последнего наивысшего расцвета Римской империи. Второй представитель династии Антонинов. Известен своими обширными завоеваниями. В римской историографии традиционно считается «лучшим императором за всю историю Рима».

[6] Адриан, Публий Элий Траян (76-138) — римский император в 117-138 годах. Третий из «пяти хороших императоров». Основное внимание отдавал экономическому развитию провинций. По всей стране строились театры, библиотеки, города украшались множеством статуй. Последним крупным мероприятием Адриана стала кодификация римского права. Правление Адриана прошло спокойно, за исключением небольших пограничных конфликтов. Главной же военной кампанией Адриана стало подавление иудейского восстания 131-135 годов. В итоге Иерусалим был захвачен и разрушен. После этого восстания крупных выступлений в Палестине больше не было. Евреи империи были обложены ещё большими податями.

[7] Уриель Акоста (нем. Uriel Acosta) — герой трагедии немецкого писателя К. Гуцкова «Уриель Акоста» (1846). У.А.- историческое лицо, философ-вольнодумец, родом из Португалии; вырос в еврейской католической семье, бежал в Амстердам, освободившийся от господства испанской инквизиции, в 1614 году перешел в иудаизм, но не принял некоторые его догматы, за что был отлучен от синагоги, подвергался унижениям; покончил жизнь самоубийством в возрасте 55 лет. У.А. в пьесе имеет ту же биографию, но по возрасту он гораздо моложе. Несмотря на то, что в пьесе Гуцкова У.А. из философа-первопроходца превращен в Ромео, который стреляется после самоубийства возлюбленной, образ его был невероятно популярен во всех странах Европы как символ твердости духа и идейной убежденности. Впервые пьеса была поставлена в 1846 г. в Дрезденском придворном театре.

[8] Фридлендер Мориц (1844 — 1919) – австрийский еврейский богослов. Никогда не занимал должность раввина, поскольку имел либеральные взгляды. В качестве секретаря Израильского союза работал в Галиции, помогая эмиграции российских евреев в США. С помощью барона Мориса де Гирша и его жены основал и курировал более 50 школ для мальчиков и девочек в Галиции. Написал исследования о взаимосвязи эллинизма и христианства в иудаизме, среди них «Об истории немецкой философии, иудаизма и христианства» (1872); «Собрание сочинений о христианах» (1894); «Греческая философия и древний завет» (1904); «Синагога и кирха» (1908) и др.

[9] Амфитеатров Александр Валентинович (1862-1938) — русский писатель. Отец — Валентин Николаевич Амфитеатров, протоиерей, настоятель Архангельского собора Московского Кремля, мать — Елизавета Ивановна (урождённая Чупрова), дочь мосальского протоиерея Иоанна Филипповича Чупрова. Окончил 6-ю Московскую гимназию (1881) и юридический факультет Императорского Московского университета (1885). В молодости увлекался либеральными и противогосударственными идеями, за что подвергался преследованиям властей. Выехал за границу, где 16 мая 1905 года был посвящён в парижскую масонскую ложу «Космос» № 288, находившуюся под эгидой Великой ложи Франции. Член ложи по 1908 год. О своём масонском периоде оставил сатирические заметки. В 1916 году вернулся в Россию и возглавил отдел публицистики газеты «Русская воля». В конце 1917 года редактировал газету Совета союза казачьих войск «Вольность», в 1917-1918 годах печатал статьи, направленные против большевиков. 23 августа 1921 года эмигрировал с семьёй в Финляндию. С ноября 1921 года по весну 1922 года жил в Праге, затем в Италии. Сотрудничал во многих периодических изданиях русской эмиграции, в том числе «Возрождение» (Париж). Умер 26 февраля 1938 года в Леванто.