Фастовское дело

Первая мировая и гражданская война разделила Россию на советскую и зарубежную. В историографии период между двумя мировыми войнами получил наименование INTERBELLUM или, по-русски, МЕЖВОЙНА. Осмыслению русской национальной зарубежной мыслью процессов и событий, приведших к грандиозным военным столкновениям в истории человечества, их урокам и последствиям посвящен новый проект «Имперского архива» INTERBELLUM/МЕЖВОЙНА. Для свободной мысли нет железного занавеса, и дух дышит, где хочет.

АНДРЕЙ ХВАЛИН

+

ФАСТОВСКОЕ ДЕЛО

Убийство под Киевом мальчика Иосифа Пасикова:

записки прокурора судебной палаты.

В январе 1914 года я был назначен прокурором киевской судебной палаты. Киев я немного знал. Летом 1913 года, возвращаясь из Чигиринского уезда от знакомых, я несколько дней прожил у Киевского губернатора Н.И. Суковкина, с которым меня связывали приятельские отношения со времени нашей совместной службы в Смоленске.

Я не особенно спешил в Киев. До меня доходили слухи, что там стоит угар после бейлисовского дела[1] и бушуют страсти как слева, так и справа. Одни не могли успокоиться от сознания, что на суд поволокли человека без достаточных улик. Другие считали оправдание Бейлиса ошибкой. Мой предшественник Г.Г. Чаплинский был назначен сенатором, председатель суда Ф.А. Болдырев, председательствовавший по делу Бейлиса, переведён на должность старшего председателя киевской судебной палаты. В этом видели повышение, хотя, например, самому Г.Г. Чаплинскому хотелось остаться в Киеве прокурором палаты. Но, по-видимому, в министерстве юстиции были встревожены шумом бейлисовского дела, взбудоражившего весь свет. Киев был очень труден. Организации резко выраженного националистического уклона имели связи в Петербурге, с влиятельнейшими правительственными кругами и лицами, ходы – до монарха включительно. Губернатор и начальник края получали иногда директивы, поступающие кружным путём, минуя официальные инстанции.

В декабре 1913 года, пробегая газеты, я обратил внимание, что в Киеве назревает, видимо, новое сенсационное дело, и что газеты часто возвращаются к перипетиям убийства мальчика в местечке Фастове, Киевской губернии. Но сведения были отрывисты.

В январе 1914 года в Москве праздновали открытие кабинета судебной экспертизы при судебной палате. На торжестве и завтраке, происходившем в Овальной зале, я присутствовал уже в качестве прокурора киевской судебной палаты. Из Петербурга прибыл министр юстиции И.Г. Щегловитов. Его сопровождало несколько высших чинов министерства юстиции, в том числе С.Н. Трегубов, вложивший столько энергии и инициативы в создание сети кабинетов судебной экспертизы, полезнейших учреждений, вооружавших прокурорский надзор и следственную власть исключительными по силе и точности орудиями. Вечером И.Г. Щегловитов был в Художественном театре на инсценировке «Бесов» по роману Достоевского. Я сопровождал министра в театр, на сцене играл актёр, недавно перешедший в труппу Художественного театра из судебного ведомства: это был В.М. Лопатин, бывший товарищ (заместитель) председателя елецкого окружного суда. Он играл роль старого слуги Ставрогина. Министр меня торопил в Киев. Там что-то продолжало твориться неладное. О фастовском деле он, впрочем, не упоминал. Вообще был озабочен.

Неделю спустя я выехал в Киев, но с заездом в Петербург, где мне хотелось повидаться с начальниками различных отделов министерства, а также побывать в других министерствах, в департаменте полиции, представиться министру внутренних дел и пр.

В министерстве находились под впечатлением посещения министром Киева, где он также открывал кабинет судебной экспертизы. Я сознательно уклонился от приезда на торжество, не желая портить полноты удовольствия моему предшественнику Г.Г. Чаплинскому как хозяину праздника. С моим приездом хозяйские обязанности, естественно, перешли бы ко мне. В министерстве я узнал, что фастовское убийство вызывает большие заботы. Подмен ребёнка, убит христианский мальчик под видом еврейского!.. Совершенно неслыханная история. Около дела «крутят» правые организации, министерство засыпано доносами на попустительство в отношении евреев полиции и следственной власти. Словом, происходило то же, что было в худшие дни следствия по бейлисовскому делу. Опять начали выступать добровольные сыщики и следователи. Собирали улики, препровождали их в министерство; министерство посылало сведения для проверки киевской прокуратуре; приходилось тратить труд и время на расследование всякого вздора. В министерстве я узнал, что впредь до моего прибытия Г.Г. Чаплинский сдал должность товарищу прокурора Н.А. Володковичу. Его я не знал, фамилия мне ничего не говорила.

В конце января я выехал из Петербурга в Киев. Со мной вместе возвращался к себе в губернию киевский губернатор Н.И. Суковкин, приезжавший в Петербург. Он не мог мне сказать ничего точного про фастовское дело. Его больше занимали предстоявший шевченковский юбилей и ожидавшееся в связи с ним в Киеве уличные беспорядки. Прибыли мы в Киев поздно вечером. Из Петербурга я послал телеграмму о том, чтобы меня не встречали. Но на перроне меня ждали прокурор суда Запенин и секретарь прокурора палаты. Я распорядился, чтобы немедленно в губернаторский дом, где я остановился, прислали следственное производство и переписку по «фастовскому делу». Поужинав, я засел за бумаги и к часу ночи их прочёл, даже изучил. В Киеве после удивлялись, что прокурор палаты сам читает следственные дела, а не довольствуется тем, что их читают другие, чины низшего ранга.

Дело заключалось в следующем:

27 ноября, в 8-м часу утра, в местечке Фастове Киевской губернии, на лесном складе Кагана, был найден убитым двенадцатилетний мальчик Иосиф Пасиков (Пашков), сын портного Фроима Пасикова. Труп был усмотрен на досках около сторожки лесного склада. Пальто и платье мальчика были пропитаны кровью. На шее усмотрено 13 (потом насчитали 14) ран, нанесённых колюще-режущим орудием. Перерезана сонная артерия. Бронхи мальчика оказались наполненными рвотными извержениями. Рвота по заключению врача произошла от закрытая рта рукой. Возле сторожки склада найден кошелёк убитого Иосифа с разной мелочью: стальными перьями, пуговицами, кусочками шпагата.

Мальчик исчез при таких обстоятельствах:

Накануне вечером, Иосиф Пасиков играл с другими еврейскими детьми, вблизи чайной попечительства о народной трезвости. Около 7-ми часов вечера к чайной подошёл неизвестный человек с окровавленным лицом. Он попросил детей указать, где можно умыться, и обещал 5 коп. Иосиф показал, где можно умыться в чайной. Неизвестный зашёл туда, вымыл лицо, а потом вышел и просил опять за 5 коп. показать ему дорогу в трактир. Вызвался его проводить снова Иосиф. Он отправился показывать неизвестному дорогу в трактир. Вслед за ними побежала сестра Иосифа, Поля, и звала брата домой. Неизвестный на Полю крикнул:

— Пошла вон, жидовка!

Испуганная Поля убежала.

К ужину Иосиф домой не вернулся. Его искали, но не нашли. Утром же, как описано выше, найден его труп.

Через два часа после обнаружения трупа был задержан, в расстоянии двух кварталов от лесного склада, т. е. очень близко от места преступления, какой-то человек, пытавшийся продать «смушки» (барашковые шкурки). Он зашёл к торговцу Брохману, имея при себе мешок таких шкурок. Шкурки были краденые. При задержанном по обыску найдены: 1. пузырёк со стрихнином; 2. коробочка с двумя шариками, тоже начинёнными стрихнином; 3. четыре страницы из ученической тетради, местами пропитанные жиром; и 4. кусок исписанной страницы из тетради. На пальто была кровь.

Задержанный назвался Иваном Бренем. Паспорт тоже был на имя Бреня. Он был похож на мужчину, с которым от чайной лавки накануне вечером ушёл Иосиф. Затем выяснилось, что задержанный крестьянин с. Юровки Киевского уезда (селения, расположенного недалеко от Фастова) Иван Ильич Гончарук. Он неоднократно судился за кражи, но давно уже, 23 мая 1906 года, он был арестован при разгроме усадьбы помещика Озеровского (вблизи Юровки), в тот же день бежал и более семи лет пропадал неизвестно где; после того, впервые, так сказать, на виду, он появился 27 ноября 1913 года, будучи задержан с крадеными «смушками».

Задержанный сознался, что он Гончарук и что паспорт на имя Бреня подложный. Оказавшиеся при нём листы тетради, по удостоверению сестры Иосифа Нехамы, были вырваны из тетради Иосифа. Жирные пятна происходили от гусиного жира, которым был намазан хлеб Нехамой, завернувшей в бумагу завтрак. Наконец, было установлено, что, вымывшись в чайной, неизвестный украл у служанки головной платок, найденный на складе, недалеко от трупа Иосифа.

Гончарук прибыл в Фастов 24 ноября, направляясь на родину, в Юровку. Его два раза избивали евреи: раз поймали при попытке украсть, а другой раз за шулерство при игре в карты. «Дни» Гончарука в Фастове были «хорошо заполнены».

Гончарук объяснил, что он у чайной не был. Листки даны в лавке. В листки было завернуто купленное сало. Стрихнин купил у неизвестного для отравы лисиц. Убитого мальчика не знает и с ним никакого дела не имел.

Простое н грубое дело вдруг усложнилось: нашлась женщина Тараненко, жительница Житомира, у которой пропал сын Борис. В предъявленном ей трупе Иосифа Пасикова Тараненко признала своего пропавшего сына. Была ещё женщина, тоже из Житомира, признавшая в трупе Иосифа своего сына Соколовского, но приоритет оставался за Тараненко. Если мне не изменяет память, Соколовская скоро отказалась от своего заявления. Тараненко же твёрдо стояла на своём.

Словом, в итоге этих «осложнений» был арестован отец Иосифа, портной Фроим Пасиков, и его подмастерье Гутгарц по обвинению в убийстве, да ещё с ритуальной целью. Нашёлся помешанный раввин Лайзель, выступавший в газетах с доказательствами, что убийство совершено евреями, принёсшими в жертву христианского мальчика. К счастью, параллельно с арестом обоих евреев не был освобождён из-под стражи Гончарук, ибо над ним тяготело, кроме того, обвинение в краже «смушек». Иначе он не замедлил бы скрыться, и дело навсегда осталось бы под сомнением.

Фроим Пасиков и подмастерье Гутгарц были освобождены распоряжением И.Г. Щегловитова, как генерал-прокурора, когда он приехал в Киев на открытие кабинета судебной экспертизы, т.е. за две недели до моего приезда. Я подчеркиваю, что это сделал не я, а Щегловитов, на которого общество у нас привыкло возводить обвинения в антисемитизме и поощрении произвола. Когда я после того приехал в Киев Пасиков-отец и его подмастерье были уже на свободе. Но просидели они в тюрьме, кажется, около месяца.

На другой день я был у себя на службе, знакомился с товарищами прокурора палаты, долго беседовал с прокурором суда и с товарищем прокурора палаты Н.А. Володковичем, исправлявшим до моего приезда должность прокурора палаты.

Он держался мнения, что Гончарук к делу непричастен. Я подробно спрашивал его, не высказываясь сам, старался заставить его выдвинуть всю аргументацию в пользу его взгляда. Он говорил следующее:

— Против Гончарука улик нет. Он не имел никакой цели убивать мальчика, при котором кроме кошелька со всякой дрянью ничего не было. Нельзя же предполагать, что убил для того, чтобы воспользоваться листами, замазанными жиром? Да ведь у мальчика, местечкового, 12-ти летнего еврейчика и быть ничего не могло!.. А если бы Гончарук убил, то поспешил бы подальше скрыться. Между тем его на другой день задержали тут же, в нескольких десятках шагов от места убийства. Украл «смушки», отправился как ни в чём ни бывало ими торговать. И это через два часа, когда весть об убийстве мальчика облетела весь Фастов.

Н. Чебышев[2]

(Окончание следует)

«Возрождение» (Париж). № 2109, 12 марта 1931 г.

 

Примечание:

[1]  Дело об убийстве в 1911 г. ученика Киево-Софийского духовного училища Андрея Ющинского мещанином М. Бейлисом слушалось Киевским судом в сентябре-октябре 1913 г. Согласно стенографическому отчёту, судом присяжных убийство в результате нанесения мальчику 47 ран колющим орудием с почти полным обескровлением тела было признано мучительным, но относительно конкретного обвиняемого голоса разделились, и по тогдашним юридическим нормам М. Бейлис был отпущен на свободу и почти сразу скрылся заграницу.

[2] Чебышёв Николай Николаевич (1865-1937) — русский судебный деятель, участник Белого движения, журналист. Из семьи командира Кронштадтской крепостной артиллерии, генерал-майора Николая Львовича Чебышёва (1830-1875) и Казимиры Ивановны Евецкой. Окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета. С 1890 года служил по ведомству Министерства юстиции, был товарищем (заместителем) прокурора Владимирского окружного суда. Впоследствии состоял товарищем прокурора Смоленского окружного суда (с 1902), товарищем прокурора Московского окружного суда (с 1904), прокурором Смоленского окружного суда (с 1906), товарищем прокурора Московской судебной палаты (с января 1909), прокурором Киевской судебной палаты (с января 1914), прокурором Московской судебной палаты (с 1916), сенатором уголовно-кассационного департамента Сената. Имел репутацию честного судебного деятеля, сторонника строгого соблюдения закона.

Будучи прокурором Киевской судебной палаты в 1914 году, Чебышёв курировал расследование так называемого «Фастовского дела» — об убийстве ребёнка, которое считали ритуальным. Однако следствие установило, что убитым оказался еврейский мальчик Иоссель Пашков, а убийцей — уголовник Иван Гончарук, признанный виновным присяжными заседателями в феврале 1915 года.

Участник гражданской войны. В 1919 году возглавлял управление внутренних дел Вооружённых сил Юга России (ВСЮР), входил в состав Особого совещания при главнокомандующем ВСЮР. Из-за разногласий с генералом Деникиным осенью 1919 года покинул свой пост и вступил в монархический Совет государственного объединения России. В ноябре 1920 года вместе с частями Русской армии Врангеля эвакуировался из Крыма в Константинополь, где возглавлял бюро печати главного командования Русской армии до переезда в Болгарию в октябре 1921 года. Занимал должность политического консультанта при военном представителе Врангеля в Берлине, а затем пост начальника гражданской части канцелярии Врангеля. Скептически относился к сообщениям о наличии в СССР масштабной монархической организации (позднее выяснилось, что речь шла о чекистской дезинформации под названием «Операция Трест»). С 1926 года жил в Париже, где работал в редакции газеты «Возрождение», входил в состав правления Союза русских литераторов и журналистов в Париже. Скончался после тяжкой болезни. Похоронен на кладбище Вильжюиф.

Подробнее расскажем о замечательном русском юристе Н.Н. Чебышеве после окончания публикации его заметок о «Фастовском деле».