Три монархизма

Первая мировая и гражданская война разделила Россию на советскую и зарубежную. В историографии период между двумя мировыми войнами получил наименование INTERBELLUM или, по-русски, МЕЖВОЙНА. Осмыслению русской национальной зарубежной мыслью процессов и событий, приведших к грандиозным военным столкновениям в истории человечества, их урокам и последствиям посвящен новый проект «Имперского архива» INTERBELLUM/МЕЖВОЙНА. Для свободной мысли нет железного занавеса, и дух дышит, где хочет.

АНДРЕЙ ХВАЛИН

ТРИ МОНАРХИЗМА

«Принцип решительного превосходства народно-выборного начала над легитимным был высказан Москвою гласно и официально…»

Четыре года наблюдая монархические течения в русский противобольшевицкой эмиграции, прихожу к заключению, что они распределяются по трём руслам. 1) Монархизм легитимный: романовский, с соблюдением Павлова закона о престолонаследии. 2) Монархизм династический: романовский, но без подчинения вопроса о личности монарха Павлову закону, а предоставляя этот вопрос выбору воли народной. 3) Монархизм вне — династический, мечтающий о России монархической, но без Романовых, а с новой династией, от  выборного государя, как было после смуты XVII века, с первым царём Романовым. Или с пожизненно выборными государями по типу Речи Посполитой.

Из трёх течений наиболее широко, значительно и влиятельно второе: выборно-династическое. Оно сильно длинною и крепкою историческою традицией и обладает большим выбором лиц, правоспособных, в случае воскрешения монархии в России, явиться или быть призванными в качестве претендентов на корону. Это течение, сверх того, отличается большею, сравнительно с другими, осторожностью и благоразумием, в политической тактике. Не принимая гадательного будущего за существующее настоящее, оно может быть определено течением выжидательного реализма. Поэтому в нём легко намечаются и предвидятся возможные претенденты в будущем, но нет претендента в настоящем.

Но зато именно оно выдвинуло из своей среды Вождя, объединителя противобольшевицкой контрреволюции, в лице наиболее популярного, из представителей русского монархизма, Великого Князя Николая Николаевича. И выдвинуло в таких условиях, что под его объединяющее знамя имеют возможность и нравственное право (а, по-моему, и нравственную обязанность) стать все искренне русские патриоты, хотя бы и немонархического образа мыслей. Ибо на знамени этом написан основный девиз: покорность свободно — выраженной воле народной. «Водительство» не «предначертывает» и не предрешает не только личности монарха, но даже и форму правления. Оно ведёт, на «что Бог даст».

Два других течения, в противность выборно-династическому, движутся ирреальными мечтами. Вне-династическое — мечтою утопическою; легитимное — мечтою, странно смешивающею в себе начала романтическое и бюрократическое. Об утопическом движении едва ли стоить распространяться. Оно незначительно и мелко. Несмотря на страшное истребление Романовых большевиками, Царственный дом сохранил настолько богатый запас представителей, что, при наличности их, претензия на русский престол со стороны какого-либо иного рода – сюжет для карикатуры или юмористического рассказа, а не для серьезного обсуждения. Да о подобных претензиях и не слышно. Ново — династические мечтания не имели успеха даже в XVIII веке, при полной неурядице в семейных недрах Дома Романовых и при почти совершенном истощении в нём мужского потомства.

В канун второй четверти XX века возникновением новых династий могут бредить только «императоры Сахары», а не политики, пережившие три революции и серьёзно мыслящие об их результатах и последствиях. Если в этом течении имеются струи, достойные внимания, то это струи не верхние, а нижние, — и, вместо внимания тут, пожалуй, будет лучше сказать: опасения. Это, во-первых, довольно глубоко заброшенная в народ идея какого-то неведомого «мужицкого царя». Во-вторых, чаемый весьма многими «красный Бонапарт». Но, так как обе эти струи, выбиваясь из общего монархического течения, несут в себе не прекращение революции и умиротворение смуты, но их продолжение, видоизменение, развитие и углубление, то о них нужна и особая речь.

Покуда отмечу лишь коротко, что легенда «мужицкого царя» гораздо более опасна, чем кажется интеллигентным скептикам. Не тем, конечно, опасна, что в один прекрасный день воцарится в России и впрямь какой-нибудь Климка Лавин из некрасовской поэмы «Кому на Руси жить хорошо». А тем, что она чрезвычайно способствует размножению в взбаламученном крестьянском море авантюристов и самозванцев, созидающих на Руси рядом с зверским режимом большевиков такой же зверский режим подпольной «мафии». Что такая самозванщина уже в ходу и действует за свой собственный страх и риск, в мало прикровенной вражде со всеми типами открытого монархизма, — тому имею документальные свидетельства.

Течение легитимное исходит из фикции, что Российская Империя не только не прекратила, но и не прерывала своего существования, а, следовательно, её законодательство продолжает иметь обязательную для русских силу. А, отсюда, действителен и обязателен, в первую очередь, Павлов закон, установивший престолонаследие в автоматическом порядке по старшинству мужчин в прямой нисходящей лини царственного дома. Это течение, в отличие от других, имеет совершенно определенного претендента, который именует себя Императором Всероссийским и обладает партией, признающей его таковым («кирилловцы»)[1]. Численностью она похвалиться не может, но довольно шумна и не бездеятельна. По сведениям, которые я имею с юга России, прокламации «кирилловской» пропаганды встречаются там чаще других.

До Павла I легитимное начало в России держалось не на законе, а на обычае, и подвергалось, в течение двух веков, широчайшим колебаниям. Едва ли не следует признать, что значения общего фактического правила оно никогда не имело, а получало таковое лишь в частных случаях, и притом, много раз в весьма парадоксальном повороте. Так, в Смутное время XVII века длинная картина двадцатилетнего состязания между легитимною претензией от имени угасшей династии Ивана Калиты (загадочный царь Дмитрий, а затем ряд Лжедимитриев) и попытками новых выборных династий (Годуновы, Шуйские, Владислав Польский и другие иностранцы и, наконец, Романовы).

Победа осталась за выборным началом, в лице Михаила Романова, с лёгким компромиссом (к удовлетворению казачества, стоявшего за фиктивно легитимную кандидатуру «Ворёнка») в сторону легитимного начала: по женской линии царь Михаил был связан с угасшим Царским домом отдалённым родством, приходясь двоюродным внуком первой жене Ивана Грозного, и, через неё, троюродным племянником сыну её, Царю Феодору Ивановичу. Если бы вопрос избрания решался по свойству с семьёй Грозного, то у Михаила легко бы нашлись конкуренты, стоящие к ней в не меньшей близости. Вспомним, как усерден был жениться Иван Васильевич, а, хотя и было у него обыкновение — всякий раз, что брал новую жену, казнить родню предшествующей, но не до чиста же! Однако, о тех конкурентах Михаилу известий не сохранилось, между тем, как вообще-то конкурентов он имел очень много и очень пёстрых. Это значит, что юного царя посадило на трон не сомнительное родство с Грозным и Фёдором Ивановичем, а удобство его, как государя, для обеих главных партий избирательной кампании, земской и казацкой.

Подсадила же на трон общая широкая популярность его боярской фамилии: благодарная народная намять о кроткой царице Анастасии, о брате её благородном богатыре Никите, отце Фёдора — Филарета, в свою очередь окружённого ореолом мученичества при Годунове; ряд народных любимцев. О них слагались сочувственные песни, а о Никите Романове целые песни. Потому ли легитимисты Смутного времени, т.е. казаки, проиграли свою кампанию, что, за неимением настоящих династических претендентов, должны были держаться самозванцев, а вокруг сомнительных вождей собирались сомнительные же люди и развивали сомнительную политику, сопровождаемую несомненным бытовым безобразием?

Вторая половина вопроса легко получает отрицательный ответ в тех фактах, что Филарет Романов, низведённый с патриаршего престола Шуйским, был восстановлен в сане Тушинским вором; что князь Д.Т. Трубецкой, товарищ Пожарского по подвигу освобождения Москвы от поляков и по временному правительству предсоборных недель, был тушинский боярин; что вообще бывший тушинский двор оказался в царствование Михаила Фёдоровича отнюдь неопальным, а иные тушинцы были в чести, в фаворе (Салтыковы), играли важную политическую роль.

По первой же половине вопроса, ещё Соловьев отметил равнодушие народа к династической вескости второго Самозванца, а теперь то же самое утверждает Платонов. Поскольку Лжедимитрий встречал сопротивление, оно оказывалось не подложному Димитрию, но просто неудобному, невыгодному претенденту, «разбойнически, а не царски» лезущему на престол, уже занятый царём выборным (Шуйским). Худ ли, хорош ли был Шуйский, он был посажен на царское место олицетворять порядок в стране. А вор пришёл с беспорядком, грабежом, мучительством — с «литовским разорением». Поэтому весь Поморский север встал против него, безотносительно его личности.

То же самое косвенно подтверждает Костомаров со свойственным ему ехидством по адресу руссов, отметив, что русский север принял шведскую интервенцию спокойно и благожелательно, а патриотическое противодействие шведы встречали только в «казаках». Какие это были «казаки» и чьим именем они безобразничали, — историк в этом месте предпочёл не напоминать. В смутные времена легитимные претензии подвергаются острой критике далеко не только со стороны смутьянов «революционеров».

Принцип решительного превосходства народно-выборного начала над легитимным был высказан Москвою гласно и официально ещё за семь лет до избрания Михаила. Московский посол князь Григорий Волконский был отправлен к польскому правительству с оправданием в майских убийствах 1606 г. Конечно, он признавал убитого Димитрия расстригою. В Варшаве князь встретил резкие возражения. Там продолжали считать Димитрия истинным царём, ходили слухи, что он успел спастись, и было ясно, что, если он объявится, то помощь со стороны Польши ему обеспечена. Волконский не стал даже и спорить против слухов, а откровенно заявил, что по избрании в цари Василия Шуйского, Москве безразлично, был ли Димитрий подлинно сын царя Ивана, или самозванец. «Хотя бы теперь явился иной, прирожденный царевич Димитрий, но если его на государстве не похотят, то ему силой на троне быть не дано». (Ключевский. «Курс русской истории»). Редко когда-либо и где-либо претензия легитимного наследника против выборного, власть предержащего монарха, отрицалась с большею решительностью — даже до приравнения её к государственной узурпации, недопустимой и невозможной.

Александр Амфитеатров[2].

«Возрождение» (Париж) № 131, 11 октября 1925

Примечания:

[1] Конец периоду «легитимизма кирилловичей» положила женитьба 24 сентября 2021 года в Хамовническом ЗАГСе Москвы правнука Великого князя Кирилла Владимировича, самопровозглашенного «Императора Кирилла I в изгнании», князя Георгия Михайловича на итальянской простолюдинке Ребекке Вирджинии Беттарини. Её возведение в российское дворянское достоинство, переход в православие и наречение Викторией Романовной имеет значение исключительно в среде «кирилловцев».

Через год, 21 октября 2022 года, у счастливых супругов родился первенец, наречённый Александром. Косвенным подтверждением невысокого династического статуса младенца может служить и выбор восприемников при крещении, состоявшемся 6 декабря 2022 года. Крестными родителями новокрещенного Александра, по сообщениям российской прессы, стали в порядке упоминания: православный бизнесмен Константин Малофеев, принцесса Ольга Греческая, принц Иоахим Шарль Наполеон Мюрат, потомок графского рода Михаил Орлов, князь Стефан Георгиевич Белосельский-Белозерский, графиня Двинская Хелен Кирби, княгиня Екатерина Лопухина, мадам Оксана Гирко, друг семьи и жена казахстанского долларового миллионера, участника рейтинга богатейших бизнесменов страны О. Новачука, а также ещё один друг счастливой семьи мадам Юлия Абросимова. Все эти имена имеют исключительно внутри российское применение, связаны с Москвой, адресованы местным профанам и вряд ли впечатлят, например, Английский королевский дом.

Для сравнения приведу имена восприемников также родившегося, как и младенец Александр, в России и от морганатического брака внука Императора Александра III, племянника Государя Николая III, сына ротмистра Н.А. Куликовского и Великой Княгини Ольги Александровны – Тихона Николаевича. Запись сделана в начале великой смуты, в августе 1917 года, в метрической книге Корлизской Вознесенской церкви, Ялтинского уезда, Таврической епархии. Из неё следует, что восприемниками младенца Тихона были: Великий Князь Александр Михайлович, Вдовствующая Государыня Императрица Мария Феодоровна, Генерал-Майор Александр Никанорович Куликовский (дедушка Тихона по отцовской линии) и Великая Княжна Ольга Николаевна (дочь Императора Николая II и двоюродная сестра Тихона). Никаких двусмысленностей и пререкаемых личностей.

Сегодня т.н. «Императорский дом кирилловичей» как старый чемодан без ручки, побитый в прежних гастролях, – и нести неудобно, и бросить жалко. Правда, с таким послужным списком, начиная с прапрадедушки Великого Князя Кирилла Владимировича, их можно использовать в пока неоконченной «драме без развязки» – объявлении т.н. «екатеринбургских останков» безвестных мучеников принадлежащими святым царственным страстотерпцам с их верными слугами. Но опять же, как и перезахоронение в 1998 году, новое действо будет иметь исключительно российский масштаб и значение, даже если «под кирилловцев» и удастся собрать на него по европейским задворкам худородных «легитимистов». Ведущие Владетельные Дома Европы и других стран прекрасно осведомлены и о принадлежности т.н. «екатеринбургских останков», и об истории с экспертизами, а главное – о реальном политическом и общественном весе т.н. «Императорского дома кирилловичей». То, что было предельно ясно русским беженцам 20-30-х гг. прошлого века, становится всё более очевидным и в современной России.

 

[2] Амфитеатров Александр Валентинович (1862-1938) — русский писатель. Отец — Валентин Николаевич Амфитеатров, протоиерей, настоятель Архангельского собора Московского Кремля, мать — Елизавета Ивановна (урождённая Чупрова), дочь мосальского протоиерея Иоанна Филипповича Чупрова. Окончил 6-ю Московскую гимназию (1881) и юридический факультет Императорского Московского университета (1885). В молодости увлекался либеральными и противогосударственными идеями, за что подвергался преследованиям властей. Выехал за границу, где 16 мая 1905 года был посвящён в парижскую масонскую ложу «Космос» № 288, находившуюся под эгидой Великой ложи Франции. Член ложи по 1908 год. О своём масонском периоде оставил сатирические заметки. В 1916 году вернулся в Россию и возглавил отдел публицистики газеты «Русская воля». В конце 1917 года редактировал газету Совета союза казачьих войск «Вольность», в 1917-1918 годах печатал статьи, направленные против большевиков. 23 августа 1921 года эмигрировал с семьёй в Финляндию. С ноября 1921 года по весну 1922 года жил в Праге, затем в Италии. Сотрудничал во многих периодических изданиях русской эмиграции, в том числе «Возрождение» (Париж). Умер 26 февраля 1938 года в Леванто.