В Харбине о гибели царских мучеников

ХАРБИНСКАЯ ТЕТРАДЬ

Предисловие

Харбин – чудный, диковинный плод взаимовлияния двух культур человеческой цивилизации, европейской и азиатской, словно дальневосточный кедр, обвитый виноградом.

Харбин – город, возникший по державной воле святого Царя-страстотерпца Николая II Александровича для строительства важнейшего ответления Великого Сибирского пути, – Китайско-восточной железной дороги.

Харбин – место взаимосотрудничества и соседства двух великих народов, русского и китайского.

Как Париж в Европе, так Харбин в Азии – главный центр жизни русских беженцев 20-40-х гг. ХХ века, времени после падения монархии в России и установления советской власти до окончания Второй мировой войны.

ХАРБИНСКАЯ ТЕТРАДЬ, как и ПАРИЖСКАЯ ТЕТРАДЬ, представляет собой коллективный плод русской мысли, состоящий из отдельных авторских публикаций тогдашних книг и газет, рисующих Россию, в том числе дальневосточную, «которую мы потеряли», и пути возрождения новой России, которая обязательно воскреснет в былом величии и славе.

Благодарю Сергея Юрьевича Ерёмина, руководителя Исторической секции Русского клуба в Харбине, председателя ДИКЦ «Русское Зарубежье» и члена Русского географического общества (ОИАК, Владивосток) за содействие в работе над ХАРБИНСКОЙ ТЕТРАДЬЮ.

АНДРЕЙ ХВАЛИН

+

УБИЙСТВО ЦАРСКОЙ СЕМЬИ

По рассказу очевидца, опубликованному в харбинской газете.

В своё время в г. Перми молодой красноармеец лет 20, охранявший в Екатеринбурге, в доме Ипатьева, царскую семью, так рассказывал о трагедии в ночь на 18 июля 1918 года.

— Я стоял на часах, — начал свой рассказ красноармеец, — в доме Ипатьева, где содержались Николай II и его семья.

— В памятную ночь мне пришлись как раз стоять у кабинета комиссара Юровского — коменданта охраняемого дома.

Около 12 часов к кабинету подошел неизвестный человек, по виду не русский, и просил передать Юровскому визитную карточку.

Получив карточку, Юровский немедленно принял позднего посетителя.

Комната затворилась. Но в замочную скважину я видел и слышал всё происходившее там.

Собеседники сели за стол и начали разговаривать.

Вынув из бокового кармана какую-то бумагу, неизвестный передал Юровскому бумагу, сказав: «Это смертный приговор Николаю и его семье».

Пробежав бумагу, Юровский вскочил со стула и нервно зашагал по комнате.

После минутного молчания Юровский спросил:

— А когда расстрел?

— Сейчас! — последовал краткий ответ.

Юровский, держа в руках бумагу, ещё быстрее забегал по комнате, что-то обдумывая.

Волнуясь, он вдруг остановился и, перебирая цепочку на своём жилете, спросил приехавшего комиссара:

— А кому принадлежит «честь» убить царя?

— Конечно, мне, — ответил тот. — Ведь я привез приговор Николаю, значит мне принадлежит и честь убить его.

На это Юровский горячо запротестовал:

— Нет, — сказал Юровский, — эта высокая «честь» принадлежит мне. Я охранял царя, я его и убью.

После долгих споров «честь» убить Николая осталась за Юровским.

Выйдя из комнаты, комиссары распорядились привести царскую семью со свитой в нижнее помещение.

— Надо при этом заметить, что дети царя почти ежедневно спускались вниз и заводили разговор с солдатами. Особенно часто прибегала сюда живая я веселая Татьяна Николаевна.

В этот день она, по обыкновению, подошла к караульным и, сев на подоконник, с какой-то неестественной грустью задумалась.

— Почему вы сегодня такая печальная? – спросил одни из солдат Татьяну Николаевну.

— Мне что-то грустно сегодня, — и вскоре же убежала к своим.

Когда царя с семьей и свитой — их было всех человек 11 или 12 — ввели в нижнюю комнату, Юровский и приехавший комиссар находились уже там. Остановившись посредине комнаты, тогда как остальные разместились у стены, царь вопросительно и тревожно взглянул на Юровского, заметив у него в руках бумагу. Видно было, что царь и все окружавшие его сильно волновались. Вдруг в комнату с шумом вошли 8 вооружённых латышей. Все они были пьяны.

Развернув бумагу, Юровский быстро подошёл к царю и крикнул прямо ему в лицо:

— Вы все приговорены к смерти!

Безумные нечеловеческие крики осуждённых огласили комнату.

Тогда Юровский, выхватив из-за пояса наган, произвёл выстрел в царя … С разбитой головой царь повалился на пол мёртвый, едва успев перед смертью произнести нечто вроде «ох!».

А в то же время латыши приступили к расправе с царской семьёй, открыв по ней стрельбу. Приехавший комиссар, кажется, стрелял в царицу.

Поднялся невероятный стон и крики убиваемых…

Комната наполнилась удушливым дымом. На меня напал страх и ужас… Я чувствовал, как у меня мурашки заходили по телу, и я выбегал много раз на свежий воздух…

Когда я вернулся, озверевшие люди проверяли свои жертвы штыками. Перевернув лежавшую на полу среди лужи крови и мозга одну из фрейлин, полную даму (должно быть Вырубова – прим. авт.), они заметили, что она жива и тут же прикололи её штыками.

Но особенно запечатлелась в моей памяти Татьяна Николаевна. Она лежала на полу вниз лицом. Когда латыши перевернули её на спину, она с ужасом закрыла своё лицо руками. Бедняжка думала, что ей удастся этим спасти свою жизнь. Её прикололи…

Убедившись, что все жертвы мертвы, Юровский приказал свалить труппы в грузовой автомобиль, который и увёз их в неизвестном направлении.

Пока же происходил расстрел, автомобиль стоял у ворот, и мотор всё время работал, чтобы заглушить выстрелы.

Таков, по-видимому, неприкрашенный рассказ очевидца — большевика об Екатеринбургской трагедии в ночь на 18-е июля 1918 года, переданный попавшему из Перми в Харбин г. А.

Д. Гр.

газета «Восток» (Харбин). № 26 от 16 апреля 1925 г.